Ставка на проигрыш - Михаил Черненок

— Обнаружили лошадь! Знаешь где?.. Недалеко от вокзала живет старик выпивоха Лапиков. Домик его на отшибе, у озерца… Вот там, под навесом с воскресного вечера лошадка спокойно отдыхает. Кстати! Подкова, которую мы с тобой из Березовки привезли, от ее передней правой ноги. И гипсовые слепки подкованных копыт с места происшествия подходят. Понял теперь, чья подвода стояла у костра на полустанке?..

— Где же сам заготовитель?

— Лапиков не знает. Говорит, поздно вечером в воскресенье гость заявился, поставил лошадь, ушел в ночь — и с концом…

Разговор стал невнятным, так что мальчишки не смогли ничего разобрать, потом Голубев спросил:

— У тебя как?

— Сегодня со школьниками сходил на кладбище, убедился: роют. Однако в прошлую ночь никто не появился.

— Неужели Крохин?..

— Посмотрим… Не нравится мне его побег из больницы… — Антон еще что-то добавил тихо и тут же спросил: — Ужинать будем?

— Не хочу. Перед серьезным делом, как сказал бы Боря Медников, лучше поспать.

— Сегодня спать не придется.

— Будем собираться?

— Пожалуй…

А в это время из низенькой бани Гайдамаковой вышел сутулый мужчина в плаще с накинутым на голову капюшоном. Настороженно оглядевшись, он постоял немного, прислушиваясь к деревенским звукам. Затем перелез через плетень в проулок, опять постоял и, словно крадучись, направился к кладбищу. Подойдя к кладбищенской ограде, мужчина еще раз огляделся, осторожно раздвинул плечом две оторванных снизу доски и исчез в темноте.

Глава XXII

Зарядивший с вечера дождь не переставал. Звонко отдаваясь в ушах, он забарабанил по капюшонам плащей. Стараясь, чтобы глаза привыкли к темноте, Антон и Слава, выйдя из дому, постояли возле крыльца.

— Вот выдалась погодка, как по заказу, — глухо проговорил Антон. — Не передумал бы этот… гробокопатель в такую слякоть…

— Наоборот… скажет, добрый хозяин в такую погоду собаку из дому не выгоняет… — ответил Слава и, помолчав, спросил: — Значит, с обратной захожу?

— С обратной… В мою сторону деваться некуда. Там оградки впритирку друг к другу. Сильно не разбежится, если надумает бежать.

Огородом, возле самого плетня, они прошагали за околицу и направились к кладбищу. Не дойдя до него, Слава положил ладонь Антону на плечо, словно хотел успокоить, и, ни слова не говоря, свернул влево, обходя кладбищенскую ограду с противоположной от деревни стороны. Антон по мелкому березняку вышел прямо к кладбищенским воротам. Они были чуть приоткрыты, хотя Антон сам их плотно прикрывал, когда днем уходил отсюда со школьниками. Склонившись, с трудом различил примятую траву. Судя по ней, на кладбище совсем недавно кто-то прошел.

Жалея, что нельзя посветить фонариком, который лежал в кармане плаща, Антон боком протиснулся в приоткрытую створку ворот и, пригнувшись, неслышно двинулся между могильными оградками к березе, укрывающей густыми ветвями могилу Гайдамакова. Шел как по краю обрыва, опасаясь взглянуть под ноги. Чтобы дождь не бубнил в ушах, осторожно снял с головы капюшон плаща. Вода противными струйками потекла за ворот, но от напряжения почти не чувствовалось ее холода.

Добравшись до березы, осторожно огляделся и затаил дыхание — у противоположного конца надгробной плиты чернела дыра подкопа. Прикрывавшая ее днем кучка хвороста горбилась рядом с бугром нарытой земли. А бугор этот постепенно рос, кто-то размеренно, лопату за лопатой, выбрасывал из могилы землю.

Дождь постепенно стал утихать. Тревожно шумела листьями старая береза. Прижавшись к ее корявому стволу, Антон напряженно посмотрел на возвышающийся справа памятник — ему показалось, что за оградой памятника кто-то шевельнулся. «Неужели Слава изменил намеченный план… Почему?..» — тревожно закрутилось в мыслях. Антон впился взглядом в промозглую темень, но разглядеть ничего не смог.

Дождь прекратился разом. Облака заметно поредели, и на какое-то время среди их рваных клочьев высветилась луна. Первоначальное напряжение у Антона прошло, однако чувство, что за памятником кто-то прячется, не исчезало. Антон сосредоточенно прислушался. Миновало не меньше минуты, прежде чем слух уловил глухую возню, доносящуюся из могилы Гайдамакова. Ошметки земли перестали оттуда вылетать. В могиле что-то хрустнуло. От возникшего опять напряжения застучало в висках. Затекли ноги. Стараясь быть незамеченным со стороны памятника, Антон чуть-чуть сменил положение. Время тянулось медленно, словно вечность…

Неожиданно из могилы послышался такой громкий хруст, что Антону показалось, будто там ломают кости. Возня утихла. Не отрывая взгляда от подкопа, Антон про себя стал отсчитывать секунды. Где-то на третьей сотне в разрытой дыре кто-то шевельнулся. Оттуда вытолкнули что-то похожее на большой глиняный кувшин, и на поверхность стал выбираться бородатый мужчина. Раскисшая от дождя земля скользила у него под руками, но он, словно напуганный медведь, подминал ее под себя, поднимаясь из могилы все выше и выше. От подкопа до березы, за которой находился Антон, было не больше трех метров, и Антону послышалось натужное, усталое сопение. По спине неприятно пробежали мурашки. Антон нащупал в кармане плаща пистолет и передвинул головку предохранителя на боевой взвод.

Вылезший из подкопа устало присел на корточки. Затравленно оглядевшись, принялся отряхивать одежду. Его облик показался Антону очень знакомым, но темные облака опять спрятали луну, и разглядеть что-либо толком стало невозможно. На какое-то мгновение Антон подумал, что это старик, однако, судя по широким плечам и цепкой настороженности рослой фигуры, понял, что задержать такого «старика» будет не так-то просто.

Кое-как отряхнувшись, бородатый торопливо спрятал отрытый из могилы кувшин в мешок, еще раз огляделся, явно намереваясь уходить. Ждать больше было нечего. Антон шагнул влево и, держа перед собою пистолет, требовательно спросил:

— Что вы здесь делаете?..

Дальнейшее произошло молниеносно. Бородатый ошарашенно присел, будто над его головой внезапно ударил трескучий разряд грома, бросил мешок и прыжком кинулся на Антона. Завязалась борьба. Бородатый изо всех сил тянулся к пистолету. Стараясь не уступить ему, Антон сделал сильный рывок вправо, запнулся за надгробную плиту и, падая, почувствовал на себе тяжесть грузного тела.

От перенапряжения палец нажал на спусковой крючок. Резко ударил выстрел. Пуля цокнула о гранитную плиту и, певуче заныв, рикошетом унеслась над памятником в сторону Березовки. В тот же момент возле памятника что-то затрещало, словно с разбегу кто-то натолкнулся на подгнивший крест. Послышался топот. Антон, изловчившись, заломил левой рукой правую руку бородатого и ударом колена из-под низа перевернул противника на спину.

На помощь подбежал запыхавшийся Слава Голубев.

— Управлюсь!.. — крикнул ему Антон. — За памятником… кажется, еще один…

Голубев, ни слова не говоря, ринулся в темноту, и Антон почувствовал, как сразу обмякло тело противника.

— Пусти… Игнатьич… — послышался усталый голос Ивана Серапионовича Глухова. — За другого тебя принял… Невиноватый я…

Глава XXIII

Укрытая промозглой ночью, мирно спала Березовка. Лишь в окнах колхозной конторы горел электрический свет. Второй час Антон Бирюков допрашивал старика Глухова. Был тот случай, когда задержанный с поличным, понимая бесполезность запирательства, дает самые откровенные показания, стараясь хотя бы этим уменьшить свою вину.

…Трудолюбивым, но очень уж невезучим человеком был коренной березовский мужик Серапион Глухов. Много раз пытался он поставить свое хозяйство на ноги, но всегда терпел неудачу. В 1916 году, пострадав от пожара, вынужден был наняться в работники к пятидесятилетнему отставному штабс-капитану Петру Григорьевичу Гайдамакову, державшему в Березовке трактир и паром на Потеряевом озере.

Жил Гайдамаков бобылем и, кроме прислуги да Серапиона, нанял вскоре еще одного работника — молодого, красивого парня, прозванного за ухарский вид Цыганом. В повседневной работе Цыган старанием не выделялся, но, когда брал в руки гитару или, прихлопывая в ладоши, начинал отстукивать «Цыганочку с выходом», тут уж равных ему не было!.. В том же, шестнадцатом году по осенней распутице укатил трактирщик проведать свою родню, оставленную на Украине, а вскоре вернулся в Березовку с молоденькой красавицей Елизаветой Казимировной.

Сумеречным февральским вечером 1917 года Серапион Глухов растапливал в хозяйском кабинете изразцовый камин. Сам Гайдамаков подошел к одному из окон, чтобы задернуть бархатную штору, перед тем как засветить лампу-«молнию». Начавшаяся с утра безобидная поземка теперь вихрила разгулявшимся бураном. В мутно-сером месиве снега нельзя было разглядеть даже паромный причал, обычно видимый из окна как на ладони.