Убийство арабских ночей - Джон Карр

Я отреагировал на их оскорбление с молчаливым достоинством, и, когда прохожие прошли мимо (простите за такое выражение), я, как мне и было указано, позвонил в двери. Они распахнулись, и в луче падающего изнутри света я увидел, что стоящий на пороге человек должен быть тем, о ком когда-то говорил мистер Уэйд: преданный многолетний служитель, работающий ночным сторожем и смотрителем. Звали его, если не ошибаюсь, Пруэн.

«Так-так! — сказал я. — Вот мы наконец и появились».

Между тем смотритель, похоже, даже не услышал моей реплики. Вместо этого он так пристально уставился на меня, что мне стало как-то не по себе.

Далее за этими проклятыми дверями последовало то, — сказал доктор Иллингуорд, — что в самом мягком смысле слова можно назвать экстраординарным происшествием. Одним словом, Пруэн расхохотался мне в лицо.

— Он… что? — переспросил я.

— Расхохотался, — торжественно кивнув, сообщил Иллингуорд, — мне в лицо. Затем, с каким-то таинственным видом впустив меня внутрь, он внимательно осмотрел меня и, перекосив физиономию, издал громкое хмыканье. Потом он обратился ко мне на таком жаргоне, что я его даже не решаюсь воспроизвести:

«Привет! А ты кто такой?»

Я был, естественно, возмущен таким странным и неподобающим поведением и посему ответил с определенной долей резкости.

«Почтеннейший, — сообщил я ему, — я доктор Вильям Аугустус Иллингуорд и не сомневаюсь, что мистер Уэйд ждет меня. Не будете ли вы так любезны провести меня к нему?»

К моему вящему изумлению, его неуместное веселье не только не сошло на нет, но и достигло опасного предела. Издав какой-то скрипучий звук и прижав руки к животу, он согнулся в пояснице и с загадочным видом молча стал покачиваться из стороны в сторону.

«Вы, значит, тот самый, — несколько раз переведя дыхание и вытерев слезящиеся глаза, сказал он мне. — Не понимаю и ради всех святых не могу понять, почему бы вам не поискать успеха в залах».

Эта фраза «в залах», как я потом понял, имела в виду выступления в залах мюзик-холлов певцов, акробатов, жонглеров на велосипедах и тому подобных; но по отношению к служителю церкви она казалась совершенно неуместной.

«Никогда в жизни не видел такого убедительного номера, — добавил этот странный весельчак, — и вы поможете довести убийство до конца».

И с этими словами, сэр Герберт, разбавив их выразительным хмыканьем, он вытянул длинный указательный палец и ткнул меня в ребра.

Глава 10

«СЕЗАМ, ОТКРОЙСЯ!»: КАК ДОКТОР ИЛЛИНГУОРД ИГРАЛ РОЛЬ АЛАДДИНА

В данный момент я не мог не прийти к выводу, что этот человек, скорее всего, пьян, хотя никаких свидетельств такого состояния, кроме необычного поведения, не было видно. Тем временем я оглядел зал в надежде увидеть встречающего меня мистера Уэйда. Я был неподдельно поражен благородством пропорций и величественностью колонн, окружавших меня; из-под карнизов потолка падал мягкий свет, напоминавший лунный, который способствовал углубленным размышлениям. Он бросал таинственные отсветы даже на лицо этого странного пожилого человека, облаченного в некое подобие синей ливреи, который ковылял рядом со мной. Он обратился ко мне со следующими словами:

— Дальше можете идти сами. Там встретите босса. Вы явились довольно поздно для роли… э-э-э… старого приятеля. Но вы будете прощены, и, если попросите, вам даже заплатят авансом, коли вам удастся быть достаточно убедительным.

Честно говоря, сэр Герберт, я пребывал в недоумении. Могу заверить вас, что ни в моей шляпе, ни в сюртуке не было ровно ничего особенного (и то и другое отличалось достаточно строгим покроем), так что я пришел к выводу, что столкнулся, должно быть, с каким-то бредом или путаницей. Когда мой спутник добавил: «Комната куратора — прямо и направо, первая дверь; он вас там ждет», — я наконец набрался сил заговорить.

— Похоже, в силу каких-то причин, — сказал я, — вы усомнились, что я действительно доктор Иллингуорд. В таком случае вот моя визитная карточка. Дабы преодолеть ваши сомнения, будьте любезны взглянуть на первое издание ста страниц «Ночей», которое я принес показать мистеру Уэйду. Если тут имеет место добросовестное непонимание, я буду рад простить вас; если же вы сознательно ведете себя таким неподобающим образом, я буду вынужден сообщить данный факт мистеру Уэйду.

Произнося строгим тоном эти слова, я не мог не заметить, что лицо сего мужа обрело какое-то смущенное и растерянное выражение, он даже приоткрыл рот, хотя не произнес ни слова. Тем не менее, решив, что и сам могу найти комнату куратора, я двинулся дальше, сохраняя неколебимое достоинство, — пока не столкнулся с тем, что меня окончательно вывело из равновесия.

Хотя вы, без сомнения, знакомы с топографией музея Уэйда, должен объяснить, что, если стоять лицом к тыльной стороне, на стене справа, примерно в двадцати футах от центральных дверей, прорезана высокая арка с надписью «Галерея Базаров». Она представляет собой интересную, но с археологической и исторической точек зрения совершенно неправдоподобную реконструкцию базара или торговых улочек восточного города. Хотя могу сказать, что внешний вид был воссоздан довольно точно; хорошо подобранные источники освещения, от которых на эту фантастическую улочку падало сплетение теней, создавали театральную реальность. Посмотрев в этом направлении, я остановился не только потому, что у меня возникла беглая иллюзия, будто я в вечерних сумерках гляжу на улочку Исфахана. Я увидел стоящую на ней человеческую фигуру. Посередине улицы, покрытый паутиной теней, неподвижно стоял, глядя на меня, персидский дворянин в национальном костюме.

Сэр Герберт, я никоим образом не хочу ввести вас в заблуждение и торжественно заверяю, что говорю чистую правду. Конечно, больше всего меня поразила его одежда. На нем была национальная высокая меховая шапка; длинное его одеяние было из синего шелка с вышивкой, которое — в сочетании с белой рубашкой — говорило о его богатстве или о высоком ранге. «Зирджамах», или брюки, были из белого хлопка, но самой заметной приметой его звания был пояс черной выделанной кожи, который вместо медной пряжки, полагающейся всем придворным, был украшен орнаментом из граненых рубинов. Поскольку лицо его было скрыто тенью, я обратил внимание на его оливковую кожу лишь по контрасту с белками глаз. И неподвижность фигуры, и ее окружение заставили меня на мгновение поверить, что я вижу перед собой восковую фигуру, поставленную, дабы придать правдоподобие этой декорации. Но откровенно признаюсь, что ошибся. Событие было самым обыденным, но в этой обстановке оно оказало до ужаса неприятное воздействие, а именно: этот человек поднял и опустил веки.

Пожалуй, меня можно считать человеком, склонным к размышлениям, а не к фантазиям. В том странном состоянии мышления, которое мною овладело, я стал искать объяснения неуместности такого зрелища в данном месте. Мне даже пришла в голову совершенно иррациональная мысль (я краснею, вспоминая ее): уж не провалился ли я в какую-то трещину во времени, оказавшись в одной из Ночей, а этот служитель в синей ливрее — не тайный ли слуга Шахразады, который поведет меня к другим приключениям, но это предположение противоречило не только моим религиозным принципам, но и глубокому чувству здравого смысла. Он же и подсказал мне самое убедительное объяснение. Совершенно естественно, что, поскольку у мистера Уэйда, без сомнения, был широкий круг друзей в Персии и в Ираке, он, скорее всего, договорился с кем-то из них и данный джентльмен был приглашен сюда для знакомства со мной. Не так ли? Но нет. Тем не менее я решил вежливо обратиться к нему. Для этой цели я избрал чистейший арабский, а не ублюдочный (я использую этот термин не в оскорбительном смысле) «новоперсидский», в котором арабский потерял свою первозданную чистоту.

Я поднял руку, приветствуя его.

— Маса эль-хайр, — почтительно сказал я, — эс-саляму алай-коом эс-салям. Иншаллатекоон фи гхаджит ас-саха.

На что он серьезно ответил:

— Ва алайкоом эс-салям. Ана б'кхайр эл-хамд ль-алла.

Голос у него был глубоким и низким, говорил он с несравненным достоинством, но чувствовалось, что он несказанно удивлен тем, что я обратился к нему на этом языке. Не без интереса отметил я и другой факт — в его арабском был скорее египетский акцент, чем персидский. Например, когда я продолжил «Эль-ка'ат…», но прошу прощения, сэр Герберт, вы хотели что-то сказать? — прервался доктор Иллингуорд. — Боюсь, что, охваченный приливом чувств, я несколько забылся. Вы что-то сказали?

Можно ручаться, что у человека, который так долго слушал болтовню этого парня Иллингуорда, всегда нашлось бы что сказать.

— Уф! — выдохнул я. — Прекрасное подражание муэдзину на мечети, но перестаньте призывать правоверных к молитве и растолкуйте на нормальном английском, что там происходило.