Дом Павлова - Лев Савельев

Всю вынутую землю, так же как и в прошлый раз, когда копали ход сообщения, втаскивали в дом. Но теперь ее было куда больше, и очень скоро несколько комнат на первом этаже оказались засыпанными под самый потолок.

— Строим метро, — шутил Илья Воронов. Он распоряжался в штольне, которую Копали пулеметчики, сооружавшие для себя отдельный дзот.

С балагуром Вороновым состязался не менее острый на язык круглолицый большеглазый солдат Свирин. По возрасту он был старше всех — ему уже стукнуло сорок, имел два ранения еще в гражданскую войну и величали его не иначе как по имени и отчеству: Иван Тимофеевич. Ухмыляясь в свою острую рыжеватую бородку, которую он отпустил на фронте, пулеметчик, бывало, выговаривал Воронову:

— Что же получается, товарищ командир? Не иначе, медные котелки, как ты говоришь. У меня сын твоих лет, а ты мной командуешь…

Бессмысленное выражение «медные котелки» Свирин позаимствовал у Воронова же, который употреблял эти слова по каждому поводу. Никто не понимал, при чем тут медные котелки, но тем не менее прибаутка нравилась.

— Зато, Иван Тимофеевич, окончится война, вы поедете в Астрахань, домой к бабке, а нам, молодым, еще, дай господи, пахать и пахать, как медные котелки…

Помимо трех подземных ходов, прокопанных к дзотам, еще один тоннель — четвертый — провели к остову подбитого танка, прочно застрявшему на ничейной земле между Домом Павлова и вражескими позициями. Впоследствии этот танк, считавшийся мертвым, нанес противнику немалый урон.

Для временного укрытия была использована и проходившая вдоль дома канализационная труба. К ней прорыли два хода сообщения. Когда начинался сильный обстрел, туда перебирались все, кто мог, а на своих местах оставались только те, чьи огневые точки были в подвале — пулеметчики, минометчики, расчет бронебойщиков. Разумеется, не уходили и дежурные. Они патрулировали по всему дому и, если попадал зажигательный снаряд, не давали распространиться пожару.

Дзоты, тоннели, ходы сообщения… Защитники дома и в самом деле превратились в шахтеров. С легкой руки Воронова они стали именовать себя метростроевцами.

Как водится, не обошлось и без археологических находок. Пулеметчики наткнулись на сундук, в котором оказался футляр со скрипкой. Ее отнесли Пацеловскому. Музыка — это по его части. Ведь в прошлом он горнист эскадрона и даже, говорят, играл в духовом оркестре.

— Принимай подарок, — обратился к нему пулеметчик. — Тут и смычок есть, так что играй в полное свое удовольствие!

Пацеловский осторожно взял протянутый ему инструмент, слегка прикоснулся к струнам, ослабил волос на смычке и стал укладывать скрипку в футляр.

— Э-э! Да ты, видать, мастер лишь на дуде дудеть, — оскалил зубы пулеметчик. — А еще музыкант! Тебе бы только «Бери ложку, бери бак…»

— «А не хочешь, иди так!» — закончил известную погудку бывший горнист. Он не на шутку рассердился. — Это ж скрипка, нежнейший инструмент… Что ты понимаешь в ней, голова твоя садовая! — И Пацеловский аккуратно застегнул ремни футляра. — Пусть отдохнет. Придет и на нее время…

Скрипка, водворенная в «штаб», недолго находилась в одиночестве. В том же сундуке оказался и баян. А затем притащили с верхнего этажа вниз пианино. Чем не оркестр, хоть и обреченный на бездействие — Пацеловский категорически отказывался играть на инструменте, которым не владел. Правда, Воронов, улучив момент, когда связист отсутствовал, попытался было извлечь из скрипки звуки, но все в один голос признали, что с «максимом» он управляется лучше, и пришлось бросить.

Выручали гости. Немного играл на фортепьяно политрук Авагимов, часто бывавший в доме, да еще капитан Розенман, начальник полковой разведки. Тот был заправский пианист. И хотя появлялся он обычно в горячий час, когда было не до музицирования, враг давал концерты совсем другого рода — вое же ухитрялся исполнить начало своей любимой Лунной сонаты.

Пока глубоко под мостовой прокладывались тоннели, гусевские саперы самоотверженно трудились на поверхности. За две-три ночи перед домом создали широкий минный пояс, заложили противопехотные, противотанковые и фугасные мины. Впереди минного поля выросли три ряда заграждений из спиралей колючей проволоки.

Луна теперь всходила позднее, но не давали покоя осветительные ракеты — фашисты на них не скупились. Приходилось хитрить, таиться, пользоваться короткими перерывами между двумя вспышками. В наиболее тяжелом положении оказались те, кто строили заграждения вдоль фасада, выходящего к противнику. Здесь погибли два сапера, да еще двое были ранены.

Как ни таились, а противник, видно, все же обнаружил возню на площади. Но издали ему трудно разглядеть, что там происходит, а подобраться поближе мешал плотный огонь из Дома Павлова — пулемет Ильи Воронова, минометы Алексея Чернушенко, противотанковые ружья Андрея Сабгайды.

Точные данные нужны гитлеровцам дозарезу. Так что было ясно: жди разведку! И она не замедлила.

Стояла сухая, по-осеннему теплая ночь. В небе ни облачка, и лишь звезды мерцали своим тусклым светом. Но почему нет этих белых зонтиков, которыми враг обычно так щедро освещал ночное небо? Не спроста это.

— Сегодня, ребята, глаз да глаз! — наставлял Павлов, обходя посты. — С чего он вдруг перестал светить? Ох, не нравится мне это…

— Мабуть ракеты шануе… — высказался Глущенко.

— Не, Василь Сергеич, скорей себя бережет, а не ракеты, — в тон ему усмехнулся Павлов. — Ну, не беда. Мы сами ему дорожку посветим… Еще с полчасика подождем, а там и посветим. Авось как раз и: подгадаем…

На столе-арсенале в «штабе» среди прочего имущества уже дав-по лежала без дела ракетница с Набором ракет. Вот и наступило для нее время…

У амбразуры на втором этаже, наблюдая за окутанной мраком площадью, стоял Черноголов. Ему знаком каждый бугор, он на память знает каждую воронку, каждую груду камней. Привычные к темноте глаза впились в площадь. Что это? Неужели кто-то крадется. Эх! Чего там Павлов медлит с ракетой!

Черноголов решил не открывать огня. Пусть его лезет. Никуда не денется. Снять всегда успеется. И он растолкал своего напарника Турдыева, тот спал тут же, на диване.

— Быстро к Павлову — одна нога здесь, другая там. Скажи: «Лезет»!

Узнав, что гитлеровец лезет один-одинешенек, Турдыев высказал сомнение:

— Зачем тревожить сержанта? Лучше давай я положу гильзу в карман.

Меткий стрелок, он вел счет истребленных им врагов по гильзам: убьет фашиста и спрячет гильзу в карман. В те редкие часы, когда не было минометного обстрела, Турдыев забирался на чердак, откуда хорошо просматривалось расположение врага, и если уж замечал гитлеровца — не миновать тому пули.

Почему бы и теперь не прибавить гильзу к тем, которые уже позвякивают в кармане?

Но Черноголов цыкнул — сейчас на посту за старшего был он, — и Турдыев поспешил выполнять приказание.

И тут же взвилась выпущенная Павловым осветительная ракета. Оказывается, не только Черноголов сумел разглядеть при свете звезд этого вражеского разведчика. Его уже взял на мушку и Глущенко со своего наблюдательного пункта, и Хаит, дежуривший у пулемета.

Павлов послал по всем постам распоряжение — не стрелять. Посмотрим, почему он ползет один? А может, жди следом остальных? Тогда и встретим!

Но вот фашист достиг минного поля.

Взрыв.

Противник тоже следил за своим разведчиком, и стоило тому подорваться на мине, как началась сильнейшая стрельба.

Наши в долгу не остались.

В эту ночь никто больше не пытался подобраться к дому. Гитлеровцы убедились, что появилось минное поле, и на время присмирели.

Но зато уже с утра обстрел возобновился. На дом обрушился ураган снарядов и мин. Оставаться на месте во время такого налета опасно, и люди ушли в недавно приготовленные укрытия — в канализационную трубу, в дзоты.

А мины и снаряды продолжали ложиться. Особенно доставалось той секции, что выходила торцом на площадь. Стена стала постепенно крошиться, а потом и вовсе обрушилась. Фашисты, видно, решили дом доканать. Потом налетела авиация — хотя самолеты на этом участке уже давно не появлялись. И это понятно. В условиях уличных боев трудно применять авиацию. Противники стояли так близко друг от друга, что нужна ювелирная точность бомбежки. Чуть ошибся — и попал в своих. А если уж налетали, то кидали некрупные бомбы. Но зато не скупились на зажигалки.

Все же время от времени вражеские бомбардировщики над Домом Павлова появлялись. И было видно, что цель указывают ракеты, выпущенные из здания военторга.

Появились они и вскоре после того, как рухнула стена. Мосияшвили подал сигнал: «Воздух!»

Все бросились по местам — кто в нижние этажи к огневым точкам, кто на чердак — ловить зажигалки, а Павлов скомандовал Черного лову: