Делириум - Лорен Оливер

И Хана продолжает.

— В общем, я рассказывала ему об экзаменах, о том, что очень хочу поступить в Ю-эс-эм, а он рассказывал о своей работе, о том, чем занимается, ну, понимаешь, изо дня в день. Он кодирует доступ в он-лайн, чтобы никто не мог писать, что хочется, или постить, чтобы не размещали в Сети ложную информацию или всякие подстрекательские мысли, — («подстрекательские мысли» Хана закавычила пальцами и закатила при этом глаза), — ну и все такое прочее. Он что-то вроде охранника в Интранете.

— Понятно, — снова говорю я.

Мне хочется сказать Хане, чтобы она переходила ближе к делу. Я все знаю о строгостях в Интранете, каждый из них знает, но если Хану торопить, она может совсем ничего не сказать.

Хана делает глубокий вдох.

— Но он не просто кодирует. Он еще выискивает взломы. В основном этим занимаются хакеры, они умудряются проскочить ловушки и размещают свою собственную информацию. В правительстве их называют «всплывающие утопленники». Их веб-сайты могут плавать по сети час, день или два дня, прежде чем их обнаружат. Там полно всего неразрешенного — мнения людей, форумы, клипы, музыка.

— И ты нашла один такой.

У меня сжимается желудок, а в мозгу, как неоновые вывески, вспыхивают и гаснут слова: «незаконно», «допрос с пристрастием», «постоянный надзор», «Хана».

А Хана, кажется, даже не замечает, что я потеряла способность двигаться. Она вдруг оживляется и становится той энергичной и заводной Ханой, какой была всегда. Она упирается руками в колени, подается вперед и начинает говорить взахлеб:

— Нашла и не один. Десятки. Их там тысячи можно найти, если знаешь, как искать. Если знаешь где. Лина, это просто невероятно. Все эти люди… Они по всей стране… Проникают в Сеть через маленькие бреши. Тебе стоит почитать, что они там пишут. О… об исцелении. И это не какие-то там заразные, которые его отрицают. Есть люди здесь, среди нас, по всей стране, которые не считают, что…

Я смотрю на Хану с таким выражением, что она вынуждена сменить тему.

— А музыка! Ты бы только послушала! Невообразимая, удивительная, ни на что не похожая! От нее голову сносит, понимаешь? Хочется кричать, прыгать, ломать все кругом, вопить…

Комната у Ханы большая, почти в два раза больше моей, но у меня такое ощущение, будто она начинает сжиматься и стены начинают давить на меня. Кондиционеры если и работают, то я больше этого не чувствую. Воздух горячий и плотный, как влажное дыхание. Я встаю с кровати и подхожу к окну. Хана наконец умолкает. Я пытаюсь открыть окно, но оно не поддается. Я упираюсь в подоконник и со всей силы дергаю его вверх.

— Лина, — через минуту робко окликает Хана.

— Не открывается.

Я думаю только о том, что мне нужен воздух. В ушах треск радиопомех, перед глазами смазанные картинки: флуоресцентные лампы, белые лабораторные халаты, столы из стали, хирургические инструменты… Уиллоу Маркс волокут из лабораторий, она громко кричит, дом ее семьи исписан маркерами и краской.

— Лина, — зовет Хана уже громче. — Перестань.

— Заело. Наверное, дерево рассохлось из-за жары. Надо только открыть.

Я напрягаюсь, и окно наконец-то взлетает вверх. Слышится резкий треск, и шпингалет, который удерживал раму на месте, летит на середину комнаты. Какую-то секунду мы с Ханой просто стоим и смотрим на шпингалет на полу. Воздух с улицы не приносит мне облегчения — снаружи он еще горячее.

— Извини, — виновато бормочу я и не могу поднять глаз на Хану. — Я не знала, что оно на шпингалете. Мы дома окна не закрываем.

— Не волнуйся ты из-за этого. Мне плевать на это дурацкое окно.

— Однажды Грейс, когда была маленькой, выбралась из своей кроватки и чуть не забралась на крышу. Просто открыла окно и полезла наверх.

— Лина.

Хана хватает меня за плечи. Не знаю, может, это лихорадка или что-то другое, но меня знобит. А вот от прикосновения Ханы я чувствую ледяной холод по всему телу и отшатываюсь от нее.

— Ты злишься на меня, — говорит она.

— Не злюсь. Я волнуюсь за тебя.

Но это только половина правды. Да, злюсь, а на самом деле я просто в бешенстве. Все это время я, как верная подружка-идиотка, думала о том, как мы вместе проведем наше последнее настоящее лето; переживала — кого мне назначат в спутники жизни; нервничала из-за эвалуации, экзаменов и других обычных вещей… А Хана мне поддакивала, улыбалась, говорила, что все будет в порядке, хотя сама за моей спиной превращалась в человека, которого я не знаю. У нее появились секреты, странные привычки и взгляды на вещи, о которых мы даже думать не должны. Теперь я понимаю, что меня так напугало в день эвалуации, когда она повернулась ко мне и начала с огромными горящими глазами шептать о счастье. В тот момент моя единственная настоящая подруга исчезла, а на ее месте появился кто-то другой, кого я совсем не знаю.

Вот что происходило все это время — Хана превращалась в незнакомого мне человека.

Грусть, как острый нож, наносит быстрый и глубокий удар. Я думаю, это должно было когда-то случиться. Я всегда знала, что так и будет. Все, кому ты доверяешь, все, на кого, тебе кажется, ты можешь положиться, в конце концов предают тебя. Когда у людей появляется своя жизнь, они начинают лгать, скрытничать, потом изменяются и исчезают. Кто-то за новым лицом или личностью, кто-то в густом утреннем тумане, за скалой на берегу океана. Вот почему исцеление имеет такое значение. Вот почему мы нуждаемся в исцелении.

— Послушай, Лина, меня не арестуют только за то, что я просто заглянула на какие-то там веб-сайты. Или за то, что я слушаю музыку, или за что-то еще.

— Могут и арестовать. Некоторых и за меньшее арестовывали.

Хана тоже об этом знает. Она знает, и ей наплевать.

— Хорошо, ладно, меня тошнит от всего этого.

Голос у Ханы слегка дрожит, и это меня обезоруживает. Я не помню, чтобы Хана шла на попятную.

— Нам даже заговаривать об этом не надо было. Кто-нибудь мог…

— Подслушать? — заканчивает за меня Хана. — Боже, Лина, от этого меня тоже уже тошнит. А тебя разве нет? Тебе не надоело постоянно озираться, следить за тем, что говоришь, думаешь, делаешь? Я не могу… не могу дышать, не могу спать, не могу двигаться. Как будто кругом стены: куда ни пойдешь — бамс! Стена. Чего ни захочешь — бамс! Опять стена.

Хана провела рукой по волосам. Впервые она не выглядит уверенной в себе и красивой. У нее бледное, несчастное лицо, и то, как она на меня смотрит, мне что-то напоминает, но я не могу понять что.

— Это все делается, чтобы нас защитить, — говорю я, очень стараясь, чтобы голос звучал уверенно, потому что в спорах обычно проигрываю. — Все изменится к лучшему, как только нас…