В горах Кавказа. Записки современного пустынножителя - Меркурий

История свидетельствует: многие люди, подобно вельможе Константину, жили среди мира и ревностно искали спасения через прилежное занятие непрестанной молитвой.

А вот что случилось уже в наше время.

Один мирянин в церковной проповеди услышал, что все христиане должны приучаться к непрестанной молитве. И он стал понуждать себя непрестанно творить молитву Господню — «Отче наш». Сразу же появилось множество помех: прежде всего — забывчивость и леность. День за днем, месяц за месяцем, год за годом проходили в молитвенном трудничестве. С течением времени, по мере своего преуспеяния, этот человек стал все больше и больше удаляться от мира. Молитвенный подвиг похитил его из круговорота общественной жизни с ее обычным празднословием, злоречием и пересудами; вынудил прекратить общение даже с близкими людьми. Постепенно выработался твердый молитвенный навык. Зловредные недуги: забвение, отягощение ума и леность незаметно исчезли. И все же молитву редко удавалось произносить полностью. Хозяйственные заботы отвлекали. Приходилось, остановившись на половине, тут же возвращаться к началу.

Вот, например, собирается он с сыновьями ехать в поле и во время этой суеты произносит вслух: «Отце наш, Иже еси на небесех, да святится имя Твое…» Но увидев, что старший сын уже выезжает со двора, кричит вдогонку: «Филька, борону по пути сбрось возле ближних полос». И начинает сначала: «Отче наш, Иже еси на небесех…» Потом, перестав молиться, обращается к меньшему сыну: «Фомка, косу захвати с собой. Возле новой делянки травы накосим». А сам опять: «Отче наш, Иже еси на небесех…»

Сельские мужики дали ему прозвище «Отче наш», и когда о нем вспоминали в его отсутствие, называли только по прозвищу.

— Кто запоздал с уборкой сена на своем покосе?

— Да «Отче наш».

— Чья там изгородь свалилась на поле?

— Да «Отче нашего».

Постоянное подтрунивание нисколько не смущало духовного труженика. Он неотступно продолжал свой молитвенный труд до последнего часа. И кто не дивился его спокойной кончине! Просветленное лицо приняло неизъяснимо блаженное выражение, и в глазах умирающего изобразилось душевное умиление — свидетельство богоугодной жизни…

ГЛАВА 18

На престольном празднике в кафедральном соборе — Плакат с грехами на спине схимницы — Прозрение архиерея — Желание бесчестия — Два великих подвига души

Незаметно пролетели двое суток в скиту на озере у гостеприимных сестер-монахинь, пора было отправляться назад, в горы. Ранним утром, по проторенному ранее следу, брат тронулся в путь. Благополучно спустился он к реке и пошел в ледяной воде по руслу против течения, переходя от берега к берегу. После полудня он был уже дома.

Весна в этом году выдалась поздней. На небе — ни малейшего просвета. Часто порошил мелкий снежок, дул холодный ветер, пронизывая до костей. До начала апреля — ни одного солнечного дня. Снег сходил очень медленно…

Несколько обжившись в горах, братья, на основании прежних своих наблюдений за погодой, могли уже предполагать, что во второй половине весны, как только исчезнет облачность, погода резко изменится, наступит жара и тогда на вершинах начнется быстрое таяние снегов. Вода в реке за неделю поднимется так, что ходить по ней будет уже невозможно. Но и через горные перевалы добираться до озера, даже если снег уже осядет и перестанет проваливаться, будет невероятно трудно.

Между тем, приближалось время посадок, а у пустынников почти еще не было никаких семян: ни огурцов, ни свеклы, ни моркови, ни капустной рассады. Семена нужно было закупать в городском магазине, куда их обычно завозили только во второй половине апреля. Времени терять было нельзя, и до начала таяния снегов решили отправить в эту командировку брата-пчеловода, поскольку только он один из всех отшельников имел паспорт. У остальных не было никаких документов, удостоверяющих личность.

В начале апреля заросли лавровишни на прибрежном склоне освободились, наконец, от снега и расправились. Пчеловод свободно прошел сквозь них и без снегоступов легко добрался до приозерных монахинь. Здесь он заночевал, а утром, простившись с сестрами, спустился к автодороге и на попутном лесовозе уехал в Сухуми. Однако расчеты на быстрое возвращение в пустынь оказались несбыточными: семена в продажу еще не поступали, и в городе пришлось задержаться надолго.

Благовещение Пресвятой Богородицы, — престольный праздник кафедрального собора — пришлось в этом году на крестопоклонную седмицу Великого поста. Накануне вечером прихожанам объявили, что в день праздника будет совершена только одна, поздняя литургия. Исповедь назначили за два часа до ее начала.

Утром в ожидании исповеди в церкви собралось столько причастников, что они почти наполовину заполнили храм. Впереди, возле амвона, стояла приозерная отшельница — схимонахиня З. На спине у нее висел огромный картонный плакат, весь исписанный крупными буквами. Брат подошел поближе и застыл от изумления, прочитав то, что на нем было написано.

Девица-схимница отважилась на чрезвычайный поступок: перед многочисленным собранием верующих она обвинила себя в самых отвратительных блудных грехах, якобы содеянных ею, поместив на плакате целый список невероятных мерзостей. И теперь, принося принародно покаяние, она просила у всех прощения и молитв…

Когда подошла ее очередь идти на исповедь, пустынница поднялась на солею, приблизилась к священнику и повернулась к нему спиной. Он прочитал написанное и, ничего не ответив, исчез в алтаре. Через две минуты снова вышел, но уже в сопровождении архиерея и, указывая пальцем на плакат, сказал: «Владыка, я не могу допустить ее до причастия, у нее столько смертных грехов!..» Архиерей прочитал эту жуткую исповедь, улыбнулся и ответил: «Нет, нет, не бойся, допусти…»

Опытный архипастырь понял, конечно, причину, которая побудила молодую монахиню взвалить на себя столь немыслимые обвинения, тем более что среди перечисленных ею грехов были такие, какими женщина согрешить не может. По-видимому, она просто переписала откуда-то этот список, даже не понимая значения того или иного греха. Получив архиерейское благословение, священник прочел над ней разрешительную молитву и допустил до причастия. Она сняла со спины плакат, свернула его и спустилась с амвона…

Поступок схимницы вызвал немалый соблазн. Прихожане недоумевали. Приозерные монахини, стоя поодаль, плакали от досады, говоря: «По простоте и неопытности люди могут поверить в подобную глупость! И что это ей, окаянной, взбрело на ум писать такие гадости?! Теперь повсюду может разнестись худая молва о том, что все мы, живущие в пустыне, повинны в том же».