И пусть воссияет солнце - Сара Крейвен

Зоя вернулась на Танию ранним вечером, медленно сошла с парома, чувствуя себя уставшей, но почти спокойной. Прямо напротив входа в гостиницу стояла машина, и двое мужчин в черных очках разговаривали со Ставросом. Судя по дорогим костюмам и шикарной машине, это были бизнесмены.

Когда девушка приблизилась, все трое повернулись в ее сторону, и под их пристальными взглядами Зоя внезапно почувствовала тревогу.

Один мужчина подошел к ней, другой открыл дверцу машины.

— Мисс Ламберт? — улыбнулся он. — Мой хозяин, мистер Драгос, приглашает вас пообедать с ним сегодня. — Его английский был безупречен.

Зоя от удивления разинула рот, но тут же взяла себя в руки.

— Пожалуйста, поблагодарите от меня Андреаса и передайте, что я не принимаю никаких предложений в ближайшем будущем. — Она сделала паузу, стараясь не обращать внимания на отчаянные знаки, которые посылал ей перепуганный Ставрос. — Уверена, он поймет, — присовокупила она с подчеркнутой язвительностью.

— Вы ошибаетесь, мисс Ламберт. — Улыбка оставалась неизменной. — Это мистер Стефанос Драгос, отец Андреаса, желает, чтобы вы с ним пообедали. Он с нетерпением ждет встречи с вами. Так что не будете ли вы столь любезны поехать с нами… пожалуйста.

— Но я весь день была на экскурсии, — запротестовала Зоя, чувствуя, что ее вежливо, но твердо увлекают к машине. — Я… мне надо переодеться.

— Вы прекрасно выглядите, мисс Ламберт. — Тон был непререкаемым. — Это абсолютно неформальная встреча.

— А вы что, так и будете стоять там и позволите, чтобы вашего постояльца… увезли силой?! — закричала Зоя Ставросу.

— Мистер Драгос хочет видеть вас, Kyria Зоя, — беспомощно развел руками Ставрос. — К тому же у него прекрасный шеф-повар, — добавил он совершенно не к месту.

— Замечательно, — в ярости прошипела Зоя, — тогда, конечно, другое дело. Если я не вернусь, сдавайте мою комнату, не стесняйтесь!

Она села рядом с водителем, дрожа от бессильного гнева, и с силой стиснула сумку.

Дорога, которой они ехали, шла мимо виллы «Даная» и дальше, вдоль побережья. Наконец машина свернула и вскоре остановилась перед внушительными железными воротами, которые медленно открылись, пропуская их.

Когда створки ворот с лязгом захлопнулись позади, Зоя почувствовала, что у нее пересохло во рту, и пожалела о своей опрометчивой шутке по поводу своего невозвращения. Слова Шерри о неограниченной власти Стива Драгоса стали еще одним неутешительным воспоминанием.

Машина проехала по подъездной аллее, пересекла огромный сад с широкими лужайками и стройными кипарисами. Когда в поле зрения показался дом, Зоя увидела, что он построен значительно раньше виллы «Даная» и раза в два ее больше. Светлые стены были увиты виноградом и плетистыми розами. Перед домом стояло несколько машин, и девушка заметила среди них джип Андреаса. Сердце ей словно сжали стальные тиски. Она не сможет этого вынести.

Машина остановилась, ей помогли выйти и подвели к входной двери. Зоя стряхнула поддерживающую ее руку.

— Будьте добры, отпустите меня, — процедила она сквозь зубы.

Внутри было прохладно, система кондиционирования у Стива Драгоса работала бесперебойно. Зоя повесила сумку на плечо и сунула руки в карманы платья, чтобы скрыть дрожь.

Какой-то мужчина, видно служащий, поспешил распахнуть двойные двери, и Зоя оказалась в просторной комнате с низким потолком, обставленной диванами и креслами, сгруппированными вокруг массивного камина. В комнате был только один человек… Андреас. Высокий, в безупречном черном костюме, он стоял и смотрел в окно.

Зоя резко остановилась, сердце заколотилось отчаянно.

Андреас медленно повернулся и посмотрел на нее. Он выглядел каким-то осунувшимся и очень серьезным.

— Kalispera. — Голос его был чужим и далеким, он произнес это как вежливый незнакомец.

— Зачем ты это сделал? Зачем привез меня сюда?

— Это было не мое желание, а… моего отца. — Он помолчал, затем добавил: — Он скоро будет. Он отдыхает после перелета из Афин.

— И это все, что ты можешь сказать? Ты не считаешь, что я заслуживаю объяснения? — Ее глаза молили о помощи. — Ты говорил… я думала… ты любишь меня.

— Люблю, — тихо произнес он. — Ничто и никогда не сможет этого изменить.

— А если бы я попросила тебя покинуть этот дом сейчас, — прошептала она, — пойти вместе в Серебряные пещеры и прокричать наши имена, что бы ты сказал?

Андреас наклонил голову, словно признавая поражение.

— Я бы сказал «нет».

Девушка едва не вскрикнула от боли и отчаяния.

— Ты когда-нибудь по-настоящему желал меня?

— Теперь это не имеет значения, — с трудом произнес он. — Все изменилось. Ты должна это понять.

— Я не понимаю ничего, Андреас. Ради бога, скажи, что происходит? Тебе приказали отказаться от меня? Это так?

— У меня не было выбора.

— Выбор есть всегда. — Она быстро пересекла комнату и подошла к нему. — И я выбираю тебя.

Зоя схватила его руки, желая поднести их к губам, прижать к груди, но он вырвался и отступил назад, на лице отразилась мучительная борьба.

— Я не могу прикасаться к тебе, Зоя, и не могу позволить тебе прикасаться ко мне.

Девушка услышала, как позади открылась дверь, и обернулась.

Какой-то человек стоял и наблюдал за ними. На нем были темные брюки, стеганый малиновый пиджак и шелковый шарф, обернутый вокруг шеи. Он глядел на них, сдвинув густые брови и слегка нахмурившись. Он был высоким, седовласым, с сильным волевым лицом, которое и сейчас еще было красивым.

Даже через комнату Зоя ощутила ауру власти, окружавшую его, почувствовала пока еще неясную, но мрачную значимость его присутствия.

Через сорок лет, подумала она без всякой связи, Андреас будет выглядеть так же… только я этого не увижу.

Когда человек заговорил, его голос был низким и немного хриплым, будто он пытался подавить какие-то эмоции.

— Итак, — сказал он, — ты, дитя Джины, наконец пришла ко мне. Ставрос был прав, ты ее копия, я узнал бы тебя везде.

Зоя застыла, затем холодно проговорила:

— Боюсь, что не могу вернуть комплимент.

Но это была неправда, перед ней стоял тот самый мужчина с фотографии, которую мать тайно хранила все эти годы.

Она взглянула на Андреаса, стоявшего словно статуя с каменным, ничего не выражающим лицом, и вдруг подумала, что хочет только одного: закрыть уши руками и бежать отсюда.

— Тогда позволь мне представиться, — сказал мужчина. — Меня зовут Стефанос Драгос… и я имею честь быть твоим отцом.

— Нет… — Она потрясенно повернулась к Андре-асу, охваченная ужасом. — Скажи мне, что это неправда.

Но выражение несказанной муки в его глазах не оставляло сомнений — это было выражение знания и отречения, говорящее, что всякая надежда потеряна, приговаривающее обоих и каждого в отдельности к собственному аду.