Дневник самоходчика - Электрон Приклонский

Весь этот день и три последующих промелькнули как во сне: марш — короткая атака — марш — неожиданная стычка — снова марш вперед или на другой участок. Мы продолжаем наступать днем и ночью, сбивая немца, пытающегося зацепиться за каждый мало-мальски пригодный для обороны рубеж. Иногда противнику это удается, но ненадолго, максимум на несколько часов. За это время взяли Казачью Лопань, Красный Хутор, Дергачи, вступили на территорию Украины. Мы уже действуем в Харьковской области.

По случаю начала освобождения Украины в полку состоялся летучий митинг. Мы только что выбили немцев из какого-то села. Возле машин появился капитан Кондратьев, замполит полка, который часто наведывается к нам. Он и открыл митинг, стоя на крыле самоходной установки:

— Дорогие сельчане, товарищи! Поздравляем вас с первым днем свободы, с возвращением к нормальной, советской жизни! Да, война еще не кончилась, и много трудностей ждет и солдата, и хлебороба впереди, но Красная Армия — армия народа — твердо знает свои задачи и в силах так разделаться с фашистской чумой, что не только вашим детям, но и внукам ваших внуков никогда не придется испытать ужасов войны. Мы обещаем вам это!

А вас, дорогие боевые друзья, поздравляю с первым населенным пунктом, который вы освободили сейчас на многострадальной Украине! Многих своих друзей и товарищей потеряли мы за эти немногие дни… И тем дороже для нас эта малая пядь родной земли, по которой отныне могут ходить без опаски наши советские граждане. Так вперед же, товарищи, на полный разгром немецко-фашистских захватчиков! Кто еще желает сказать?

— Разрешите мне, — раздался голос из негустой толпы солдат и местных жителей. Вышел украинец Клименко, радист, заговорил задумчиво: — И поля таки ж, и балки, и сады, и хаты, и люди… наши люди!

Он поклонился низко старикам и женщинам: «Здравствуйте!» — потом почерпнул широкой ладонью горсть сухой теплой земли и, поднеся ее к лицу, продолжал тихо, но очень слышно:

— Ридна зэмле! Мы вэрнулысь до тэбэ… назовсим!.. Тоби на радисть, маты Вкрайино, поганому ворогови на смэрть! — Он смутился, прижал к груди кулак с землей и, отойдя в сторонку, незаметно смешался с бойцами.

Механик-водитель Кураев:

— Мой дом за тысячи километров отсюда, но враг украинца — это смертельный враг и казаха, потому что Родина у всех нас одна. Клянусь драться за нашу Украину, как за свой отчий дом!

Раздвинув баб и девчат с мокрыми глазами на улыбающихся лицах, медленно подошел к «трибуне», опираясь на длинный посох, высокий высохший дед, с бронзовым лицом в серебряном окладе бороды, с ясными по-детски глазами. Выпрямившись, он неторопливо снял старую выгоревшую брылю с обвисшими полями, кашлянул густо и заключил:

— Добрэ, сынкы, воювалы, добрэ и сказалы. Спасыби вам. И дай вам Бог скорише зныщиты усих фашистив и повэртатыся до дому.

И старый крепко обнялся с нашим капитаном.

Митинг окончился. Женщины торопливо суют солдатам спелые яблоки, синевато-фиолетовые и желтые сливы, красные, как кровь, помидоры, приговаривая ласково: «Что Бог послал, а немец не сожрал».

С головной машины раздался громкий голос капитана Стегленко:

— К машинам! По местам! Заводи!

Колонна боевых машин медленно миновала улицу с бегущими по обочинам и что-то кричащими ребятишками, с девчатами, машущими вслед платочками, и, выйдя в поле, устремилась дальше, набирая скорость.

В один из этих очень жарких (не только из-за солнца) дней сводная батарея нашего полка — всего три машины, — оторвавшись далеко от своей пехоты, остановилась прямо на полевой дороге, на самом верху холма с пологими, спокойными склонами. Дальше двигаться одним было опасно, а отсюда отличный круговой обзор.

Сплевывая мелкий сухой песок, постоянно хрустящий на зубах, экипажи, оставив по наблюдателю на каждой башне, располагаются в куцей тени своих машин для перекура. Водителей без труда можно узнать по воспаленным, покрасневшим глазам.

Знойно и тихо. Над отдаленными холмами струится марево, в начинающей увядать траве упоенно стрекочут невидимые степные музыканты. Время тянется томительно медленно, начинаю клевать носом. Вдруг с последней машины громко крикнули: «Внимание! С тыла подходит наша пехота!» Все лениво повернули головы в ту сторону, где проселок, окаймленный редкими пыльными кустами, делает крутой поворот и скрывается под бугром, но ничего не увидели. Только спустя несколько минут в поле нашего зрения возникла голова, затем плечи — и вот уже одинокая фигурка движется по дороге, вздымая облачка легкой желтой пыли при каждом шаге. Когда солдат поравнялся с нашей небольшой колонной, все мы невольно заулыбались: очень уж мал был ростом и забавно выглядел этот первый вестник нашей славной «царицы полей». Наискось, поперек груди солдатика висел на укороченном ремне ППШ, казавшийся непомерно большим. Из-за автомата выглядывал вздернутый веснушчатый нос и поблескивали живые, совершенно ребячьи глаза. Маленькая пилотка надвинута на бровки, добела выгоревшие на летнем солнце. Обмундирование, однако, перешито по росту и хорошо подогнано, только сапоги великоваты. Вся одежда, от пилотки до сапог, запорошена пылью.

Подойдя к нашей машине, он поздоровался, стараясь говорить басом, но это у него плохо получалось. Заметив наши улыбки, обиженно насупился.

— Эй, солдат! Ты что же, один наступаешь? — весело поинтересовался кто-то из самоходчиков, исподтишка подмигивая товарищам.

— Не, с ротой.

— С какой ротой? Это которая никак не может вырваться из населенного пункта Казачья Лопань? Говорят, она попала там в окружение…

Парнишка недоуменно заморгал белыми ресницами, всматриваясь в непроницаемо серьезное лицо шутника:

— Как же так? Мы ведь немца из Лопани выбили… там бой был.

— Это мы знаем, поддерживали вас… и видели, как ваших окружили…

— ?? — Незнакомец тревожно переступил с ноги на ногу.

— …тамошние хозяйки.

Все, слышавшие этот разговор, покатились со смеху, захихикал и парнишка. Кто-то дружески обнял его за плечи, а техник-лейтенант Скоморохов, водитель с первой машины, харьковчанин, сказал смеясь:

— Так что, брат, придется тебе занимать здесь вместе с нами круговую оборону и загорать, пока твои победу празднуют. А казачки там добрые — ты не опасайся.

— Садись-ка к нам в тенек, перекури, — протянул кисет Петров.

— Некурящий я, — мотнул головой парнишка, и сквозь загар и пыль на его щеках пробился румянец. — Весело у вас, — переключился он на другую тему, — здорово подначиваете… А наши поотстали. С зорькой выступили и все идем да идем почти без передышки. Я-то легкий: у меня один автомат.

Он уселся под бортом самоходки, положил ППШ на колени и попытался выбить из гнезда круглый толстый диск, но тот не поддавался. Смутившись еще больше, маленький солдат проворчал:

— Туго снимается, ч-черт!

— Дай-ка попробую, — предложил я.

Диск в самом деле сидел очень туго, и детской руке совладать с ним было не под силу.

— Спасибо, дядя, — поблагодарил мальчишка, не зная, как надо обращаться ко мне, потому что я был в комбинезоне, и, ловко вставив на место другой, снаряженный, диск, начал привычными движениями набивать короткими желтыми патронами снятый.

— И не боязно тебе, хлопчику, воевать? — сочувственно спросил, подойдя к нашей группе, добродушный сержант Кот, заряжающий из экипажа Сулимова.

— Как бы вам сказать? — рассудительно отвечал тот (ему приятно было общее внимание взрослых, хотя оно одновременно и стесняло его). — Большому, наверно, страшней: в него попасть легче. А я и между картошечных грядок залягу — меня не заметишь. У нас в полку еще пацаны есть, только постарше. Фриц упрется — ротный нас к себе: «А ну-ка, ребятки!» А мы свое дело знаем: незаметно, где по-пластунски, где на карачках, где бегом проберемся немцу в тыл или на фланг и поднимем шум. Отвлечем внимание противника — рота сразу вперед. Фриц-то теперь, сами знаете, пошел осторожный: окружения шибко боится, чуть что — драпает… Так и воюем.

Помолчали.

— А тебе-то самому сколько?

— Тринадцать — четырнадцатый идет.

Мы невольно переглянулись. Кот надвинул брови на глаза и крепко взялся рукою за правый ус. Да, крепко насолил фашист нашим людям, такие горы горя обрушил на землю нашу, что даже дети взялись за оружие…

Потолковали еще немного. Мальчишка оказался моим земляком из-под Смоленска. Отец и мать погибли у него на глазах от немецкой бомбы в начале июля 1941-го, а несколькими днями позже одиннадцатилетнего пацана подобрали солдаты стрелкового полка, отступавшего в наших краях. Землячок прижился у красноармейцев, которые его всячески оберегали, стойко перенес кошмар длительного отступления и теперь идет с родным полком на запад.

В этом году ему доверили автомат.