Синдром Адели (СИ) - Задорожня Виктория

Получается, дорога у меня одна. Мне правда хотелось сейчас вернуться в отчий дом. Последнее письмо… Прочту, и закажу билеты. Кажется, сейчас он не станет мне препятствовать. Так будет правильно. Так будет легче. Раз и навсегда вычеркнуть его из моей жизни. Пальцы дрогнули, когда развернула сложенный вчетверо лист. По веках скатились слёзы…

"Мы с твоим отцом сошлись. Надеюсь, ты за нас порадуешься…" — Судя по всему, на это Любимый ответить не успел. Этот выродок… Избивавший мать, державший меня часами запертой в шкафу — вернулся. Нет… Этого я точно не выдержу. Дура! Какая дура! Такая, как и ее непутёвая дочь… Которой теперь некуда возвращаться.

☆☆☆☆☆

Я не вижу, но глаза мои больше не отражают жизнь. Бреду по коридору, медленно перебирая босыми ногами по прохладному полу. Не смотрю по сторонам. Да мне и дела нет — увидит, или нет. Словно живой труп. Прошла мимо спален. Вокруг тихо… Хочется спать. Хочется покоя. Но здесь я не остановлюсь. Нет места мне в этих теплых комнатах. Я появилась в этом доме пленницей. Игрушкой, которую разбирали на кусочки, а потом, забавы ради, собирали обратно. Пусть так и будет впредь…

Первый этаж… Минус первый. Сама спустилась в подвал. Отворила тяжёлый засов и вошла, оставив лишь тонкую струйку света в щёлке. Бетон. Стены. Царапки… Подошла ближе к произвольному календарю, и провела по отметинам пальцами. Вот столько дней… Присела рядом. И легла. Прямо на пол. Свернулась калачиком… Прикрыла глаза. Мне больше некуда идти. Стала проваливаться в сон… Прежде, чем бессознательность накрыла окончательно, вспомнила слова знакомой с детства песенки. "Лондонский мост рушится… Моя леди…". Живот тянул. Но эта боль в душевной агонии таяла. Нет больше жизни, раз я сама решила похоронить себя живьём.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 24. Давний знакомый

Артём

Одна ночь! Одна долбаная роковая ночь! Стечение обстоятельств! Судьба?! Или злой рок?! Что именно изменило наше счастье?! Что или кто?! Отморозки, ворвавшиеся к нам в жизнь или я, похитивший и издевавшийся над девушкой, которую полюбил всем своим существом?!

В тысячный раз задаюсь вопросом и в тысячный раз не нахожу ответа — зачем?! Зачем, сука?! Зачем я сделал это с ней?! Она же всё для меня! Как теперь жить, зная, что она ненавидит?! Что никогда не простит?!…

Шёл второй день. Второй день добровольного затворничества в подвале. Второй день, как я прихожу, приношу поесть, пытаюсь поговорить. Вымаливаю прощение, стоя на коленях, целую руки, валяюсь в ногах, а в ответ — тишина! Пустой взгляд сквозь меня! Я старался не думать о своей жестокости. Забыть… Второй день, как моим другом стал алкоголь. Друг и помощник в попытках забыться и освободиться от порочной, темной стороны своей натуры. Желание быть с ней, обнять, утешить, творили с моим подсознанием невероятные метаморфозы. Во время пьяного сна мозг не выпускал её образ в тот момент, когда к ней вернулась память. Я давно выбросил всё, что связано с тем мной. Надо было забить намертво этот подвал, в котором я мучил её.

— Ты обещала любить! Чтобы не случилось! — Орал я в пьяном угаре. Подходил, обнимал, раскачивая в своих руках её худенькое тело. — Прости, детка! Прости! Я искуплю свою вину, свою жестокость… Я все сделаю для тебя! На все пойду ради тебя! Позволь… Позволь быть рядом и всю жизнь я буду делать тебя счастливой.

— Обещание… — Впервые после всего, она взглянула на меня. — Обещание дают человеку… Не хочу слышать это дерьмо о любви! Нет её! И не было, слышишь?! Не. Было.

— Как не было?! Я поперхнулся этой фразой. Схватил её за плечи и притянул к себе, впиваясь страстным яростным поцелуем. Терзая губы, посасывая язык, готовый сожрать, расствориться… Злость, на себя, на неё, ненавидящая и презирающая, лишающая рассудка, затопила душу. Безрассудно пытался возбудить, опротестовать ее слова, подчинить себе снова… Эви обмякла в моих руках. Она и не пыталась сопротивляться, или отвечать мне. Я снова поддался мраку своего сознания, своей темной душе…

Отстранился. Отпил из горла обжигающее пойло. Уставился на дверь, рассматривая железный засов. Осмотрел мрачные стены, взгляд натолкнулся на царапки: это дни, проведенные Эви в этом кошмаре. Я закрыл глаза, глубоко вздохнул, поднял веки и застыл. В ужасе от самого себя, вспоминая всё, что я делал с ней. Бутылка полетела в сторону двери. Звон стекла. Я босиком прошел по полу, по осколкам, не обращая внимания на алые капли. Я потерял ощущение реальности. Шаг. Я закрылся руками, словно защищаясь от удара. Ещё один шаг. Я не мог дышать. Ее запах проник в мои ноздри обжигающим память огнем. Не в силах больше бороться с отчаянием, упал на колени, с безумством втягивая родной запах.

— Детка, ты наполнила мою жизнь смыслом, без тебя я был на краю пропасти. Я знаю, что заслужил это. Знаю! — Кровь из-под моих порезанных ступней окрасила пол. — Я тебя никогда не отпущу, — как заклинание пообещал я. Обернулся. Посмотрел на неё. Не смотрит… Понурые плечи, склоненная голова, разочарование во всём — вот чего я добился! Она не простит! Никогда не простит!

Бежать… Бежать от неё… От своей любви, от безмолвного безразличия, от боли в сердце…

☆☆☆☆☆

На улице шел дождь. Мрачные тучи соответствовали моему настроению. Капли стекали за шиворот, охлаждая разгоряченную кожу. Рубашка насквозь промокла и прилипла к телу. Меня охватил озноб, мешая сосредоточиться. Стуча зубами, шёл по мосту, горя желанием кинуться в воду и сдохнуть. Забрался на парапет, раскинул руки в стороны и широко открыл глаза. Темная река влекла, манила, обещала успокоение, раскрыв свои объятия…

Эви… Детка… Любимая… Прости за всё и будь счастлива! Мои последние мысли перед падением были о Ней…

Виктор Степанович Брусникин — психиатр

В этот дождливый вечер, какое-то шестое чувство гнало меня на улицу. Оделся, взял зонт и отправился в сторону мо ста. Шёл неторопливо, шлепая ботинками по лужам. Ноги утопали в водном потоке.

Очередной пациент выбил из колеи: всё-таки я слишком близко принимаю проблемы своих подопечных. Не дело это! Да, и возраст. Мне не двадцать лет, сердце уже не то.

Увидел человека — мужчину. Скорее молодой, высокий, вся одежда промокла насквозь. Видно, давно на улице. Голые ноги… А вот это уже плохо!

Профессиональным взглядом осмотрел его, и где-то на подсознании пришло узнавание: наклон головы, прямая спина, выправка, которой обучали с детства. Не может быть! Артём! Поправил, сползшие на нос очки. Да, я не ошибся. Что он здесь делает?! Почему-то сразу подумалось о чем-то не хорошем. Вся его поза говорила за себя. Что он творит?! Неужели болезнь прогрессирует и он снова ненавидит себя? Как же так?! Я думал, что смог помочь этому мальчишке.

Не дав пробиться воспоминаниям о трудном ребенке, и чего мне стоило, чтобы такой, как он, доверился мне, быстрым шагом направился к нему, чтобы остановить. В том, что он хочет сделать, я не сомневался.

— Артём! — Воскликнул, перекрикивая раскаты грома и, хватая его за распахнутую куртку. — Это я! Я! Узнаёшь? — Решил сразу уточнить, видя его пустой, отрешенный взгляд. — Виктор Степанович, помнишь? Ты весь продрог. — Его трясло, зубы отбивали дробь. — Пойдем, пойдем со мной. — Скинул с себя пальто и попытался накинуть парню на плечи, но он отмахнулся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не надо. Оставьте меня.

— Как же я оставлю тебя в таком состоянии?! Не правильно это, мой мальчик. — Да, зная его, его доброе сердце, и он бы не прошел мимо. — Ты бы тоже не оставил человека в беде, попытался бы помочь…

— Замолчите! — Заорал он неожиданно громко. Также неожиданно и закончился дождь. Его крик раздался в вечерней тишине оглушающе. Я на мгновение подумал, что передо мной все тот же ранимый мальчик, но, лишь на мгновение: сейчас его взгляд был жёстким, злым, колючим — далеко не детским. — Вы ничего не знаете! Я совсем не тот добрый мальчишка, которого вы помните! Я монстр! Зло!