Монаший капюшон (Хроники брата Кадфаэля - 3) - Эллис Питерс

Бок о бок они прошли через крытую аркаду и церковь, вышли за стены обители через приходскую дверь и свернули направо, в сторону от сторожки. Вокруг по-прежнему было темно и тихо.

- Эта дорога ведет на Лондон, да? - прошептал Эдвин из-под надвинутого капюшона.

- Верно. Но не вздумай воспользоваться ею, даже если - не дай Бог тебе придется бежать. К часовне Святого Жиля наверняка вышлют патруль. Так что затаись и будь тише воды, ниже травы. Мне всяко потребуется несколько дней, чтобы выяснить, что можно предпринять.

Широкая треугольная площадка, на которой проходили конные ярмарки, поблескивала от инея. Близ монастырской стены высился принадлежавший аббатству сарай. Большие двери были закрыты и заперты, но сзади имелась лестница, которая вела на сеновал. К тому времени появились и прохожие, но их было немного, и никто не обратил внимания на двух бенедиктинских монахов, взбирающихся на собственный сеновал. Дверь была заперта, но Кадфаэль захватил ключ и отворил ее. Они зашли и оказались в темноте - было тепло и пахло сеном.

- Ключ я тебе оставить не могу, его придется вернуть, но дверь запирать не стану - вдруг тебе придется спасаться бегством. Вот тебе хлеб, бобы, творог и яблоки, а в этой фляжке слабенький эль. Рясу оставь себе, все ночью теплее будет. Ну а спать на соломе - самое милое дело. Я к тебе непременно загляну, и, когда приду, постучу вот так, чтобы ты сразу понял, что это я... Хотя навряд ли сюда еще кого-нибудь занесет. Но если кто-то полезет на сеновал без условного стука, мигом зарывайся в солому чего-чего, а ее тут навалом.

Парнишка посерьезнел, наверное, почувствовал себя покинутым и одиноким. Кадфаэль протянул руку и откинул капюшон с копны мальчишеских кудрей. В утреннем свете стали различимы черты овального решительного лица и широко раскрытые глаза, глядевшие на монаха.

- Тебе не мешает выспаться. На твоем месте я бы зарылся поглубже, где потеплее, и проспал целый день. Знай, я тебя не покину.

- Я знаю, - твердо ответил Эдвин. Парнишка, может, и не очень-то верил в то, что и вместе они сумеют добиться успеха, но чувствовал, что на худой конец он не один. У него есть любящая семья, верный друг и связной - Эдви, и надежный союзник - брат Кадфаэль. И он знал, кто переживает за него больше всех. Голос паренька на какой-то миг дрогнул, но он тут же собрался с духом и заявил: - Скажи моей матушке, что я никогда не делал и не желал ему зла.

- Дурачок, - ласково промолвил Кадфаэль, - как ты думаешь, кто убедил меня в этом, если не твоя мать?

Слабый свет был по-волшебному мягок, и лицо, которое видел монах, еще не сформировавшееся лицо подростка, казалось, могло принадлежать и юноше, и девушке, и мужчине, и женщине.

- Ты очень похож, на нее, - признался Кадфаэль, вспоминая девушку, почти такую же юную, которую он обнимал и целовал в обманчивом свете утра, в то время как родители ее считали, что дочь мирно спит в девичьей постели. В этот момент он позабыл обо всех женщинах, которых знал и на Востоке, и на Западе, - и надеялся, что они сохранили о нем только добрую память.

- Я загляну к тебе до ночи, - пообещал монах и поспешно выбрался на свежий морозный воздух.

"Боже всемилостивейший! - размышлял Кадфаэль, торопясь к заутрене. Ведь этот чудесный мальчонка, такой, какой он есть, - мог быть и моим! И он, и тот, другой, тоже - сыном и внуком!

В первый и единственный раз монах усомнился в своем призвании, хотя сомнение и было недолгим. А может быть, подумалось ему, где-то в безбрежном мире, по милости Арианны, Бьянки или Мариам, или кого-нибудь из тех, других, кого он некогда любил, остались и его следы, и его кровь сохранится в меняющейся череде поколений.

Глава пятая

Теперь главной задачей Кадфаэля было найти убийцу: иначе жизнь мальчика была бы исковеркана - не скрываться же ему до конца своих дней. А чтобы найти его, необходимо было тщательно проследить путь злосчастного блюда с куропаткой от монастырской кухни до желудка Герваса Бонела. В чьих руках оно побывало? Коль скоро приор Роберт, надменно уединившийся в покоях аббата, отведал того же блюда, оценил его по достоинству и остался невредим, было очевидно, что куропатку прислали ему без дурных намерений, и уж всяко не отравленную. Он же, не мешкая, отправил птицу своему повару.

До мессы оставалось время, и Кадфаэль направился на аббатскую кухню. Немного набралось бы в обители людей, которые не побаивались брата Петра, и одним из них был Кадфаэль. Фанатики всегда внушают страх, а брат Петр был фанатиком, причем фанатиком особого рода. Веру Христову и монашеские обеты он воспринимал как нечто само собою разумеющееся, но был фанатично предан своему поварскому искусству. Жертвенное пламя жаровен горело в его черных глазах, огненными бликами вспыхивало на черных волосах, придавая ему свирепый вид. Кровь в его жилах бурлила, словно содержимое кухонного котла; нрав этого человека, родившегося в диких краях близ границы, был столь же горяч, как и его жаркие печи. Он пылко любил аббата Хериберта, а потому испытывал жгучую ненависть к приору Роберту.

Когда Кадфаэль вошел на кухню, Петр, точно полководец перед битвой, проводил смотр своей армии горшков, жбанов, вертелов и сковород. Зрелище это доставило бы ему больше удовольствия, когда бы плодами его трудов предстояло насладиться Хериберту, однако ничто не могло умерить его стремления к совершенству.

- Та куропатка? - хмуро переспросил Петр, когда Кадфаэль попросил его рассказать о событиях минувшего дня. - Птица как птица, не хуже других, не очень крупная, но упитанная. Будь уверен, если бы мне привелось готовить ее для аббата, я бы создал шедевр. А приор, подумай только, является сюда и велит отрезать порцию, потому что ему, видишь ли, взбрело в голову оказать любезность гостю из дома у мельничного пруда. Ну, я так и сделал, и не сомневайся, это была лучшая порция. - Я отослал ее в одном из судков аббата, хотя Роберт и велел послать угощение в своем судке. Прикасался ли здесь к птице кто-нибудь еще? Уверяю тебя, Кадфаэль, эти два шалопая, что помогают мне на кухне, исполняют все, как я велю, потому-то у меня все и идет как по маслу. Роберт? Ну да, он пришел сюда, чтобы распорядиться о птице, - все вертелся и принюхивался к моему горшку. Тогда птица целиком тушилась в одном горшке, я отрезал кусок для мастера Бонела уже после того, как приор ушел. Нет, нет, будь уверен, пока это блюдо находилось здесь, никто, кроме меня, к нему не прикасался. А ближе к обеденному часу зашел этот слуга - как бишь его, Эльфрик, что ли, со своим подносом.

- И как тебе этот парень, Эльфрик? - поинтересовался Кадфаэль. - Ты ведь его каждый день видишь.

- Неприветливый какой-то, все молчком да молчком, но зато всегда является вовремя, старательный и аккуратный.