Жизнь и приключения Заморыша - Иван Василенко

- Пойдем, Митя, к ключнику. Мне надо разузнать кое-что.

Я спросил:

- Ты опять будешь купать его?

- Это как он себя поведет.

Ворота были на замке. Петр постучал. Ключник выглянул из сарая и опять спрятался.

- Боится, - усмехнулся Петр и громко крикнул: - Выходи, дело есть!

Но ключник не показывался.

- Выходи, я не трону. А не выйдешь - ворота поломаю, предупредил Петр.

Ключник высунул голову и жалобно сказал:

- Побожись.

- Клянусь твоей бородой и твоим горбом, черномор ты этакий! - Когда ворота открылись, Петр приказал: - А теперь веди куда-нибудь в холодок - нам побеседовать надо.

Ключник повел нас к сараю. Петр велел мне дожидаться под дубом, на садовой скамье, а сам с ключником вошел в сарай. Но дверь осталась открытрй, и я слышал каждое слово:

- Расскажи мне все, что тебе известно о Наталье Петровне. Она была здесь? - строго спросил Петр.

- Что ты, что ты! - всполошился ключник. - Мне строгонастрого запрещено рассказывать, что тут делается. А насчет Натальи Петровны даже особый приказ был. Разве я могу ослушаться барина!

- Выбирай сам, кого ослушаться - меня или своего барина-подлеца. Только смотри не просчитайся.

- Да пойми ты, милый человек, что мне тогда хоть голову в петлю. Только раз я не исполнил его приказа - и с той поры хожу вот с этим добром за плечами.

- Так это он тебе горб сотворил?

- А кто ж? Он самый. Так хватил золотым набалдашником по спине, что у меня и хребет треснул. А на нею какая управа! Все перед ним сгибаются! Мильонщик!

- Все, да не все, - сказал Петр.

- Это верно: нашелся один смельчак, что на Невском при всем честном народе вытащил его из экипажа и об землю хватил. И теперь еще хромает хозяин мой. Да ведь где ж он, тот человек! В два счета на каторгу упекли. Может, и косточки его уже сгнили.

- Может, сгнили, а может, и не сгнили. Ну, начинай, рассказывай, а то как бы твои косточки не сгнили: у меня одинаково тяжелая рука - и на барина, и на его верных слуг-псов...

- Постой, постой!.. - прохрипел ключник. - Ты кто ж?.. Неужто тот самый?.. О господи!..

- А ты думал кто!.. Ну, будешь теперь говорить?

- Буду, - твердо сказал ключник. - Теперь буду. Не потому, что боюсь тебя, а потому, что уважаю. Только что ж, невеселая это сказка. И сейчас еще, как вспомню, сердце кровью обливается. Привез он, значит, ее сюда вскорости после того, как гипсы с ноги сняли. Навиделся я тут всяких красавиц, а такой, парень, еще не видывал. Что статностью, что лицом, что голосом - всем взяла. Ну, да что тебе лро это говорить, сам знаешь.

Попервах он все больше лежал, а она хлопотала около него, чуть не с ложечки кормила. Потом, как он поправился, стали они прогулки делать: он в экипаже, а она рядом, на гнедой кобыле. То к "Ласточкину гнезду", то на самую верхушку Аи-Петри, а то и в Бахчисарай...

В Крыму есть где прогуливаться, были бы денежки да охота...

Месяца два так-то ладно жили: "Сережа!" "Наташенька!" "Мерси!" "Пардон!" Но я-то его повадки хорошо знал. Сперва стал он отлучаться один, да так, что домой только к утру заявлялся. Ждет она, томится, пальцами похрустывает. Потом и прямо заявил: "Мне, моя дорогая, не позволяет положение жить под одной крышей с тобой.

Ко мне графы да князья в дом вхожи, а ты, как-никак, цирковая наездница: нехорошо, если тебя будут в моем доме видеть. Переезжай-ка ты в гостиницу: снял я тебе роскошный номер - там и будем видеться". Горько, конечно, ей это было выслушать, но все-таки переехала. Я так думаю, полюбила она его не на шутку. Сам, наверно, знаешь: и собой он красавец что надо, и пыль в глаза пустить не дурак.

Раз вызывает она меня к воротам - ночью это было - и спрашивает: "Что, Пахомыч, дома Сергей Афанасьевич?" - "Дома-то он дома, да не велел, Наталья Петровна, никого к себе допускать". - "Даже меня?" - "Вас-то, Наталья Петровна, в особенности". - "Кто же, Пахомыч, в такую пору у него? Наверно, графы да князья?" Жалко мне ее было, я и сказал: "Да, вроде этого, Наталья Петровна. Счета да ведомости обсуждают". - "Что ж, говорит, пойду, не буду мешать им важными делами заниматься". Вечером другого дня опять она вызывает меня к воротам. В руке что-то большое, в бумагу завернутое. "Пахомыч, доложи обо мне Сергею Афанасьевичу: мне ему надо одну вещь отдать. Скажи, пусть не беспокоится: я его и минутку не задержу". - "Что ж за вещь такая, Наталья Петровна? - спрашиваю ее.Как бы нам не рассердить барина". - "А это, говорит, - горностаевая ротонда. Она ему еще пригодится, а мне уже ни к чему. Видишь, Пахомыч, твой барин три месяца ходил в Петербурге за мной следом, все в любви своей клялся. А любила я другого человека, который у нас цирковых борцов обучал, и кольцами мы уже с ним поменялись. Да, видно, твой барин ловкач не из последних.

Накинул он мне на плечи горностаевую ротонду, какая и княгине не каждой по средствам, у меня, дуры, и закружилась голова". Сказала она так, а тут, как на грех, и сам барин из покоев показался.

Наталья Петровна подходит к нему быстрым шажком и говорит: "Вы миллионер, но как человеку вам цена - полушка. Вы и плевка не стоите загубленного вами Алексея. Вот вам за меня и за его пропащую жизнь!" И - бац его по щеке! Да так, что барин мой аж головой об кипарис стукнулся. А через три дня ее вытащили из моря мертвой. Кто знает, как это случилось. В акте написали, будто купалась, далеко заплыла - ну и потонула. Да ведь написать можно что хочешь, бумага все стерпит...

В сарае стало тихо. А когда Петр заговорил, то я еле узнал его голос.

- Ну, спасибо, браток. Конец я еще на каторге узнал, а то, что она пощечину дала ему за мою пропащую жизнь, слышу впервой.

Из сарая Петр вышел со страшным лицом. До ворот он шел так тяжело, будто к ногам его привязали гири.

А у ворот посмотрел на ключника прищуренными глазами и сказал:

- Доложи барину, когда он приедет: приходил Алексей Крылов и обещал еще пожаловать. Пусть твой барин пишет завещание.

На улице Петр остановился около небольшого дома с зеленой вывеской: "Казенная винная лавка". В кирпичах дома были выдолблены маленькие круглые ямочки. Люди выходили из двери с водкой, вставляли горлышко бутылки в ямочку и вертели так, что сургуч крошился. Выбив пробку, они с бульканьем выпивали водку и несли пустую посуду обратно в лавку. Петр сказал:

- Погоди, Митя, я только "мерзавчика", - и шагнул в дверь.

Из лавки он вынес маленькую бутылочку. Но потом стал заходить в каждую такую же лавку и к вечеру напился так, что еле добрел до татарского кладбища. Утром он сказал, что ему надо опохмелиться, и ушел, а вернулся без пиджака и опять пьяный. Мне он принес бублик и кусочек колбасы. Я сказал:

- Петр, побожись, что ты больше пить не будешь.

Но он ничего не ответил, лег между двумя могилами и заснул. Заснул и я, а когда проснулся, то Петра на кладбище уже не было. Я сидел на чьей-то могиле и плакал. Петр пришел только к вечеру, босой и такой пьяный, что сразу свалился. Тогда я начал его бить. Я бил его кулаками по чему попало, плакал и говорил:

- Не пей, не пей, проклятый, не пей!..

Пока я его бил, он смотрел на меня удивленно, потом повернулся на бок и заснул.

Утром он спросил:

- Митя, никак, ты меня вчера побил?

- Побил, - сказал я. - Подожди, я тебя еще и не так!

Он долго смотрел на свои босые ноги и думал. Потом сказал:

- Ладно. Раз ты дерешься, я пить больше не буду. Идем на пристань - может, подработаем.

К пристани как раз пришвартовался пароход. На берег сходили пассажиры, а татары-носильщики вырывали у них из рук чемоданы и несли к экипажам. Сошел и один господин в чесучовом пиджаке, с бородкой, в очках на шнурочке. Я как глянул на него, так сейчас же узнал: это был тот самый человек, перед которым танцевала длинноногая птица. За ним шел с чемоданом старик татарин. Мужчине почему-то все уступали дорогу, а многие снимали шляпы и кланялись.

Маленькая гимназистка, поравнявшись с ним, тихонько ахнула, покраснела и сделала реверанс. Мужчина застенчиво отвечал на поклоны, покашливал и немножко сутулился, будто хотел пройти понезаметнее.

- Кто это? - спросил Петр у носильщика.

- Не знаешь, что ли? - вроде даже обиделся за мужчину носильщик. - Чехов. - И положил чемодан на рессорные дрожки.

Мы стояли с Петром и смотрели вслед дрожкам, пока они не скрылись.

- Петр, почему ж мы не спросили, жива ли Каштанка? чуть не со слезами сказал я.

- Растерялись мы с тобой - оттого и не спросили, - ответил Петр. Он подумал и добавил: - Да эдак и лучше: чай, к нему и без нас лезут все с разговорами.

ЧЕЛОВЕК ПРОТИВ БЫКА

В этот день мы заработали девяносто копеек: Петр сгружал мешки с подводы на склад, а я опять нарвал роз и продал барыне. Мы были такие голодные, что пошли в столовую и сразу проели целый полтинник. От обеда осталось немного хлеба. Петр завернул его в газету и уже хотел сунуть в карман, но присмотрелся к газете и сказал:

- Вот где мой приятель шатер свой раскинул! В Симферополь его занесло.

Я спросил:

- Твой приятель цыган?