Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья - Евгений Вишневский

— Непорядок, — говорю я и указываю Кеше на собак, — гляди, они у тебя от сытости и безделья вконец одичают.

— Пущай, — лениво кивает Кеша, — придет зима, они свое наверстают. Все тогда до кусочка подберут: и нерп, и моржей... А сейчас, летом, пущай лентяя празднуют... Вот якутня, та собак не жалеет: и зимой, и летом их запрягает. Да разве же можно так?

— А если ты с Преображения больше собак не получишь, чего тогда зимой делать будешь?

— На четырех придется ездить... А чего делать? Кормить их лучше буду, омуля давать, оленину варить... Не пешком же мне капканы проверять... Концы-то у меня — в ту сторону двадцать верст и в ту столько же... Правда, Лешка, сосед мой, он на севере, к Прончищевой бухте поближе промышляет, вот уже пятнадцатую зиму, однако, вовсе один, и без собак живет. Пешком ловушки проверяет — ни полярки, ни пурги, ни медведя, ни черта не боится. Ну да он мужик двужильный, да и опять же это ведь как повезет: и замерзнуть запросто можно, и на мишу ненароком без карабина наскочить...

В лагерь нынче я отправился один: Турпан идти со мной впервые не пожелал. Свернулся клубком, поджал хвост, нос в него уткнул и за избу спрятался. Да, вот даже и псу при таком «землячке» неуютно, а спрятаться у нас негде — в палатки псам вход строго воспрещен... Да и столько мяса, сколько сейчас у Кеши, у нас нет. А плохо мне без Турпана: и скучно, и страшновато.

— Эх ты, — говорю я неверному псу и треплю его огромную лобастую голову, — предатель!

Турпан смущенно отворачивает морду и прячет глаза, словно понимает мои слова (черт его знает, может, и вправду понимает: очень уж он, стервец, умен).

«Землячок» принес с собой довольно сильный холод: вода в ручье покрылась льдом, на море начал образовываться припай. Очень холодно даже в палатке.

Глубокой ночью меня разбудил шум вертолетных винтов. Наконец-то прилетел к нам долгожданный Большой Начальник. Но пока я вылезал из теплого мешка, пока одевался, вертолет, накреняясь вправо, уже начал набирать высоту. А за рулем сидел Юра! Да-да, тот самый дорогой тулай-кирякский друг. Вот какая ужасная обида: даже парой слов не сумел я с ним перекинуться, ничем не смог угостить (да ничего деликатесного у меня, правда, в этот раз и не было, разве что фрикасе из гуся с сушеными белыми грибами). А еще обиднее, что он, видимо, и не подозревает, что сижу я здесь, на мысе Цветкова, а то непременно бы задержался на минуту-другую.

Большой Начальник прилетел один и хлеба с собой конечно же не привез (ах, хорошо, что я, не очень-то надеясь на него, поставил тесто). И вообще никаких продуктов он с собой не захватил, кроме большой плитки шоколаду, но зато привез замечательный кассетный японский магнитофон на батарейках, который он собирается использовать в работе на обнажении как диктофон, вместо общепринятого у геологов полевого дневничка-пикетажки.

12 августа

Сегодня весь день пек хлеб. Сделал две полные выпечки. Тесто отлично выстоялось и подошло (оно даже убежало из ведра), а потому тут хлопот не было никаких. Зато столько хлопот было с печкой-каменушкой! «Землячок», то стихая, то вновь набирая силу, дул ей прямо в дверцу и выстуживал ее напрочь. И только-только я приноровился к нему, он возьми да и переменись на восточный. В результате вторую выпечку я здорово поджег. Да, большое это и филигранное искусство — печь хлеб на берегу моря (да еще с такими, как у нас, дрожжами). Тут и погоду надо понимать, и ветер чувствовать, и время ощущать, и, главное, виртуозно обращаться с тестом. А этот опыт приходит с годами. Даже Кеша, проживший тут больше двадцати лет, и тот, по его же собственным словам, делает одну удачную выпечку из пяти. Да, здесь, конечно, не тайга, и рецепты виртуоза Кольки Хвоста[26] не работают, хотя бы потому, что просто не найти тут никакой ветки с зелеными листьями. Тут только опыт, интуиция и, если хотите, талант.

Ветер к вечеру стих совершенно, и Кеша с Машей решили вновь поставить сети в своей бухте. Но рыбы нет — очень холодно. И первый тому признак — нигде, сколько хватает глаз, не видно ни единой нерпы.

— Да что же нынче за год такой! — ворчит себе под нос Кеша. — То лед стоял, плавал туда-сюда, рвал сети, то ветер ураганный, то вот теперь мороз. Вам-то что? Хорошо, конечно, домой этакой-то рыбки привезти, а и не привез — не беда. А мне зимой без рыбы как? Да если еще в сентябре олень не берегом пойдет, а тундрой? Да если в ноябре куропатки не будет? Тут ведь магазин — море, и продавец Миша Медведев, да уж шибко дорого берет.

Нынче из маршрута Коля вернулся часом позже других, но зато принес зайца и семь куропаток. При этом за плечами у него, как обычно, был двухпудовый рюкзак с образцами. Да, не напрасно, выходит, Коля повсюду таскает с собой ружье. Сам-то Шеф, прежде не расстававшийся с карабином, теперь носить его бросил. Да и вообще из карабина пока что не сделано ни единого выстрела. Даже новая мушка (ее все-таки удалось достать на погранзаставе в Хатанге) не пристреляна.

— На куропаток тут охотиться одно удовольствие, — возбужденно рассказывает Коля, — главное — приметить стаю. Я сперва было крался к ним, а потом понял: ни к чему это, можно идти в полный рост. Метров на семь—десять подошел, выстрелил — штуки две-три есть, остальные — фыррь! — поднялись, пролетели метров пятьдесят—семьдесят и опять сели, подходишь к ним опять метров на десять — и все сначала. Ну, этак и идешь, пока всю стаю не выкосишь.

— И все с таким рюкзаком за плечами? — спрашиваю я.

— А как же! — разводит Коля руками. — Это же тундра, она же вся серая да зеленая, если рюкзак снял, потом попробуй найди его!

— Гляди, Николай! — грозит пальцем Альберт. — Этак ведь и сердце сорвать недолго. Это только по молодости кажется, что сносу тебе не будет, а на самом деле...

— Ничего, — хлопает Колю по плечу Шеф, — он у нас парень молодец. Трехжильный!

Поскольку Большой Начальник будет теперь жить в одной палатке с Шефом и Валерой, Коля перешел на жительство ко мне в кухонную палатку. Мы освободили от продуктов один угол (благо продукты существенно истаяли), поставили там Колину раскладушку со спальным мешком, рядом Коля организовал себе нечто вроде книжной полки, на которую вместе с палеонтологическими книжками и определителями поставил и украшение — окаменелый позвонок не то ихтиозавра, не то бронтозавра, найденный на обнажении. Получилось очень мило и уютно.

С приездом Большого Начальника поведение Шефа несколько изменилось. Нет в нем теперь уже того откровенного барства, не та уже осанка, не тот голос, не тот жест. Он теперь уже не изрекает, а просто говорит. И лишь иногда, видно спохватившись, вспоминает свои прежние замашки, понимая, что такая его метаморфоза сильно бросается в глаза окружающим.