Лашарела - Григол Абашидзе

– Когда бодрствует царь, не следует спать и его слугам, – склонив голову, ответил Мигриаули.

Лаша спустился в сад, направился к башне для наблюдения звезд и поднялся наверх.

Лухуми сел на ступеньку у входа в башню и тоже стал смотреть на звезды. Одна из них сорвалась и полетела вниз. Лухуми быстро перекрестился, как в далеком детстве.

Сколько раз смотрел он у себя в Кахети на усеянное звездами небо. Ему представилось, что он опять маленький, беззаботный мальчишка, и захотелось петь.

С реки доносилось пение. Плотовщики затерялись где-то в утреннем тумане, и их голоса были едва слышны. Тихо рокотала Кура, в бурном водовороте под Метехи переливались и сверкали струи.

Царский телохранитель незаметно задремал, обхватив руками копье.

Георгий изучал расположение планет. Он не нашел ничего нового по сравнению со вчерашним, но почему-то те же звезды, которые вчера выглядели мирно и счастливо, сегодня казались зловещими. Недавний кошмар снова припомнился царю, и он опрометью бросился вниз по лестнице, словно спасаясь от погони.

Вернувшись из сада, Лаша заснул, и на этот раз спал крепко и долго.

Днем ему принесли перстень от Хатуны, это означало, что она ждет его в саду шейха Фаиза. Лаша удивился – время было неурочное, самое новолуние. Он послал возлюбленной записку, но слуга доложил, что Хатуны нет дома. Лаша решил, что она уже уехала, чтобы приготовить все к его встрече.

Царю нравились эти свидания в саду шейха Фаиза, вдали от докучливого столичного шума, безобразного Хамадавла и гробов. Но сегодня ему почему-то не хотелось ехать туда. Однако, представив себе огорчение Хатуны, Лаша отбросил сомнения.

К вечеру царь потребовал коня. Лухуми, как всегда, сопровождал его.

У входа в сад шейха их остановил привратник.

– Никого не велено пускать.

Георгий всегда беспрепятственно проходил в сад, и слова привратника на миг насторожили его.

Лухуми хотел было оттолкнуть тщедушного сторожа, но тот заупрямился и стал браниться.

Царь остановил своего телохранителя, достал кисет с деньгами и швырнул его привратнику. Тот на лету схватил деньги и отошел. Всадники въехали в ворота, спешились, прошли длинную темную аллею, в конце которой стояла утопавшая в зелени беседка.

– Подожди меня здесь, Лухуми, будь настороже. – Георгий указал на беседку, а сам направился к дому с освещенными окнами.

Лухуми, словно птица, укрылся в пышной зелени.

Таинства риндов в первое время увлекли царя своей необычностью. В отличие от многих других суфийских сект, они проповедовали не уход от мира и отказ от утех, а, наоборот, предоставляли своим приверженцам полную свободу.

"Ринд" означает «гуляка», "опьяненный". Символически это должно было означать, что риндов опьяняет божественный свет, который, по их верованию, нисходил в их души, переполняя их и освобождая от плоти. Это божественное опьянение достигалось через любовь к божеству, через полное растворение и соединение с ним. Весь мир ринды считали проявлением бога, предметы были для них лишь зеркалами, отражающими божественный свет. Искра божественного света, говорили они, присутствует везде и во всем. Есть она и в человеке. Высшее счастье состоит в освобождении духа от плоти, от личного «я», в приобщении к божеству, в том, чтобы слиться с ним, как капля сливается с океаном. Ринды, узревшие божественный свет, слившиеся духовно с божеством, считали уже ненужным исполнение норм, обязательных для рядовых мусульман, они жили как бы за гранью добра и зла. Да это и понятно – если мир лишь видимость, то для чего выполнять его законы?

Эта сторона учения риндов пленила Георгия. Он давно уже ходил к шейху Фаизу и терпеливо готовился к тому дню, когда его сочтут достойным приобщиться к божеству, которого ринды называли «возлюбленным», "другом"…

При виде того, что творилось в «храме», Лаша просто опешил. Удушливый чад стоял в зале. Дым застилал глаза. Допившиеся до скотского состояния ринды бесстыдно предавались своим животным страстям…

Дремота на миг одолела Лухуми, почти не спавшего в прошлую ночь. Вдруг тишину прорезал звенящий крик.

Лухуми очнулся.

– Убивают! – раздался отчаянный крик. Лухуми узнал голос царя.

Лухуми выскочил разъяренный из беседки и бросился к дому, обнажив меч. Ворвавшись в зал, он оторопел от неожиданности: шестеро дервишей навалились на распростертого на полу царя и нещадно избивали его дубинками.

– Да вы что! Опомнитесь! – вскричал Лухуми и взмахнул мечом.

Не успели ринды прийти в себя, как меч Лухуми сразил двоих. Остальных это несколько отрезвило. Минута – и сам шейх Фаиз бросился с палкой на Лухуми. Вслед за ним еще двое подскочили к телохранителю.

Лухуми насквозь пронзил одного из них, и пока он высвобождал клинок, шейх, поняв бесполезность дальнейшей борьбы, вскочил на подоконник и выпрыгнул в сад.

Два оставшихся в живых дервиша последовали за ним.

Лухуми кинулся к царю, оттащил от него трупы убитых.

Лаша лежал в крови: была ли это его кровь или кровь заколотых над ним риндов? Лухуми испугался, прошептал:

– Государь…

Лаша не шевелился. Лухуми наклонился к нему, расстегнул кафтан, приложил ухо к груди. Сердце билось слабо, едва слышно.

– Жив! – вскричал Лухуми. Он огляделся вокруг. Заметил в углу кувшин с водой. Схватив его, брызнул водой в лицо Лаши.

Тот шевельнул распухшими губами и, не открывая глаз, чуть слышно прошептал:

– Воды!

Мигриауди влил ему в рот несколько капель. Затем он поднял снова впавшего в беспамятство царя и, прижав его к своей могучей груди, выбежал в сад, где стояли их лошади. С трудом взгромоздившись на царского коня, не выпуская Георгия из рук, Лухуми направился к воротам.

Привратника уже не было. Вместо него стояла царская стража. Лухуми наехал прямо на стражников. Измазанный кровью, возбужденный до предела, царский телохранитель в одной руке держал обнаженный меч, другой, подхватив повод, прижимал к себе Георгия.

– Дорогу! Царя везу! – крикнул он страже.

Те в смятении отступили.

– Что случилось? – спросили они, узнав Лухуми только тогда, когда тот поравнялся с воротами.

– Жизнь царя в опасности! Открывай ворота!

– Приказано никого не выпускать, – нерешительно пробормотал один, пойду спрошу начальника.

– Ты что, не в своем уме! – грозно надвинулся на него Мигриаули.

Появился начальник сотни.

– В чем дело? Что с царем? – Он сам кинулся к воротам и распахнул их. – Следуйте за ними! – приказал он двум воинам.

Те поехали вслед за Лухуми.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

О внезапном появлении царя в святилище риндов тотчас же было доложено шейху Фаизу. В первую минуту он не знал, что предпринять. Ему уже было известно, что Хатуна в темнице, и появление царя он воспринял, как начало еще горших бед. Впрочем, Кей-Кавус, посылая шейха в Грузию, разрешил ему "в случае надобности" убить царя. Шейх уже собирался распорядиться подать оружие, как вдруг в молельню ворвался сам царь. Шейх пришел в ярость и прибегнул к тому оружию, которое было под рукой. После неравной схватки с царским телохранителем шейх Фаиз выбрался из сада потайным ходом и считал себя уже в безопасности, когда его схватили слуги атабека. В расчеты Мхаргрдзели не входило оставлять в живых шейха и Хатуну. Оба они исчезли бесследно. Остальные дервиши также последовали за своим «пророком».

Вокруг Лаши хлопотали лучшие лекари. Атабек, уничтожив следы своего участия в разыгравшихся событиях, направил все усилия на то, чтобы, воспользовавшись болезнью царя, помешать прибытию кипчакских войск. Он разослал гонцов к князьям всех семи провинций Грузии: их срочно вызывали на совет.

Когда князья собрались, Мхаргрдзели начал так:

– Дни тяжких испытаний наступили для Грузинского царства, наш царь сблизился с недостойными людьми, подвергнув себя такой опасности, что чуть было не сделался добычей смерти. Мы неоднократно пытались воздействовать на него, чтобы он перестал водиться с беспутными, но он не внял нашим советам и все больше склонялся ко злу. И хотя юный государь отстранил от дел нас, визирей, приближенных его великой матери, мы не сняли с себя забот о царстве Грузинском и о престоле его. И вот теперь мы спасли царя от великой опасности и покарали злодеев, доведших его до такой беды. Но царь болен и лишен сил управлять делами государства, и потому мы призвали вас, чтобы возложить на вас бремя забот о благе царя и всей земли грузинской. Царь наш молод и неопытен. По наущению неразумных людей он нанял у кипчакского хана Котяна тридцать тысяч всадников, чтобы поселить их с семьями в Грузии.

– Где же он собирается расселить столько кипчаков? – воскликнул Хорнабуджели.

– Только-только мы избавились от их засилья, а он снова хочет заполнить Грузию ворами и грабителями! – взревел картлийский эристави.