Своеволие - Василий Кленин

Обсуждали долго. Фэйхун идеей загорелся, но был полон страхов. Как добраться до далекого Пекина? Как убедить семью? Как не попасться маньчжурам, которые всех китайцев пинками гонят от Ивового палисада? Имелись и мелкие вопросы: что везти? Конечно, Су Фэйхун планировал действовать по классике…

— Нет, ну можешь и шелк тащить. Но мне его без надобности. Разве что после, когда начнем торговать дальше, на запад… Сейчас мне три вещи нужны: порох, свинец и хорошее железо.

Китаец непритворно ужаснулся.

— Да не боись! В принципе, это можно и в Корее закупать. У них точно есть, а корейцы наверняка не столь щепетильны в вопросах законности. Да и везти ближе.

Место будущего тайного рынка выбрали совместно: у приметной горы Хехцир в устье Сунгари. Почему там? Чтобы для китайцев дорога была не такой длинной, чтобы местные натки и гиляки могли в торговле участвовать и (опять же) радовались новой власти. Но главное — чтобы подольше сохранить тайну местоположения Темноводного. Если маньчжуры все-таки поймают контрабандистов, те выведут их на рынок у горы Хехцир. Но не на острог атамана Дурнова.

После всех приготовлений Санька отправил Су с подельником, надеясь на удачу. Но вопрос с будущим рынком еще оставался. Надо найти подходящее место, обеспечить прикрытие, обустроить его, наконец. И для этого он решил использовать главный балласт — оставшихся в Темноводном подельников Пущина. Терпеть эту урлу в своем острожке у него не было никакого желания.

Около двадцати казаков мрачно смотрели на победившего их врага. Были они злыми не от личной ненависти к Дурнову, а от того, что поставили не на ту лошадку. Пущин казался им намного более выигрышной ставкой. Все-таки сын боярский, обещал, опять же, горы златые. Теперь ничего хорошего их не ждет. И то, что вызвали пущинскую свору всю целиком, урлу настораживало.

— Всё, что мне хочется сделать с вами — это повесить на ближайшей осине, — начал Дурной. — Но я атаман и не могу слушаться своего сердца. А потому все вы получите шанс… в смысле, возможность вернуть свои добрые имена.

Удивились. Но настороженность только усилилась.

— Через неделю вы отправитесь вниз по Амуру. До горы Хехцир — вам покажут ее. Там найдете удобное место и построите… зимовье. Такое же неприметное с берега, как и наш Темноводный. Обустроитесь, подготовите место для… большого поселения. Ну, и по весне будете собирать ясак с гиляков в низовьях Амура и с новых данников на Ушуре. Старшим над вами будет Яков Сорокин, которому вы, поганцы, изменили.

Сорокин стоял рядом, уже проинструктированный. И не намного менее мрачный, чем прочие. Так как понимал, что и для него это тоже проверка. Проверка на то, может ли он стать настоящим командиром.

— Если Сорокин сообщит мне, что вы служили без должного рвения — отправлю вас к Кузнецу, вслед за Пущиным. Видно, судьбу его вам следует до конца разделить.

— А ежели со рвением? — настороженно спросил один из урок.

— То ничего не будет, — улыбнулся Дурной. — А что? Соболями вас осыпать? За то, что делаете то, что и прочие делают? Нет, казачки! Если станете вести себя, как прочие — то станете одними из нас. Не более того. Но и этого уже немало.

Урла даже не скрывала свой скепсис. Да и с хитрецой в глазах справиться привыкшие к подлости людишки не могли: нам на твои ля-ля, атаман, до фени; вот отъедем подальше от твоего долгяда…

— Но это еще не всё. Вы отправляетесь через неделю. А завтра туда идут вот эти парни, — и я указал на Индигу и Соломдигу. — Всё время они будут жить среди гиляков и натков. И если, хоть кто-то из местных на ваш беспредел пожалуется… Я даже Кузнецу вас не стану отдавать. Оправлю Турноса с отрядом — и вас перебьют на месте.

Нехорошко тоже стоял рядом и всем своим видом говорил: приеду и перебью. Десятник Кузнеца был особенно зол на обнаглевшую урлу, так ему можно верить.

— Не по-христьянски как-то, — с минимальной борзотой в голосе возмутился один из казаков.

— Это, — с нажимом возразил Дурной. — Как раз по-христиански… Не творите зла и насилия, трудитесь — и всё у вас будет хорошо.

Через неделю урла села на дощаник и поехала строить контрабандный рынок.

Глава 20

Зима пришла быстро. Жизнь в Темноводном затихла. По-прежнему, огромные усилия приходилось тратить на обеспечение прокорма увеличившегося народонаселения. Санька, как мог, рассовал людей. Помимо даурского, до холодов отстроились еще два выселка: в холмах, где жили углежоги, и на северных зейских лугах. Несколько совсем малых групп построили еще пяток заимок. В самом Темноводном осталось жить около двухсот человек, но даже от этого числа острожек трещал по швам. Надо строиться, правда, сейчас рук на это не хватало.

— Такой вот парадокс, — вздыхал Санька. — Рук много, а работать некому.

Большая часть в режиме нон-стоп искала еду в окрестных лесах. Дереба забрал часть народа на заготовку леса для постройки сразу двух новых дощаников. Ну, и конечно, многие работали на кузню. Пока не замерзла земля, нужно было накопать побольше руды, теперь же требовалась уйма древесного угля. И вообще, в хозяйстве Ши Гуна работы всегда хватало. И ее надо было как-то оплачивать.

Это Якуньку с его ткацкой мануфактурой Дурной сразу сориентировал на самоокупаемость. А кузня… это пока как бы госпредприятие. У ребят уже два горна и четыре наковальни, они вовсю чинят всё, что поломано. Но это малая часть их работы. А большая прибыли не приносит и не принесёт.

Кузница должна сделать сильнее войско Темноводья. Только как и когда — это всё еще нерешённые вопросы.

К зиме у Гуньки скопилось почти три пуда стали и более ста кило плохонького железа и чугуна. Поначалу всю сталь он забирал себе: делал хорошие инструменты. Но теперь смилостивился и сам спросил Дурнова: что ковать будем?

— Можэна копии да саб’ли, — говорил он. — Можэна лаботший вещи; можэна шилема и куйяка.

Все-таки какая-то гордость в его словах промелькнула: мол, всё могу я, Санька. Вели, что хошь…

Увы. Вредный Санька хотел невозможного.

— А пищали можешь? — спросил он, поверив во всесильность китайского коваля.

Огнестрела — замкового и фитильного — у него было почти сто стволов. На фоне прошлого года — уже неплохо. Но хотелось еще больше. Именно огненный бой здесь, на Амуре, является решающим фактором.

Надо признать, Ши Гун на пару мгновений призадумался, взвешивая за и против. Но всё равно грустно покачал головой.

— Неможэна… Холоший пищали — неможэна. Можэно свалить из полоссы… Но плоха! Размел — он свёл пальцы в колечко, давая