Амиль. Сделай меня... своей (СИ) - Лена Голд

— Я спросил тебя, Ксения, — хватает за волосы и приближается к моему лицу своим, чтобы заглянуть в глаза.

От кончиков пальцев ног проходит мелкая судорога, и Толя отшвыривает меня от себя.

— Тварь. Стоило уехать, как ты… Я спросил, где ты, блядь, была? — орет, расхаживая по комнате.

Даже не заметила, как мы в гостиной оказались.

— Я была… — кое-как хрипами пытаюсь объяснить ему. — У Арины. Ты же сам сказал… сам сказал купить чертов купальник.

Наконец восстанавливаю дыхание и сквозь боль приподнимаюсь, облокачиваясь на стену спиной.

Морщусь от пронизывающей острыми кинжалами боли, но взгляд не опускаю больше.

Толик садится в кресло и закидывает одну ногу на другую.

— Где? — громыхает его голос в тишине гребаной квартиры.

— Что?

— Твой купальник? Я не вижу его, — ухмыляется, осматривая мое тело, которое я прикрываю в местах ударов трясущимися руками.

— В машине был. Твои ублюдки там оставили, когда я уронила пакеты на землю, пока они волокли меня, — выплевываю ответ, и тут же новая волна болевым импульсом проносится по мне, что ныть хочется. Но хоть волком вой… ничего мне не поможет.

И как же я благодарна Арише, что она мне всучила тот пакет с тряпками.

Муж кивает, будто раздумывает, и задает новый вопрос, от которого меня бросает в холод.

— А в кафе? С каким, сука, мужиком ты там сидела? — с яростью проговаривает каждое слово. Я сначала теряюсь, но потом беру себя в руки и тараторю:

— С мужем ее, с кем еще я могла там сидеть? Он приехал за нами, когда мы закончили. Решили перекусить. Потом няня позвонила Арине, и она ушла поговорить. Сам знаешь, какая связь плохая в торговых центрах.

— С мужем, — не спрашивает, констатирует. — Ладно.

Толя вытаскивает телефон и кому-то звонит. Я умом понимаю, что если это то, о чем я думаю, то мне просто не жить.

Записи. Он просит записи с камер, и я медленно умираю. Буквально через несколько минут пищит его мобильник, и он включает экран. Недолго смотрит на дисплей. Мысленно подмечаю, что кулак его второй руки сжимается еще сильнее, до побелевших костяшек.

— Сюда ползи, — обманчиво спокойно требует.

Пытаюсь встать, ведь иначе сам подойдет. Но не получается у меня. От страха и боли.

— Ползи, я сказал, — громко кричит, и я, вздрогнув, начинаю кое-как приближаться к мужу. — Это муж Арины? — держа в руке телефон, разворачивает его и сует мне в лицо.

На видео я и Амиль, лицо которого очень хорошо видно. Я знаю, что это не Вова. Толик это тоже прекрасно знает.

— Алиев — ее муж, я спрашиваю тебя?

Мужская ладонь взмывает в воздух и опускается на мою щеку громким шлепком.

— Прошу… — плачу, откатываясь от мужа, но он наступает, и опять я чувствую удар.

— Долбанная шлюха. Я закрывал глаза на то, что ты виделась с этой идиоткой подругой. Позволял тебе свободно ходить по городу. А ты, сука, стоило мне уехать в командировку, шляешься по кафе с мужиками?

— Нет, умоляю, — уворачиваюсь от него как могу, но тело вновь оказывается в этой мясорубке. — Это не то, что ты думаешь…

Больше ничего не понимаю. Не хочу понимать. Руки не слушаются, и я не могу защищаться. Просто не могу…

В какой момент все прекращается — я понятия не имею. Я вся соткана из боли и слез. Не открываю глаз, не шевелюсь… не живу…

Я устала. Я снова теряю ориентиры, теряю себя в этом болоте мерзости. Из него не выбраться. Никогда.

Толик ходит по комнате, по квартире. Снова говорит по телефону и возвращается.

Тычет в меня носком туфель.

— На меня смотри, — толкает так, чтобы я перевернулась на спину и на него взглянула — Я тебя предупреждал, Ксения?

И этот вопрос приводит в чувство, как ничто другое.

— Да, — хрипло отвечаю и киваю вдобавок.

— Я убью их всех. Твою подругу и ее мужа. Кажется, у них есть еще и сынишка маленький, — его слова проливаются моими слезами, и я, открыв рот умоляю его этого не делать, но звуки не идут.

Не могу даже слова вымолвить от ужаса, который он сейчас произносит.

Я виновата. Это я несу боль людям, которых люблю. Они страдают и могут вообще умереть. Я как вирус, не имеющий права гулять среди нормальных людей.

— Убью их всех! Каждого, если ты еще хоть раз окажешься рядом с ней. С ее мужем или сыном. Тварь! Ты меня услышала? — хватает за волосы и больно дергает вверх, усаживая на пол.

— Да, — чуть слышно говорю, — да, поняла. Клянусь, я клянусь тебе, что не буду… не стану подходить и общаться с ней.

— С ней? — смеется, запрокидывая голову. — Этого мудака я вообще растерзаю. Только посмей о нем вообще подумать. Ты на что надеялась, дура? Я размажу по стене каждого, кто окажется рядом с тобой.

Сжимает мое лицо и, скривившись, отталкивает в сторону.

— Теперь ты из дома не выйдешь вообще. Забудь про магазины, прогулки, отдых. Это, — поднимает руки в стороны указывая на стены квартиры, — и есть твоя новая жизнь. Ты думала, что ты пленница, когда я позволял тебе все. Вот с этого дня ты узнаешь, что значит на самом деле быть пленницей.

Проходит мимо меня и, взяв пиджак с боковушки дивана, перекидывает его через руку. Уходит из комнаты. Из квартиры.

Дверь щелкает на несколько оборотов замка, и я остаюсь в одиночестве… спасительном для меня, долгожданном…

Я сдаюсь. Да и не могу больше стоять ровно на ногах. Теперь уж точно никакого спасения. Я не могу допустить гибель дорогих мне людей по моей же вине. Никогда этого не будет. Я привыкла сама умирать в этой повседневной битве, и она только моя.

Поджимаю ноги ближе к груди, все так же лежа на полу и напевая старую колыбельную. Медленно сходя с ума, засыпаю.