Каспий, 1920 год - Иван Исаков

Куда уж, если миноносцы не угонятся!

8 апреля (Петровск-порт).

Такая дивная погода, что нет охоты сидеть в каюте.

Перебрался с бумагами на мостик, где в штурманском столике (непочтительно именуемом «собачьей будкой») организовал канцелярию ОВРа.

Солнцем залитые горы (по которым стосковался: ведь я приближаюсь к родным местам); море - голубое и красивое, особенно по сравнению с астраханскими плесами; город - амфитеатром, нарядный и картинный в весеннем уборе зелени. Все это можно рассматривать бесконечно. Вспоминается киплинговское: «Ненасытны - рука обезьяны и глаз человека».

Но самое интересное - это жизнь на стенке. Товарищи по дивизиону, почти все занятые делом; городские бездельники и бездельницы, все более смелеющие; и, наконец, контакты той и другой стороны.

* * *

Особенно туго приходится тем, у кого каюты выходят на правый борт; из-за высоты стенки иллюминаторы упираются прямо в палы. Пропадает не только свет, но и движение прохладного воздуха.

Зато - нескончаемое булькание зажатой волнушки и неистребимый запах нефтяных остатков. Кстати, последний многих мучает, а для меня это приятный аромат детства, к которому привык с малых лет, живя с отцом на Апшеронском полуострове (в селении Романы).

Ловля наганов

С палубы «Деятельного» наблюдаем оригинальную картину.

По мере того как на основных портовых путях прекращались взрывы, несмотря на то, что обгоревшие и покореженные остовы вагонов продолжали еще тлеть и дымить, на уцелевших пирсах или прямо на камнях обвалившейся стенки начали размещаться своеобразные рыболовы.

Большинство ободранных, но в солдатской форме, причем эта форма имеет покрой и цвета различных наций. Не знаю, из каких армий они дезертировали, но по оборванным пуговицам и хлястику или шикарным желтым крагам на икрах босых ног безошибочно видно, что у нас хромает комендантская служба. В то же время ясно, что в управлениях личного состава генерала Драценко, русского полковника Л. Бичерахова {58} и в азербайджанских и дагестанских «национальных» полках служба кадров хромает на обе ноги. Тут, очевидно, уже никакие коменданты не справляются и даже Коран не помогает.

Дезертиры спозаранку, как заправские рыболовы, занимают облюбованные места (хотя из-за районов добычи иногда происходят дипломатические конфликты) и начинают забрасывать в воду свои удочки.

Такие «удочки» вижу в первый раз. Это длинный шкерт (попросту обычная бельевая веревка) с большим и тяжелым крюком на конце. Крюки разные. Не уверен, что они запатентованы, но владельцы их форму держат в секрете. Позже выяснилось, что есть крюки «на наган», а есть «на ящик» и др.

С завидным упорством владелец такой удочки забрасывает крюк возможно дальше (в день от ста до двухсот раз!) и затем медленно тянет его к берегу. Очистив крюк от типичного хлама, которым усеяны все гавани мира, рыбак, а вернее - «охотник за наганами», начинает все сначала.

Зубовный скрежет и убийственные взгляды соседей отмечают успех ловли, который бывает очень разнообразным, но зато и очень редким.

Лично наблюдал в бинокль, как появился на свет ручной пулемет Кольта, но тотчас таинственно исчез (очевидно, притоплен у берега), а удачник опять забросил крюк, как будто ничего не случилось.

За спиной ловцов горки трофеев.

Иногда это «цинк», иногда плоский ящик с патронами; когда ручные гранаты («лимонки»), когда пояса, кобуры или подсумки и многое другое, что котируется на черной бирже двух Местных базаров. Но если один из охотников неожиданно собирает пожитки и спешит исчезнуть, это значит, что ему повезло. Значит, у него под шинелью либо наган, либо кольт. Высшей мечтой является маузер или короткий карабин, не только потому, что «рыболов» готов сам иметь этот предмет первой необходимости в период гражданской войны, но главным образом из-за рекордных цен на рынке.

Каким же образом мокрый бог Нептун преподнес дезертирам этот морской клад?

От портовиков узнали, что погрузка эвакуируемого военного имущества сперва шла относительно нормально, хотя несколько ящичков грузчики намеренно обронили в воду. Затем, по мере нарастания угрозы попасть в плен, белое начальство не только убыстрило темп, но и сменило казенную номенклатуру, заботясь только о погрузке «личных вещей», а точнее - награбленного.

Англичане из «миссии» не отставали.

Были случаи, когда для освобождения помещений на судах само начальство приказывало выбрасывать уже погруженные ящики в воду. Оставшееся на стенке имущество было приказано подорвать и сжечь. При разлете ящиков от взрыва соседних вагонов часть уцелевшего оружия и «цинков» тоже летела в воду.

Так создавался этот необычный морской клад.

Почему же армейская комендатура или моряки дивизиона не реагировали на этот вид своеобразного самоснабжения?

Реагировали/

«Извещение» (приказ) коменданта, расклеенное в порту и на базаре, ушло на закрутки.

Облавы давали мизерный результат, трофеи таинственно исчезали («концы в воду»), а «бедный-голодный» дезертир сам просился на эвакопункт, откуда сбегал после сытного ужина.

Оцепление из-за сложного рельефа местности, заваленной искореженными вагонами и паровозами, потребовало непосильного расхода армейцев. Тем более нельзя было набрать с четырех миноносцев и двух катеров.

В конце концов установилось джентльменские соглашение, по которому ловцы сдавали властям патроны, гранаты, пакеты с медикаментами… оставляя себе ботинки, обмотки, кожаное снаряжение и т.д. О револьверах и карабинах договаривающиеся стороны не упоминали вообще… Их никто не видел.

Впоследствии работники Панкратова ловили удачливых ловцов не на причале, не на рынке, а на коммуникациях между ними, и были случаи, когда для пойманных это кончалось концом. Прогулки без разрешения на револьвер, да еще иностранной марки, непосредственно в тылу действующей армии не рекомендует ни один закон любой страны мира.

Когда через неделю «Деятельный» вторично пришел в Петровск, открытая «охота за наганами» захирела и проводилась только контрабандно, по ночам, очевидно теми одиночками, которым терять было нечего.

* * *

К мостику (он же канцелярия ОВРа) подходит своеобразная делегация: старший (по возрасту) - комендор Зубков, которого называют «папашей», выдержанный эстонец Гертнер, а за их спинами - заводила.

Мрачный, как осенняя туча, подвигаясь боком и отводя глаза в сторону, за всех обращается Владимир Гридин. То, что докладчик забывает назвать мою должность, показывает, что он зол и разговор, очевидно, будет по душам.