Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа - Иннокентий Херсонский

Синедрион, при всей злобе на Иисуса Христа за посрамление членов его перед народом, почел за лучшее молчать до времени и не предпринимать против Него явного насилия. Мнимое великодушие это было вызвано страхом перед народом, любившим Иисуса. Между тем, оскорбленная гордость книжников не могла и на малое время оставаться в совершенном бездействии; в несколько минут составлен против Богочеловека новый план, изобретателями и исполнителями которого были, как легко предугадать, фарисеи (Мф. 22, 15). Узнав, что Он продолжает беседовать в храме с народом, лицемеры согласились подослать к Нему несколько человек из своих единомышленников, чтобы уловлить Его в каком-либо слове. Всем известная свобода слова и откровенность, с которой Иисус Христос всегда высказывал Свои мысли, были порукой их успеха. Требовалось только выдумать вопрос, столь же благовидный, как и опасный, и предложить его так, чтобы не обнаружить цель, с которой его предлагают. Подобный вопрос напрашивался сам собой — это был вопрос о податях, которые в продолжение двадцати лет (со времени превращения Иудеи в римскую провинцию) выплачивались кесарю и волновали ум и совесть иудеев, а для некоторых неблагоразумных патриотов (напр., Иуды Галилеянина с его сообщниками) были поводом к кровавому восстанию против римлян. Несмотря на провал и тяжелые последствия этого восстания, большая часть народа, руководимая внушениями фарисеев и собственным самолюбием, до сих пор считала, что подати, выплачиваемые римлянам, — результат незаконного притеснения и противны духу Моисеевой религии. Для израильтянина, думали, обязанного признавать царем своим одного Иегову, должна существовать и одна законная подать, собираемая для храма Иеговы (Ис. 30, 12–16). Инако мыслившие (иродиане и часть саддукеев) не имели поддержки в народе и причитались к отступникам, увлеченным на сторону язычников выгодами или страхом. Об этом-то предмете и было решено спросить Иисуса. Кто действовал, как Мессия, Тот, казалось, должен был решить всеми предлагаемый и никем не решенный в полной мере вопрос о подати; тем более, что с пришествием Мессии все ожидали перемены своих отношений с римлянами.

Фарисеи, конечно, надеялись услышать от Иисуса Христа ответ, враждебный римлянам, ибо думали, что Он, в качестве Мессии, ищет земного царства и для этого будет содействовать освобождению народа, не желавшего платить римлянам подати. Но в таком случае ответ Иисуса Христа был бы самым сильным предлогом для фарисеев, чтобы обвинить Его перед римским прокуратором. Запрещать или называть несправедливыми подати, выплачиваемые римлянам, значило в глазах последних быть возмутителем общественного покоя. За это преступление римские прокураторы тем строже и охотнее наказывали, чем труднее было приучить иудеев, подобно прочим народам, к платежу податей. Впрочем, фарисеи ничего бы не потеряли и в том случае, если бы Иисус Христос, паче чаяния их, ответил на вопрос о податях в пользу римлян: через это Он Сам отвратил бы от Себя народ, который никак не мог представить, чтобы Мессия повелел ему когда-нибудь платить подать язычникам. Третьего варианта ответа на вопрос о податях фарисеи, вероятно, не нашли; и действительно, его нелегко было представить.

Для большего успеха в своей хитрости фарисеи пригласили с собой иродиан. Секта это, отличавшаяся склонностью к языческому образованию и нравам, во многом была не согласна с фарисеями, излишне приверженными ко всему отечественному: в отношении к податям именно иродиане утверждали противное всеобщему мнению, почитая их законными. Но из-за своей оппозиции они и были теперь полезны для фарисеев — в том случае, если бы Иисус Христос, как надеялись, не одобрил податей. Самим фарисеям обвинять Его перед римским начальством в этом патриотическом поступке значило бы навлечь на себя ненависть народа, любовью которого фарисеи весьма дорожили; иродиане же могли это сделать без всяких неприятных для себя последствий. Притом обвинение со стороны иродиан, как царедворцев, преданных Иродовой фамилии, а следовательно, и кесарю, оказало бы гораздо больше действия на римского прокуратора, имевшего много причин не доверять фарисеям в их усердии к римлянам.

Искусителями были выбраны ученики фарисейские (Мф. 22,16), чтобы не вызвать подозрений. Им было велено вмешаться в толпу народа, окружавшего Иисуса Христа, и притвориться благочестивыми и внимательными к Его учению. Поступив таким образом, молодые лицемеры после нескольких неважных вопросов повернули беседу с Христом в нужную сторону. «Учитель, — так начал один из лицемеров, — нам хотелось бы особенно узнать Твое мнение об одном предмете. Почти никто не говорит о нем откровенно; но мы знаем, что для Тебя правда выше всего; Ты никогда не смотрел на лица и не страшился опасностей, учил истине, как должно Учителю Израилеву».

(Такая лесть уже сильно выдавала себя перед Господом, Который не любил похвал.)

«Скажи нам, как Тебе кажутся подати, собираемые для кесаря? Давая их, не делаемся ли мы из народа Божьего рабами язычников — не оскорбляем ли своей совести? Давать ли нам их (прибавил он, понизив голос), или не давать?..»

Простодушному народу вопрос этот должен был чрезвычайно понравиться, потому что предмет, о котором спрашивали, занимал всех — от первосвященника до последнего раба. Самая похвала Иисусу также была приятна народу, который думал о Нем на самом деле так, как лицемерно говорил книжник.

Но Сердцеведец немедленно понял цель искусителей. «Долго ли вам, — сказал Он с негодованием, — искушать Меня, лицемеры?!. Покажите монету, которой платят подать».

Фарисеи подали Ему динарий — римскую монету с изображением кесаря.

Господь взял монету, посмотрел на изображение и надпись и, отдавая назад, спросил: «Чье это изображение и какая надпись?» «Кесаревы», — отвечал фарисей, не зная, что выйдет из его ответа.

«Так что же, — отвечал Господь, — воздадите кесарева кесареви, а Божья Богови». (Первое, то есть, не противоречит последнему: ибо кесарь требует своего и не запрещает Божьего).

Ответ этот удивил всех, потому что сотворен был, так сказать, из ничего. Сами книжники должны были признаться, что это сказано весьма обдуманно и благоразумно. Господь не обратил, по-видимому, никакого внимания на основание вопроса — на права кесаря в отношении иудеев и, вопреки желанию фарисеев, не сказал об этих правах ни слова; но они — явно — и не спрашивали о том. То, напротив, о чем спрашивалось, то есть должно ли давать подати кесарю, не противоречат ли они совести и религии, разрешено так ясно и удовлетворительно, так сходно с нравами народа (житель Востока любит краткие положительные ответы и не терпит отвлеченных рассуждений), даже с правилами тогдашней учености иудейской (у раввинских правоведов издревле принято было за непреложную истину: чья монета, того и царство), что фарисеям ничего не оставалось более делать, как только замолчать и удалиться.

Слух о посрамлении фарисеев немедленно распространился между книжниками, которых всегда было много в храме. Для саддукеев показалось обстоятельство это благоприятным случаем испытать и свои силы, чтобы победой над Иисусом Христом унизить вместе и гордость фарисеев, своих постоянных соперников и врагов. Может быть, они хотели даже изведать, не одобрит ли Иисус Христос, так злобно оскорбленный фарисеями, учения их секты, не проявит ли склонность к саддукейству; в таком случае, им надлежало бы уже сменить свою ненависть к Нему на симпатию, по крайней мере, приостановить дальнейшее преследование. Такая надежда могла быть основана на том, что Иисус Христос, постоянно обличая фарисеев, реже и менее говорил против саддукеев. Какую бы, впрочем, цель ни имели саддукеи, искушение их уже не заключало в себе личной опасности для Иисуса Христа: хотели сразиться одной ученостью. Предмет для состязания взят был тот самый, который непрестанно возникал в спорах между фарисеями и саддукеями — воскресение мертвых. Иисус Христос постоянно и всенародно учил, что души человеческие бессмертны и что все умершие должны некогда воскреснуть. Для опровержения этой истины саддукеи выбрали самое сильное из своих возражений, которое, вероятно, почиталось неотразимым в их спорах с фарисеями. Потом, как люди, не имеющие никаких тайных и опасных для Иисуса Христа мыслей, приступили к делу прямо.

«Учитель! Моисей сказал (Втор. 25, 5-10; Быт. 38, 8): ежели кто умрет, не имея детей, то брат его должен взять за себя жену его и восставить племя брата своего. Вследствие этого закона случилось вот что: было семь братьев, первый, женясь, умерли и, не имея детей, оставил жену брату своему; другой, взявши ее, также умер бездетным; подобным образом умер третий и четвертый — даже до седьмого. Наконец, после всех, умерла и жена. Спрашивается (продолжал саддукей): которого из семи мужей будет она женой в то время, когда все воскреснут? Все семеро (прибавил он) имели ее (Мф. 22, 23–33; Мк. 12, 18–27; Лк. 20, 27–39)».