Сердце Стужи - Яна Летт

Стены сжались, когда Омилия сказала:

– Конечно, мама, – как говорила всегда.

ДНЕВНИК МАЛЬЧИКА

Из тетради III

1

Не мог написать раньше, да и сейчас…

Мамы нет уже третий день. Сначала я думал, что это какая-то шутка, как тогда, давно, когда она спряталась в центре.

Папа места себе не находит. Он говорит, что охранители ищут целыми днями, но я всё равно решил ночью уйти и тоже искать её.

Я знаю, куда она любит ходить больше всего. Я пойду в библиотеку, Шагающие сады, Верхний город. Я весь город обойду, если понадобится, но я её найду, и мы все снова будем вместе.

2

Прошло уже три недели.

Я один. Папа пошёл в центр, и после этого его нет уже два дня. Я не могу спать, и иногда звёзды приходят ко мне как будто наяву – наверное, не хотят ждать, пока я всё-таки решу уснуть.

Пришла Лорна. Она принесла ужин. Я ничего не хотел, но она сказала, что не уйдёт, пока не поем.

Сказала, папа скоро вернётся, а я не должен волноваться.

Я сказал, что не буду есть, пока она не расскажет, где он.

Она долго не хотела говорить, но потом всё-таки сказала, что папа пошёл в центр. Говорит, он кричал, вёл себя ужасно. Лишился рассудка от горя, так она сказала. В центре все старались говорить с ним по-доброму, но потом пришлось вызвать охранителей, потому что он что-то разбил.

Я не мог в это поверить. Все эти дни папа говорил, что всё будет хорошо, что мама не могла пропасть надолго. Что Химмельборг – её родной город, что она никогда не пошла бы куда-то, где опасно. Что все здесь её друзья. Он ничего не говорил про центр.

Правда, он запретил мне туда ходить, пока она не вернётся. Но он и в Верхний город запрещал ходить после того, как я ушёл туда без спросу.

Я сказал ему, что хотел быть смелым, хотел спасти маму. Но папа сказал, что иногда самое большое мужество – это принять, что нужно оставаться на месте, а не идти неизвестно куда.

В день, когда он ушёл, он выглядел, как обычно. Позавтракал и выпил кофе, почитал газету. Там снова не было про маму никаких новостей.

Лорна сказала, я должен поспать. Она говорит, папу никто не будет наказывать за то, что он испугался. Что я должен ей верить и ни о чём не волноваться.

Я ненавижу взрослых. Иногда, кажется, даже папу.

Взрослые всё время говорят, что волноваться не о чем, а в это время твоя жизнь ломается на куски.

3

Лорна опять приходила. Сказала, что папа уже завтра вернётся домой.

Спросила, не хочу ли я сходить в центр, пока жду, потому что мне, наверное, надоело сидеть дома. Сказала, все очень переживают за меня и хотят поддержать.

Я действительно очень устал от того, что ничего не знаю о маме, сижу здесь один и ничего не могу сделать.

Папа был бы против, но я злился на него.

В общем, я пошёл.

В центре было как-то странно. Людей меньше, чем обычно, а разговоров, наоборот, больше. Каждый раз, когда мы с Лорной подходили ближе, они как будто затихали, а за нашими спинами начинали опять.

Лорна отвела меня в зал, в котором я раньше не был. В нём было несколько больших рамок. Они были похожи на дверные проёмы, только никуда не вели и стояли друг за другом. Она сказала, это какое-то новое изобретение. Должно читать мысли, но пока ничего не получается.

Чем-то эти рамки напомнили мне Арки на Шествии, но только они квадратные и сделаны из дерева, а не из кости.

Она угостила меня яблочным пирогом и чаем, а потом спросила, не хочу ли я попробовать. Я сомневался. Подумал, что папе бы это не понравилось. Но Лорна спросила, не боюсь ли я, и я подумал, что ещё больше папе не понравилось бы, что кто-то посчитает меня трусом.

Лорна сказала, что нужно пройти под рамками и громко думать о чём-нибудь одном, например, о кролике или капусте. Неважно, о чём, только сосредоточиться на образе. Она включила маленький аппарат с кнопкой, надела наушники и сказала, что попробует услышать, о чём я думаю, а я должен буду сказать, угадала она или нет.

Мне стало интересно – первый раз с тех пор, как мама пропала.

Я стал думать про Малку. Изо всех сил представлял себе её лапы, хвост колечком, язык, который всё время вываливался набок.

Но когда я ступил под рамки, думать о Малке стало труднее. Да и вообще о чём бы то ни было. В ушах загудело, и голова заболела, но не сильно, а как будто эта боль только приближалась издалека. Но Лорна улыбалась мне, и я пошёл дальше.

Дальше… Произошло что-то странное. Я шёл дальше, а голова болела сильнее. И я увидел что-то… как будто сон.

Сначала – что-то вроде большого щита, и этот щит развалился на куски. Он был одновременно как будто льдом, и прямо посреди него шла огромная глубокая трещина. Как будто мир разваливался пополам. Я заглянул в эту трещину, и увидел жидкий огонь и кровь. Кровь с огнём смешивались, они были похожи на смолу с яблони, но отчего-то я твёрдо знал, что это такое на самом деле.

Потом я услышал гул, отдалённый, как будто где-то переговаривалось много-много людей. Но я не видел их и оставался от них далеко. Мне стало одиноко. Так одиноко, как будто я был последним человеком на свете. Я стоял посреди снега, холода, у меня под ногами, под толстым слоем прозрачного льда, пульсировало золотое и красное, и я был один; не было в мире ни Химмельборга, ни Тюра, ни мамы, ни папы, ни Малки.

А потом я увидел мужчину – взрослого, но чем-то он был похож на меня самого. Он шёл вдоль трещины, над огнём и кровью, как будто ему до них и дела не было. Потом остановился, запрокинул голову – и вдруг со всех сторон к нему полетели как будто прозрачные сияющие нити… Мне стало страшно. А он улыбался.

Потом я