Немезида (перевод Ю. Соколова) - Айзек Азимов

— Но что может быть важнее исследования жизни на первой планете, открытой людьми за пределами Солнечной системы?

— Эугения, постарайся же, наконец, подумать, как нам устроиться здесь. Надо будет строить новые поселения. Придется урегулировать все отношения в обществе, состоящем из понимающих друг друга людей, значительно менее воинственном, чем то, что осталось в Солнечной системе.

— Но для этого нам понадобится сырье, а значит, все равно надо спускаться на поверхность Эритро и исследовать жизнь, возникшую на ней…

— Нет, Эугения. Сажать транспорты на Эритро, потом поднимать их — дело чересчур энергоемкое при таком гравитационном поле. Даже здесь, в космосе, совместное гравитационное воздействие Эритро и Мегаса достаточно ощутимо. Мои люди уже все просчитали. Транспортировку сырья из пояса астероидов наладить будет сложнее, но это выгоднее, чем возить все с Эритро. Если перевести Ротор в пояс астероидов, затраты уменьшатся. Новые поселения мы будем сооружать именно там.

— Значит ты предлагаешь не обращать на Эритро вообще никакого внимания?

— Да, Эугения, пока. Вот окрепнем, подкопим сил, выйдем на стадию устойчивого прироста — тогда и займемся жизнью на Эритро или загадочными химическими процессами на ее поверхности.

Питт примиряюще улыбался Инсигне. Он был уверен, что исследования Эритро следовало отложить на возможно более далекие времена. Раз технологического общества на ней не существует, прочие формы жизни могут и подождать. Орды последователей, извергаемые Солнечной системой вдогонку Ротору, — вот кто был его истинным врагом.

Ну почему же никто, кроме него, не понимает, что следует делать? Что заставляет всех вечно уклоняться с магистрального пути на глухие тропы?

Разве можно позволить себе умереть, оставив этих дураков без присмотра?

Глава десятая

Переубеждение

Итак, теперь, через двенадцать лет после того, как выяснилось, что на Эритро нет технологической цивилизации, через двенадцать мирных лет, в течение которых ни одно поселение с Земли не появилось в окрестностях Немезиды, чтобы погубить зарождающийся новый мир, Питт мог еще наслаждаться редкими моментами покоя. Но сомнения одолевали его даже во время недолгого отдыха. Он все подумывал, не увести ли Ротор отсюда, как он намеревался поначалу. Вот если бы они не остались на орбите Эритро, если бы на ее поверхности не вырос Купол…

Питт откинулся на спинку кресла; ограничительные поля поддерживали его, полный покой навевал сон… Внезапный негромкий звонок заставил его, хоть и не сразу, вернуться к действительности.

Он открыл глаза — и как это они вдруг оказались закрытыми? — и взглянул на небольшую видеополосу на противоположной стене. Легкое нажатие руки превратило ее в экран головизора.

Конечно же, это был Семен Акорат.

Перед комиссаром появилась блестящая, как коленка, лысина: Акорат сбривал и темный венчик вокруг нее, полагая, что редкая растительность на краю пустыни способна лишь подчеркнуть полное запустение в центре, а объемистый череп во всей своей нагой красе может показаться даже величественным. Вот он. Озабоченный взгляд… Его глаза были озабоченными даже тогда, когда повод для беспокойства трудно было сыскать.

Питт не любил Акората. Не потому, что тот когда-либо подводил его, проявив неумение или отсутствие преданности — в обоих качествах его нельзя было даже заподозрить, — просто не нравился, и все тут. Акорат вечно нарушал покой Питта, отрывал от размышлений, требовал от Питта такое, чего сам не намеревался делать. Акорат распоряжался в приемной Питта и определял, кому и как попадать на прием к комиссару.

Питт слегка нахмурился. Он что-то не помнил, чтобы кому-то назначал встречу на это время. Однако, будучи человеком рассеянным, он во всем полагался на исполнительного, ничего не забывавшего Акората.

— Кто там? — спросил он без интереса. — Что-нибудь несущественное?

— Абсолютно ничего важного, — ответил Акорат, — но лучше вам самому поговорить с ней.

— Она рядом с вами и слышит нас?

— Комиссар, — с укоризной проговорил Акорат, усмотрев в словах босса замечание. — Конечно же, нет. Она рядом, но по другую сторону экрана.

Мысли свои он формулировал с привычной точностью, что весьма нравилось Питту. Акората нельзя было понять превратно.

— Если «она», значит, это доктор Инсигна. Вы не забыли мои инструкции? Без предварительной записи я не приму ее. Акорат, я сыт ею по горло. Хватит с меня этих двенадцати лет. Найдите какой-либо предлог, Скажите, что я медитирую… Нет, она не поверит… Скажите, что…

— Комиссар, это не доктор Инсигна. Я бы не стал вас беспокоить. Это ее дочь.

— Ее дочь? — Он не смог сразу припомнить имя девочки. — Ты хочешь сказать, что здесь Марлена Фишер?

— Да. Естественно, я объяснил ей, что вы заняты, но она сказала мне, что лгать стыдно, что все написано у меня на лице и что таким голосом правду не говорят, — с возмущением цитировал баритон секретаря. — Во всяком случае, она утверждает, что не собирается уходить. Она просила передать вам, что просит принять ее. Ну как, комиссар? По правде говоря, ее глаза просто пугают меня.

— Кажется, я что-то уже слыхал о них. Хорошо, пусть войдет. Пусть войдет, и посмотрим, сумею ли я перенести их взгляд. Придется подумать о ее способностях, всему должно быть рациональное объяснение.

Марлена вошла. Удивительное самообладание, подметил Питт, впрочем, подобающе скромна и без кокой бы то ни было заносчивости. Села, положив руки перед собой, предоставляя Питту право начать разговор. Он не торопился, рассеянным взором поглядывал на девочку. Питту приходилось видеть Марлену, когда она была поменьше, но с тех пор прошло много времени. Хорошеньким ребенком ее назвать было нельзя, и подростком она не сделалась симпатичней. Широкие скулы, полное отсутствие изящества — но удивительные глаза с длинными ресницами под широкими дугами бровей.

— Ну, мисс Фишер, — начал Питт, — вы хотели видеть меня — так мне сказали. Могу ли я спросить, зачем я вам понадобился?

Марлена окинула его холодным взором своих необыкновенных глаз и без тени смущения проговорила:

— Комиссар Питт, полагаю, моя мать уже сказала вам о моем разговоре с приятелем: я проговорилась ему о том, что Землю ждет гибель.

Брови сошлись вплотную над обыкновенными глазами Питта.

— Да, — ответил он. — Надеюсь, что она успела уже запретить вам дурацкие разговоры о таких серьезных вещах.

— Да, комиссар, она сделала это. Но если о чем-то просто не говорить или называть глупостью, это не значит, что это что-то не существует.