Высоко над уровнем моря - Олег Метелин

Шагаешь, автоматически ставя ногу в отпечаток подошвы впереди идущего. Хватаешься рукой за камень при очередном повороте, время от времени сплевываешь тягучую кровавую слюну через небольшое отверстие в поднятом воротнике – десны продолжают кровоточить, и – продолжаешь путь.

Единственное, что не занято сейчас – голова. Мысли текут ровным потоком, сами собой. Я даже не делаю попыток их систематизировать, уложить в какие-то конкретные воспоминания. Это просто обрывки фраз, куски образов, фрагменты прошлого. Наверное, это и есть то, что называют потоком сознания.

…Широко распахнутые в мир темно-синие глаза. Не голубые, нет – именно темно-синие. Ясное небо, отраженное в воде бездонных озер.

Глаза, восторженно следящие за кафедрой. Первый курс, лекция по античной литературе, которую читает доцент Болдин. Все восхищаются его остроумием, яркими примерами и умением преподнести предмет так, как никто другой. Катерина – не исключение. На лекциях она восторгается доцентом, а я – ей, сидящей в аудитории за два ряда от меня – чистой, непосредственной, восхищенной.

Ее черноволосая головка поворачивается в мою сторону, и я не успеваю скрыть выражение обожания. Ее взгляд становится лукавым и она делает чуть заметный кивок в мою сторону. Я счастлив. Как мало нужно влюбленному человеку!

«Здравствуй, Кэт…» Так я начинал каждый из сотни телефонных звонков из одной и той же будки у станции метро «Тургеневская» на протяжении восьми месяцев. Почему из одной и той же будки? Первый звонок был из нее, после которого Катя назначила мне свидание.

Это был первый и последний удачный звонок. После чего мы общались только по телефону. Это был настоящий телефонный роман: она с непостижимым упорством избегала встреч, зато могла десятками минут говорить в трубку. Поэтому, надеясь на чудо, сжимая накопленные «двушки», я каждый раз стремился на другой конец Москвы.

«Здравствуй, Кэт…»

Катя, Катенька, Катюша, Катька… Этими именами ее звали дома, в детском саду, в школе, в университете. Родители, друзья – подруги, дяди – тети, бабушки – дедушки. Чужие и родные. А я хотел звать ее по-своему, как никто другой. Как будто необычное сочетание трех букв могло дать дополнительный шанс, выделить меня из общего ряда однокурсников.

Грубовато – фамильярно звучащее на русском языке английское имя стало для нее паролем для откровенных разговоров по телефону, но не более. Телефонный роман им и остался.

«Поздравляю вас с рыцарским шлемом, сударь, – смеялся тогда над собой, – Вы достигли „фин аморе“, „любви на расстоянии“ куртуазных кавалеров. Но вынужден вас огорчить: вы опоздали лет эдак на пятьсот…»

Нога подскальзывается на обледеневшем карнизе. Чтобы удержаться на тропинке, хватаюсь за обломанный ствол деревца, торчащего из-под снега. Ище минута – и я бы покатился в преисподнюю. Спина взмокает от мгновенно накатившего страха. Такие вещи лучще всего возвращают к действительности.

Прошлой весной, на глазах у всей роты на пустяковом спуске сорвался в пропасть боец из молодого пополнения. Это был его первый выход в горы. Широко раскрытые глаза, полные изумления, неприятия того, что происходит именно с ним. Крик «Не хочу!!!», застывший в них, и вопль «Мама!!!» прокатившийся по ущелью…

А у меня какой выход в горы? Уже давно не веду счет таким вещам. Хотелось бы, чтобы этот стал крайним в жизни. Не «последним», здесь так не говорят – крайним. Но пока об этом не думать. Не думать!

Скоро Новый год. Дома – елка, блестящие игрушки на ней, брызги шампанского… Дед Мороз и надежда, что наступающий год будет лучше предыдущего. Надежда, помогающая прожить эту жизнь. Разве и нам она не помогала вытерпеть все, зажигая счастливым светом будущую жизнь на гражданке? Душа рвется к этой вере, но вот мозг… Неужели все отравлено? Как хочется верить!

Новый год. Во время прошлого Нового года мы выпустили пару очередей из «Утеса» по «духовской» зоне ответственности. В ответ нас накрыли реактивными снарядами. Сорванный праздник и четверо раненых С Новым годом, с новым счастьем.

…Буран стихает. Или только кажется? Привыкли…

Натыкаюсь на спину остановившегося Грачева.

– Чего встал?

– Все стоят.

– Может, уже пришли?

– Хрен его знает. По времени, вроде, должны…

Больше говорить не хочется. Ради чего сквозь смерзшийся капюшон бросать слова? На ветер в самом прямом смысле. Надо поберечь силы, скоро они нам пригодятся.

Разведка топает впереди, оторвавшись от нас на полчаса хорошего хода. Может, она, оседлав перевал до подхода «духов», сидит уже в пещерах, и подала знак, что все в порядке? Хорошо бы…

Воевать по такой погоде не хочется. А когда хочется воевать?

Сквозь свист ветра раздается хлопок. Выстрел? Если разведка столкнулась с душманами, сейчас должна начаться стрельба.

Но стрельбы нет. Вместо нее по цепочке передается команда подтянуться. Подтягиваемся. Стоим, напряженно прислушиваясь к посторонним звукам сквозь свист воздуха, остервенело болтающегося среди мешанины камней и снега.

Впереди возится с радиостанцией ротный. Неплохой мужик Булгаков – свое дело знает, солдат бережет и на рожон никогда не лезет.

Хлопок. Еще один. За ними – целая серия, словно врубила свои мотоциклы без глушителей рокерская банда.

– Возобновить движение!

И без тебя, капитан, знаем, что надо спешить. Знаем, что разведка уже схлестнулась с индейцами за право обладания теплыми пещерами. И если мы опоздаем…

– Передать Митину, чтобы подбирал отставших! Остальные – вперед! Вперед, сынки!!!

Снег, словно он с «духами» заодно, путается под ногами, вяжет их. Ветер норовит столкнуть с тропы. Освобождаемся от страховочных концов – сейчас они только сковывают движения.

Наш взвод сворачивает от тропы влево, вниз по склону, который становится все более пологим. Это хорошо, можно даже цепью развернуться… Снег – по пояс. В голове сидит только одна мысль: кто сейчас засел на хребте: наши или «духи»? Если встретят огнем – все объяснится. Хотя нас нужно еще заметить в этом буране…

Очищаю пулемет от снега, передергиваю затвор, загоняя патрон в патронник. У меня к ПК подсоединена малая пулеметная коробка, поэтому можно стрелять на ходу. Рядом сопит Костенко. Сопи, хлопче, сопи – твои ленты еще понадобятся…

Стрельба все ближе, но не в нас. Слава Богу, не в нас…

Справа сверху срывается красная строчка трассера. Проносится мимо, гаснет в снежном киселе. Вслед за ней вторя, третья… Пулемет! Ему звонко подпевают автоматы. Глухо бухает гранатомет.

Заваливаюсь на живот. Пулеметный ствол тонет в сугробе. Мать – перемать! Отчаянно расшвыриваю снег руками, чтобы получилась хоть какая-то площадка. Сбоку по-прежнему сопит мой второй номер. Тону в сугробе вместе с пулеметом.

– Чего е…к раскрыл! Стреляй, мудак!

Очереди автомата Костенко глушат ухо. Черт с ним, с ухом – ухо заживет…

Нет, черт, стрелять из положения лежа не получается. Придется стоя. Я не Геракл, чтобы прицельно шмалять из тяжелого ротного пулемета от живота, но другого выхода нет. Даю первую короткую очередь – пристрелочную, вторую, третью…

Стреляя, бреду по пояс в снегу, пытаясь найти более-менее ровное место с небольшим снежным покровом. Интересно, куда делись остальные наши? Кажется, что остался один в этой снежной круговерти, только верный оруженосец перебирает ногами рядом, не прекращая поливать из автомата в белый свет, как в копейку. Впрочем, его первый номер стреляет не намного прицельнее…

Над головой пролетает трассер. Инстинктивно ныряю рыбкой вперед и, больно ударившись локтем, наконец-то обнаруживаю искомую точку опоры для сошек. Теперь можно бить точнее.

У «духов», как и у нас, ленты набиты патронами в пропорции один трассер на три обычных. Так удобнее корректировать собственный огонь. Но у того, что лупит как раз напротив меня, патроны все трассирующие. Это, конечно, на психику давит сильно, но зато демаскирует пулеметчика. Ну и дурак ты, «дух» – я тебя в два счета обнаружу…

Та-а-а-к, чуть левее… Вот она, точка, откуда, как из мешка, сыплются стрелы пулеметных очередей… А вот теперь огонь!!!

Бью длинными. Ствол пулемета то и дело от отдачи взлетает вверх и его, как строптивого скакуна, приходится укрощать, возвращая на место. Наваливаюсь всем корпусом вперед, чтобы зафиксировать сошки – тогда ПК держится ровнее.

Чуть левее заработал еще один пулемет. Это наверняка Грачев. Теперь мы на пару этого «духовского» пулеметчика точно в рай отправим. В два ствола прочесываем кусок белесой пелены из снега, из которой в нашу сторону летели трассы. Замолчал, гад… Завалили или поменял позицию?

Рядом со мной отчаянно лупит из автомата Костенко. По всем правилам стрельбы он должен лежать справа от меня, как и положено второму номеру. А этот змей строился слева. И теперь осыпает отстрелянными гильзами.