Одиночество простых чисел - Паоло Джордано

У каждого из этих людей любовь угасла в сердце сама по себе, как и его любовь к Маттиа. Каждый пережил страх, и до сих пор многие опасались этого чувства. Но тут, в клубе, где их могли выслушать и понять, они чувствовали себя более или менее спокойно, словно были защищены самой «средой обитания», как называли между собой это место.

Разговаривая с ними, Денис все чаще думал, когда же придет его день, когда и он опустится на самое дно, чтобы вздохнуть наконец свободно.

Однажды вечером кто-то рассказал ему о лумини. В «среде обитания» так называли улочку по ту сторону главного кладбища, сквозь высокую ограду которого пробивались слабые, трепещущие огоньки свечей на надгробиях. Туда шли на ощупь. Там можно было избавиться от желания, как от тяжелого груза, никого не видя и не обнаруживая себя, а всего лишь отдавая свое тело во власть мрака.

Именно там, в лумини, Денис опустился до самого дна, ударился о него лицом, грудью и коленями, словно прыгнул с разбега в мелководье.

После того случая он никогда больше не возвращался в заведение и еще упрямее, чем прежде, замкнулся в собственном отрицании.

Уже на третьем курсе университета он поехал учиться в Испанию. Там, вдали от цепких глаз домашних и друзей, вдали от знакомых улиц, он и встретил свою любовь. Его звали Валерио — тоже итальянец и тоже до смерти перепуганный парень.

Месяцы, проведенные вместе в небольшой квартирке в нескольких кварталах от Рамблас, промчались быстро и унесли с собой бесполезное бремя страданий. Они походили на первый ясный вечер после многодневного ливня, навевавшего тоску.

Вернувшись в Италию, они потеряли друг друга из виду, но Денис не переживал. С новой верой, которая уже никогда не покинет его, он пустился в другие приключения, которые целиком захватили его, поджидая одно за другим за ближайшим поворотом.

Из старых знакомых у него не осталось никого, сохранилась только дружба с Маттиа. Они редко общались, в основном по телефону, и могли при этом молчать долгие минуты, погрузившись в свои мысли и слушая ритмичное дыхание друг друга.

Когда раздался звонок, Денис чистил зубы. У себя дома он всегда отвечал после двух гудков — ровно столько времени требовалось, чтобы подойти к ближайшему телефону, в каком бы месте квартиры он ни находился.

— Денис, это тебя! — крикнула мать.

Денис не спешил. Прополоскав как следует рот, вытерся полотенцем и еще раз взглянул на резцы. Последнее время ему казалось, что они стали выдвигаться вперед — их определенно теснили зубы мудрости.

— Алло?

— Чао.

Маттиа никогда не называл себя. Он знал, что друг всегда узнает его голос, а называть свое имя не любил.

— Ну, как дела, доктор наук? — весело откликнулся Денис.

Он не обиделся на Маттиа за ту историю с защитой диплома. Он научился уважать пропасть, какой тот окружил себя. В школе он попробовал перепрыгнуть ее и рухнул вниз. Теперь он довольствовался тем, что сидел, свесив ноги, на краю пропасти. Голос Маттиа больше ничего не пробуждал в нем, но Денис никогда не забывал друга и не забудет, поскольку Маттиа оставался единственным маяком для сравнения со всем тем, что пришло к нему потом.

— Я помешал тебе? — спросил Маттиа.

— Нет, это я, наверное, побеспокоил тебя? — посмеялся Денис.

— Но это же я тебе звоню.

— Вот именно, так что говори. Судя по голосу, есть о чем.

Маттиа помолчал. Денис прав, есть, есть о чем поговорить, и уже готово слететь с языка.

— Ну же? — настаивал Денис. — Что случилось?

Маттиа тяжело выдохнул в трубку, и Денис понял, что друг задыхается от волнения. Он взял ручку, лежавшую у телефона, и принялся бездумно вертеть ее между пальцами. Потом выронил и, наклонившись, поднял.

Маттиа все молчал.

— Ну что, вопросы тебе задать наводящие или как? — спросил Денис. — Давай буду…

— Мне предложили работу за границей, — выпалил Маттиа. — В университете. В очень хорошем университете.

— Bay, — спокойно ответил Денис, нисколько не удивившись. — Неплохо. Поедешь?

— Не знаю? А нужно?

Денис изобразил смех.

— Ты спрашиваешь меня, бросившего университет? Я поехал бы не раздумывая. Изменить обстановку всегда полезно. — Он хотел было добавить: «К тому же что тебя держит тут?» — но промолчал.

— Дело в том, что недавно случилась одна вещь, — нерешительно заговорил Маттиа. — В тот день, когда была защита диплома.

— Ммм…

— Там была Аличе и…

— Ну и?

Маттиа помолчал.

— Короче, мы поцеловались, — произнес он наконец.

Денис крепко сжал трубку и сам удивился этому. Он давно уже не ревновал Маттиа — не имело никакого смысла, но в эту минуту прошлое будто вернулось, и в горле возник комок. Он отчетливо представил, как Маттиа и Аличе входят, держась за руки, в кухню у Виолы, и почувствовал язык Джулии Миранди, втиснутый в его рот, словно кляп из полотенца.

— Аллилуйя, — заметил он, стараясь выглядеть довольным. — Значит, поцеловались.

— Да.

Они замолчали, при этом каждому хотелось повесить трубку.

— И ты, выходит, не знаешь, что делать, — с трудом произнес Денис.

— Да.

— Но вы с ней, как бы это сказать…

— Не знаю. Я больше не видел ее.

— А…

Денис провел пальцем по завиткам телефонного провода. На другом его конце Маттиа сделал то же самое, и, как всегда в таком случае, ему представилась спираль ДНК, в которой недоставало близнеца.

— Но цифры есть всюду, — сказал Денис. — И везде одни и те же, не так ли?

— Да.

— Аличе, однако, только тут.

— Да.

— Тогда ты все уже решил.

Денис услышал, как дыхание друга сделалось легче и спокойнее.

— Спасибо, — сказал Маттиа.

— За что же?

Маттиа повесил трубку. Денис постоял еще некоторое время, слушая тишину. Что-то сломалось в нем, словно угасла последняя искорка, тлевшая под пеплом.

«Я правильно ответил», — подумал он.

Потом раздались короткие гудки. Денис положил трубку, вернулся в ванную и снова стал изучать эти проклятые резцы.

27

— Что с тобой, ангел мой? — спросила Соледад, склонившись к Аличе и желая заглянуть ей в глаза.

С тех пор как Фернанду поместили в больницу, она обедала вместе с Аличе и ее отцом. Им двоим было невыносимо сидеть напротив друг друга. Адвокат делла Рокка больше не переодевался, вернувшись с работы. Ужинал он в пиджаке и галстуке, слегка ослабив его, как если бы заглянул домой на минутку. Разложив на столе газету, он только иногда отрывался от нее, надеясь убедиться, что его дочь ест хоть что-нибудь.

Неизменной частью обеда стало молчание, но оно огорчало только Соледад, которая часто вспоминала шумные застолья в доме матери, когда была ребенком и еще не представляла, что ее ожидает в будущем.

Аличе даже не взглянула на котлету и салат в своей тарелке. Отпивая крохотными глотками воду, она смотрела в стакан, поднесенный к губам, с тем же вниманием, с каким пьют лекарство.

— Ничего, — улыбнулась она Соледад. — Я не очень голодна.

Адвокат делла Рокка перевернул страницу газеты и раздраженно примял ее, прежде чем опустить на стол. Бросив взгляд на нетронутую еду в тарелке дочери, он ничего не сказал и принялся читать что-то прямо с середины статьи, не улавливая смысла.

— Соль, — заговорила Аличе.

— Да?

— Как твой муж завоевал тебя? Первый раз, я имею в виду. Что он сделал?

Соледад на мгновение перестала жевать. Потом продолжила, но медленнее. Первое, что ей вспомнилось, — вовсе не тот день, когда она познакомилась со своим мужем, а то позднее утро, когда, проснувшись, она бродила босиком по дому, разыскивая его. С годами все воспоминания о браке свелись к этим нескольким мгновениям, словно время, прожитое с мужем, было только подготовкой к финалу.

В то самое утро она взглянула на грязные тарелки, оставленные с вечера, на подушки, разбросанные как попало на диване… — все было точно так же, как накануне, даже звуки те же. Но какая-то еле заметная разница ошеломила ее, буквально пригвоздив на середине комнаты. Она с озадачивающей ясностью поняла, что муж ушел.

Соледад вздохнула, изображая свою обычную скорбь.

— Он возил меня с работы домой на велосипеде. Каждый день приезжал за мной на велосипеде, — сказала она. — А потом подарил туфли.

— Вот как?

— Туфли. Белые, на высоком каблуке. — Соледад улыбнулась и показала на пальцах высоту каблука. — Очень красивые, — добавила она.

Отец Аличе шумно вздохнул и поерзал, давая понять, что все это невыносимо. Аличе представила мужа Соледад выходящим из магазина с обувной коробкой под мышкой. Она знала его по фотографии, которая висела у Соль над изголовьем кровати; между гвоздем и рамочкой торчала засохшая веточка оливы.