В доме Шиллинга - Евгения Марлитт

Канонисса слушала ее очень внимательно, но шумъ отворяемой двери заставилъ баронессу замолчать; она взглянула въ ту сторону и сдѣлала быстрое нетерпѣливое движеніе рукой. Изъ салона вышелъ слуга, державшій на рукахъ Минку.

— Я хотѣлъ только доложить вашей милости, что бѣдное животное теперь совсѣмъ оправилось, — пробормоталъ онъ, смущенный гнѣвнымъ жестомъ баронессы.

— Хорошо, — сказала она. — Наказаніе не принесетъ eй вреда. Минка на весь день подвергнется строгому аресту и сегодня не должна больше мнѣ попадаться на глаза.

Слуга подалъ ей портфель, принесенный съ почты, и молча удалился. Въ салонѣ онъ исподтишка засмѣялся; въ подобныхъ случаяхъ за ненавидимой всѣми въ домѣ «черной канальей», которую онъ только что величалъ при госпожѣ «бѣднымъ животнымъ», обыкновенно очень нѣжно ухаживали, а теперь вдругъ такая немилость! Чего не могли сдѣлать неудовольствіе хозяина дома и жалобы прислуги, то сдѣлало грубое оскорбленіе посторонняго человѣка.

Почтовый портфель, принесенный слугою, былъ практически введеніемъ баронессы, «чтобы ни одно письмо не пропало по небрежности прислуги», а потому всѣ приходившія въ домъ Шиллинга письма проходили черезъ руки хозяйки. Она отперла портфель и вынула все, что тамъ было. Она продѣлывала все это съ обычной аккуратностью, съ характеризовавшими ее граціозными движеніями, но вдругъ она вспыхнула и тонкіе пальцы ея дрогнули, какъ будто изъ одного изъ конвертовъ выползъ паукъ. Конвертъ этотъ былъ съ траурными каемками и съ прекрасно вырѣзаннымъ гербомъ на печати.

— Итакъ, вотъ оно, — беззвучно пробормотала она. — А я съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе надѣялась, что эта исторія замолкнетъ. — Она, повидимому, была очень непріятно поражена, но скрыла это подъ принужденной улыбкой. — Lupus in fabula[16], - сказала она, показывая канониссѣ письмо, которое было адресовано барону Шиллингъ. — Я говорила тебѣ о гостяхъ; тоненькій листочекъ, лежащій въ этомъ конвертѣ, по всей вѣроятности курьеръ, извѣщающий о скоромъ прибытіи неизбѣжныхъ гостей. Захочешь ли ты остаться подъ одной кровлей съ бывшей танцовщицей.

Умное смуглое лицо канониссы приняло ледяное выраженіе.

— Прежде всего, я должна спросить тебя, Клементина, какъ ты можешь быть непозволительно слаба и допускать подобныя вещи?

Баронесса опустила глаза и начала собирать крошки на столѣ; она была смущена.

— Мужъ просилъ меня объ этомъ; обыкновенно онъ ни о чемъ не проситъ…

— Такъ, это, конечно, очень уважительная причина! — Самый строгій исповѣдникъ не могъ выглядѣть неумолимѣе этой дамы, иронія которой не произвела желаемаго дѣйствія. Ея изящная пріятельница превратилась въ упрямаго ребенка, что съ ней часто случалось, и сказала раздражительно и гнѣвно.

— Перестань, Адельгейда, не читай постоянно нравоученій. Я знаю хорошо, какъ мнѣ надо себя держать, и уклоняюсь отъ этой глупой исторіи. Боже мой, какое мнѣ дѣло до того, что умеръ Феликсъ Люціанъ? Какое мнѣ дѣло до того, что онъ лишился всего состоянiя во время войны? Я вижу въ этомъ только карающую десницу Бога надъ грѣшнымъ сыномъ, который въ ужасномъ ослѣпленіи возсталъ противъ матери…

— Этой старой женщины въ монастырскомъ помѣстьѣ, которую мы сегодня видѣли въ окнѣ?

— Да, она до сихъ поръ и слышать ничего не хочетъ о сынѣ — и вполнѣ права! Она не знаетъ, что онъ умеръ, что послѣ него осталось двое дѣтей и копитъ и увеличиваетъ свое огромное состояніе для сына своего брата, для этого маленькаго урода, который прыгалъ тамъ на стѣнѣ.

Какъ бы уставъ отъ длиннаго разсказа она согнулась въ своемъ креслѣ, - бѣлое батистовое платье собралось въ некрасивыя складки на ея согнувшейся фигурѣ, а на ея длинныхъ узкихъ рукахъ, которыми она машинально теребила вышитыя оборки, надулись всѣ жилы.

— Дурно воспитанному, злому мальчишкѣ было бы подѣломъ, если бы онъ лишился этого наслѣдства; онъ и такъ много получитъ, — добавила она послѣ нѣкоторой паузы, — но, какъ я уже сказала, какое мнѣ до этого дѣло?… Немало потребовалось мнѣ терпѣнія, чтобы выслушивать, какъ Арнольдъ говорилъ о своемъ американскомъ другѣ, что «бѣдняга» на смертномъ одрѣ не имѣлъ другого желанія, какъ представить оскорбленной матери своихъ обожаемыхъ дѣтей, что его послѣдняя воля была, чтобы послѣ его смерти молодая вдова съ дѣтьми отправилась въ Германію… и еще Богъ знаетъ что! Я всегда очень небрежно слушала. И всѣ эти мечты и планы должны быть приведены въ исполненіе, но при этомъ встрѣчается много затрудненій. Совѣтникъ Вольфрамъ отдаляетъ отъ сестры все, что могло бы ей напомнить о сынѣ — этотъ человѣкъ скорѣе дастъ разорвать себя въ куски, нежели допуститъ лишить своего сына хоть одной щепки изъ наслѣдства своей сестры, онъ не долженъ ничего подозрѣвать, и бабушка должна узнать своихъ внучатъ, не зная, кто они, — какъ они хотятъ это устроить, Богъ вѣсть, только это, похоже, продолжится довольно долго. Мѣстомъ дѣйствій долженъ быть домъ Шиллинга, который Арнольдъ, къ несчастію, по своей чрезмѣрной любви къ покойному предоставилъ въ полное распоряженіе его вдовы.

— И ты волей-неволей будешь участвовать въ этой интригѣ, будешь охранять эту тайну…

Баронесса подтвердила эти слова усталымъ кивкомъ головы и съ выраженіемъ досады.

— Конечно, если я не возьму назадъ своего слова, то буду хранить тайну даже передъ прислугой, за исключеніемъ Биркнеръ, которая видѣла раньше бывшую дѣвицу Фурніе и, вѣроятно, ее узнаетъ.

— Это письмо отъ молодой вдовы? — указала Адельгейда на конвертъ, надписанный твердымъ почеркомъ.

Баронесса презрительно передернула губами.

— Я не думаю, чтобы эта артистка-танцовщица могла прилично написать письмо, и потому сводная сестра Люціана донна Мерседесъ де-Вальмазеда взяла это на себя. Она пишетъ всегда нѣсколько короткихъ сжатыхъ фразъ вкривь и вкось, такъ что я удивляюсь равнодушію, съ какимъ Арнольдъ къ этому относится. Какое намъ дѣло, что ея супругъ — грандъ, благородный гидальго, гордо закутывающійся въ свой жалкій плащъ — потому что всѣ они, рабовладѣльцы южныхъ штатовъ, страшно обѣднѣли послѣ войны.

Она вдругъ выпрямилась, какъ бы наэлектризованная, — послышался лошадиный топотъ и заскрипѣли желѣзныя ворота, — баронъ Шиллингъ въѣхалъ въ садъ.

Эта женщина за минуту предъ тѣмъ физически утомленная и нравственно апатичная вдругъ преобразилась и представляла собой олицетвореніе страстнаго ожиданія, но взглянувъ искоса на свою пріятельницу, она приняла снова прежнюю позу.

12

Около дома баронъ Шиллингъ соскочилъ съ лошади.

Конюхъ поспѣшилъ взять ее, а изъ галлереи по знаку хозяина вышла Анхенъ.

— Поди сюда, дитя мое, снеси это въ мастерскую — ты ужъ знаешь, гдѣ лежатъ другія. — Онъ вынулъ изъ кармана нѣсколько маленькихъ древесныхъ губокъ и бросилъ ихъ въ передникъ дѣвушки. — А это, — онъ осторожно вынулъ изъ петлицы букетикъ только что расцвѣтшаго шиповника, — отдай Биркнеръ и скажи ей, что я и сегодня не забылъ сорвать для нея первые цвѣты, какъ дѣлалъ это въ дѣтствѣ.

— Онъ съ ума сошелъ, — проворчала въ сильномъ гнѣвѣ баронесса, отчетливо слышавшая каждое слово; она наклонилась черезъ балюстраду и машинально обрывала листья винограда, между тѣмъ какъ глаза съ гнѣвнымъ презрѣніемъ были устремлены на группу внизу. Баронъ Шиллингъ стоялъ еще подлѣ лошади, которую конюхъ держалъ за поводъ; онъ ласкалъ благородное животное и своимъ прекраснымъ голосомъ давалъ ему нѣжныя ласковыя названія.

— Боже мой, какъ будто на вѣкъ разстаются, — сказала сухо баронесса, вполнѣ овладѣвъ собой. — Можетъ ли человѣкъ съ здравыми понятіями выносить спокойно подобныя нѣжности со скотомъ!

Она взяла пачку писемъ и закричала, держа ихъ надъ балюстрадой: «Арнольдъ, у меня есть письма для тебя!»

Въ голосѣ ея слышались рѣзкія высокія ноты, какъ у дѣтей.

Баронъ Шиллингъ поднялъ голову. Онъ съ легкимъ поклономъ снялъ шляпу и направился къ дому.

Канонисса отодвинула бывшую въ употребленіи посуду, потрогала закрытое блюдо, не остыло ли оно, и хотѣла поставить чистую тарелку, какъ вдругъ ея рука была съ гнѣвомъ отдернута.

— Оставь это, — сказала баронесса повелительно. — Я никогда ему ничего не предлагаю, когда онъ нарушаетъ заведенный порядокъ и завтракаетъ одинъ, еслибы онъ даже былъ голоденъ.

Быстро вошелъ баронъ на террасу. Онъ оставилъ шляпу въ салонѣ и вѣтеръ слегка развѣвалъ его темныя кудри, которыя упрямо и самовольно разсыпались по его загорѣлому угловатому лбу, за который баронесса называла Шиллинговъ четвероугольными головами. Во всемъ остальномъ этотъ послѣдній представитель рыцарскаго рода сильно отличался отъ геркулесовскихъ фигуръ, смотрѣвшихъ изъ старыхъ золоченыхъ рамъ средней залы. Онъ очень измѣнился въ эти восемь лѣтъ: значительно похудѣлъ, а усиленное занятіе искусствомъ облагородило черты Шиллинговъ, въ которыхъ у старыхъ забіакъ и ярыхъ охотниковъ отражалась веселость и страсть къ наслажденіямъ, отняло полноту у высокой фигуры и придало ловкость движеніямъ. Онъ протянулъ руку женѣ и вѣжливо, но холодно поклонился канониссѣ, которая отвѣчала ему тѣмъ же. Она сѣла довольно далеко отъ нихъ, подвинула къ себѣ большую рабочую корзинку и принялась вышивать серебромъ по тонкому лиловому сукну.