Зимнее обострение - Сергей Платов

— Что это он? — осторожно поинтересовался Илюха, стряхивая с себя черта.

— Дык… переживает, — обиженно отозвался Изя.

— По поводу того, что свидетелей обуглил?

— Вот еще! — удивился рогатый. — Будет наш троглодит из-за таких мелочей расстраиваться. Это я его пристыдил!

— Ничего себе мелочи, ни одного «языка» не оставил! Только я не понял, как это ты пристыдил?

— Очень просто, — пожал плечами средний богатырь. — Мотя уперся как баран, ни в какую не хотел меня на себе везти, вот и пришлось провести разъяснительную работу и упереть на патриотизм. Ты, Илюха, прекрати издеваться над Змеем, прости его поскорей, а уж потом я во всех подробностях расскажу, что с нами произошло, после того как тебя спеленали и словно младенца привезли в эти ясельки.

— Тоже мне, скажешь, младенца, меня, между прочим, сзади по голове стукнули, — буркнул Илюха. Потом опасливо глянул в сторону Моти: — Боязно как-то звать его, вдруг укусит или спалит почем зря.

— Оно и видно, что по башке тебе хорошенько стукнули, — ехидно отметил Изя, — с каких это пор ты Гореныша бояться стал?

— С тех самых, когда он на моих глазах отработал поэффективнее, чем тонна напалма.

— Так это он просто в расстройстве был, — отозвался черт, звучно шмыгнув носом, — а сейчас, видишь, уже отошел.

— В расстройстве?

— Ну в ярости, не придирайся к словам. В общем, зови его сюда, пожалей, пожури, почеши пузо. А то наша военно-воздушная огнеметная артиллерия сейчас от разрыва сердца лапы отбросит.

Илюха с сомнением посмотрел на друга, потом с еще большим сомнением на окружающее его пепелище, и только после этого осторожно позвал своего чересчур расшалившегося любимца:

— Мотя, чего сидишь там как неродной? Иди к нам!

Глядя на то, как на полусогнутых лапах, не веря в свое счастье, к нему ползет Мотя, Илюха совсем устыдился и конфузился. Да как он вообще мог подумать, что его трехголовый друг способен причинить ему какой-то вред? Да он скорее сам себе в горло вцепится, чем допустит это!

Змейчик, поняв, что хозяин не только не злится на него, но и чем-то вроде сконфужен, в то же мгновение со всех лап рванул ему навстречу. От переполнявших его чувств Мотя постарался выразить свое отношение к Солнцевскому как можно ярче. Не особенно задумываясь о последствиях, Гореныш поставил передние лапы на плечи хозяина и с высоты своего нынешнего положения с удовольствием троекратно лизнул его в щеки.

Тренер Солнцевского мог бы гордиться своим воспитанником советской школы по греко-римской борьбе — он не упал. Так, слегка покачнулся да выдал что-то незамысловатое сквозь стиснутые губы. Мало того, Илюха даже смог одобрительно похлопать своего массивного друга по плечу, прежде чем он вспомнил о том, что люди называют «совесть», и опустил свои передние конечности на землю.

— Если ты, самовар трехголовый, хоть раз попробуешь сотворить когда-нибудь такое со мной, что сделал с обидчиками, я тебе хвост морским узлом завяжу, — пригрозил Горенышу Изя, как только тот оказался на своих четырех лапах. Потом немного подумал и добавил: — Конечно, если в живых останусь.

— Присоединяюсь, — полностью согласилась с коллегой Соловейка и выразительно показала трехголовому кулак: — Даже не вздумай пробовать!

Мотя никак не отреагировал на слова трусливых коллег, а разок лизнул благодарно руку Солнцевского, издал победный клич и, рухнув на оплавленный снег, захрапел. Слишком уж много чего произошло за последнее время. Для молодой, неокрепшей психики такой груз оказался чересчур тяжелым, и она (в смысле психика) решила взять небольшой тайм-аут.

Так как просыпаться Мотя категорически отказывался, а оставлять его одного было, по меньшей мере, неприлично, коллеги решили устроить вынужденный привал. Поскольку стараниями разгулявшегося Гореныша в радиусе пятидесяти метров оказалось полностью выжженное пространство, было принято решение расположиться чуть в стороне на опушке леса. Илюха натаскал дров, Изя распалил костер, а вот Соловейка в кои веки осталась без дела. Оно и понятно, младший богатырь прибыла в это негостеприимное место в качестве пленницы, а никак не хозяйки на загородном пикнике.

Сухие сучья весело трещали в костре, со стороны реки раздавался разухабистый храп Гореныша. Все неприятности остались позади, и теперь друзья решили подвести итоги последнего дня. Для начала нужно было собрать все полученные сведения воедино и уже после этого делать выводы.

Соловейка с некоторыми купюрами передала разговор с Гордоном, далее поведала о том, как схлопотала по голове чем-то тяжелым у самых ворот «Чумных палат». Потом последовал рассказ Солнцевского. Его действующими лицами оказались Студнеслав, Феврония Халявщица, Сусанна, памятный милиционер из кинофильма «Кавказская пленница» и оглобля. О последней старший богатырь вспоминал с особым чувством, и нельзя было сказать, что оно было теплым.

Наконец настал черед Изи. Как и следовало ожидать, его повествование было чрезвычайно эмоциональным и красочным. Для полного душевного равновесия ему не хватало только любимой скрипки (то есть гуслей, конечно), правая рука время от времени пыталась вдарить по несуществующим струнам. А вот трубочку пронырливый черт заботливо извлек из-за пазухи и с видимым удовольствием прикладывался к ней по ходу своего рассказа.

Тут надобно вернуться на некоторое время назад, дабы узнать, что произошло с чертом доподлинно, без купюр и преувеличений рассказчика.

Итак, мы расстались со средним богатырем на пиру, когда Илюха Солнцевский под его нажимом отправился догонять Соловейку.

Без верных друзей, да еще связанный данным Любаве словом не употреблять спиртных напитков, черт совсем загрустил и вскоре решил отправиться домой. Там его ждало освобождение от глупого обещания, заветный погреб и несколько стеллажей, уставленных целой батареей бутылок, бутылей, кувшинов и прочей посуды. С классической стеклянной тарой в те времена было плохо, вот Изя и крутился как мог. Однако это был тот случай, когда содержание, несомненно, было куда важнее формы. А вот за содержание Изя был спокоен: благодаря его стараниям (ну и небольшой помощи Феофана) одна половина тары была занята отборным первачом всевозможных вкусов и оттенков, вторая тоже не пустовала, а была отдана на откуп менее крепкому напитку — пиву. В деле пивоварения наша сладкая парочка также достигла ощутимых результатов. В ассортименте у черта с домовым уже числилось около десятка разных сортов, в том числе его самый любимый — «Изя темный».

Вот об этом благородном напитке и думал средний богатырь, когда пытался растолкать мирно спящего в уголке до неприличия обожравшегося Мотю. Слово «обожравшийся», конечно, несколько грубовато, но именно оно наиболее точно характеризует то состояние, в котором находился трехголовый проглот. После выполненного задания Мотя переусердствовал с едой и теперь пребывал в совершенно нетранспортабельном состоянии.

— Ты что, домой вообще не собираешься? — поинтересовался Изя, пихая сопящего в шесть ноздрей Гореныша — Ты пойми, гостеприимством Берендея не стоит злоупотреблять, — теребил Мотю черт. — Мало того, что ты его объедаешь в три пасти, так еще пытаешься дворец в качестве дармовой гостиницы использовать.

— Грамс… — выдала левая голова, не открывая глаз, и тут же попыталась спрятаться под крылом.

— Значит, не проснешься?

— Грм… — лениво отозвалась голова центральная, также не подающая признаков активной жизни.

— Это твой окончательный ответ? — уже чисто символически напоследок бросил черт.

На этот раз в ответ не раздалось ни одного звука. Мотя был настолько сыт, что у него не осталось сил даже на храп. Пожав плечами и заботливо укрыв коллегу позаимствованной для такого случая скатертью, Изя отправился домой.

В отличие от друзей, средний богатырь старался передвигаться по столице не по центральным улицам, а по всяческим закоулкам. Во-первых, это было ближе ему по сути, а во-вторых, позволяло тратить на дорогу значительно меньше времени. Уж кому-кому, а черту было доподлинно известно, что кривая дорожка почти всегда более быстрая. Вот и сейчас, вместо того чтобы направиться к парадным воротам, он привычным образом свернул на задний двор. Маленькая калиточка, охраняемая заспанным богатырем, была как раз кстати. Чисто из вредности Изя пожурил караульного, рассказал ему похабнейший анекдот про старого еврея и выбрался за пределы княжеского дворца. Черту предстоял короткий путь домой мимо каких-то складов и мастерских, в конце которого ждала заветная бутыль с пивом, названным в честь его самого. Поскольку служба уже закончилась, можно было немного расслабиться. Но жизнь решила внести некоторые коррективы в планы среднего богатыря. Три личности самого сомнительного облика нарисовались перед Изей, неожиданно выдвинувшись из-за угла амбара.