Золотой дикобраз - Мюриел Болтон

Он посмотрел на свои ладони, медленно согнул и разогнул пальцы, видимо представляя, как хорошо держать стрелу, угрожающую Франции, согнуть ее — а она будет сопротивляться, в конце даже застонет — до тех пор, пока та не треснет (о как ласкает слух этот треск), а затем сломанные половинки отбросить в сторону. Он сломает их всех, а земли врагов перейдут в собственность короны.

Наткнувшись в своих мыслях еще на одно неприятное обстоятельство, король нахмурился. Одна из самых значительных провинций уже давно должна была бы быть его собственностью. И сейчас не пришлось бы суетиться по поводу Орлеана. Он должен был бы перейти к нему много лет назад, с тех пор, как умер этот рогоносец Карл. А вместо этого, между королем и столь желанными землями Орлеана теперь стоит крепкое тело молодого герцога. Мысль о том, насколько крепко и сильно тело молодого Людовика, заставила короля тяжело вздохнуть. Надежды на смерть мальчика во младенчестве не оправдались. Он болел оспой, но выкарабкался. Мальчик подрос, и король подарил ему норовистого коня. Этот конь в конце концов сбросил Людовика. Чего же еще надо? Король истово молился, он даже даровал собору Бурже новый алтарь. А парень опять выкарабкался и вот теперь превратился в высокого крепкого юношу. Хорошо еще, что за алтарь король так и не заплатил — сделал вид, что запамятовал.

«Есть во всем этом, — думал король, — какая-то подлая несправедливость. Орлеанский бастард нагло, вызывающе здоров, тогда как мой собственный сын Карл являет собой сейчас хиленький сморщенный комочек плоти. А дочь моя, Жанна…» — при мысли о Жанне мужская гордость короля вскипела обильной пеной. Привычно с ненавистью подумал король о своей жене.

— А герцогиня Орлеанская уже прибыла? — неожиданно спросил он.

Оливер кивнул, пытаясь проследить за ходом мыслей короля.

— Да, Ваше Величество. Она в замке и пребывает в хорошем настроении. Я наблюдал за их приездом. Ее и сына. Вы желаете увидеть герцогиню сегодня вечером?

— Обязательно. Только немного погодя. У нее хорошее настроение, говоришь? Брак сына ей, видно, по душе?

Странные нотки в голосе короля заставили Оливера удивленно поднять глаза.

— Разумеется. Это одна из самых выгодных партий во всей Франции.

— В самом деле?

Оливер был озадачен. Он начал обосновывать свое утверждение, которое ни в каких обоснованиях не нуждалось.

— Принцесса Анна вполне могла бы стать королевой. Есть же, к примеру, Испания, Италия, Англия, в конце концов.

Короля эта беседа явно развлекала.

— Принцесса Анна, говоришь?

— А почему бы и нет. Вы и сами знаете, сир. Король Рима просил ее руки.

Оливер не знал, что и подумать.

Неожиданно короля посетило хорошее настроение. Он отложил свои четки и развернул кресло так, чтобы все внимание уделить Оливеру.

— Я прекрасно помню об этом. Ты совершенно напрасно думаешь, что на старости лет я впал в маразм. А я знаю, что ты именно так и думаешь. Но все же, что общего у моей дочери Анны с юным герцогом Орлеанским?

Оливер был совсем сбит с толку. «Пахнет жареным», — подумал он, а вслух произнес:

— Я полагал, что вы послали за герцогиней, чтобы оформить брак ее сына с вашей дочерью.

— Поздравляю тебя, мой Оливер. Ты мыслил в совершенно правильном направлении. Именно таковыми были и остаются мои намерения.

Король замолк, с удовольствием разглядывая смущенное лицо Оливера.

Оливеру пришлось сдаться.

— Но, сир, — начал он и тут же окончательно стушевался, потому что не знал, что еще сказать.

— А теперь я тебя спрошу, мой почтенный Оливер, — король явно забавлялся. — У меня что, только одна дочь?

Он пристально смотрел на Оливера, и тот увидел, что король вовсе не забавляется, что все обстоит гораздо серьезнее.

— Я жду ответа, — резко потребовал король.

— Нет, Ваше Величество, — заикаясь произнес Оливер, его лицо стало от смущения совсем багровым, — я не знаю ответа. Мне не понять ход ваших рассуждений — для этого я слишком глуп.

Король с силой треснул тростью об пол. Если бы ноги Оливера были в пределах досягаемости, ох и досталось бы ему!

— Нет, ты не так уж и глуп. У тебя сейчас просто не хватает мужества признаться, что ты понял мой план. Ты — трус. Но я — не трус, и я скажу тебе. У меня две дочери, не правда ли? И Орлеанскому отпрыску я отдам совсем не Анну.

Ладони Оливера вспотели, его охватил ужас.

— Вы имеете в виду принцессу Жанну?

— Да, я имею в виду принцессу Жанну.

Оливер в ответ промолчал.

— Кстати, она тоже могла бы выйти замуж за короля Рима, — насмешливо произнес король.

— Пожалуй, нет. Если бы только он ее увидел… — Оливер сказал это и сам удивился своей безрассудной смелости. Затем он, запинаясь, добавил: — Вы считаете, сир, она способна к замужеству?

Король хохотнул:

— Доктор сказал мне, что иметь ее можно, но плодоносить она не будет.

Будучи произнесенными даже в этой комнате, где вынашивались самые коварные и жестокие планы, столь грубые слова покоробили Оливера. Он быстро взглянул на короля. Перед его глазами возникла Жанна, такая, какой он видел ее несколько месяцев назад, когда вместе с королем приезжал в замок Линьер. Жанна жила там почти с самого рождения. Растила и воспитывала ее мадам де Линьер, ее молочная мать.

Король неожиданно вздохнул.

— Я знаю, ты сейчас думаешь о той поездке в Линьер, когда она вышла встретить нас, — он осекся и продолжил хриплым голосом: — Я, кажется, сказал — вышла? Она с трудом приволокла себя…

Оливер прикрыл глаза и увидел ее. Всю перекошенную, горбатую, левое плечо выше правого, как она неуклюже ковыляла к ним навстречу, некрасивое детское лицо ее было искажено гримасой боли. Боль эта была вызвана сознанием, сколь уродлива она. Он вспомнил тяжелое дыхание короля, когда тот в ужасе прошептал:

— Боже! И это мое… мое дитя!

Король тоже сейчас думал об этом, пытаясь отогнать прочь страшные воспоминания. Он приказал себе не думать, у него нет времени на подобные мысли. Он сейчас должен, с Божьей помощью, трудиться на благо Франции. Господь послал ему троих детей. Все они должны быть использованы на пользу Франции. И он должен использовать их с умом, каждого по-своему.

Оливер, продолжая думать о Жанне, с сожалением произнес:

— Сир, — он поколебался с секунду, стоит ли говорить, — но принцесса Жанна в детстве перенесла тяжелую болезнь. Это сделало ее слабой на всю жизнь. Видно, на то была Божья воля…

— Перестань врать, — резко оборвал его король, — и не болела она вовсе, а была такой с рождения. Возможно, это Господь наказал меня за то, что я питал отвращение к ее матери. Но с другой стороны, я по-прежнему продолжал ее ненавидеть, а Анна родилась здоровой. И Карл, мой сын, — он что-то среднее между ними, не плох и не хорош, — он поморщился. — Ладно, факт остается фактом: Жанна — калека. Но это все равно не изменит мои планы. Я считаю, что перекошенные королевские кости и те годятся (и даже слишком хороши) для Людовика Орлеанского.