Лотос Серебристый - Александра Хартманн

По правде говоря, я очень нервничала. Как сообщить отцу о том, что я выхожу замуж не за того, кого он мне выбрал?

Послышались звуки подъезжающих автомобилей, среди них я сразу же узнали отцовский форд. Через минуту фигура Эдмонда Марэ уже стояла на террасе. Отец широко улыбался и пожимал руку полковнику, затем остальным гостям. Тут же засуетились и забегали слуги с подносами.

Я внимательно наблюдала за отцом. Он выглядел очень воодушевленным, словно получил хорошую новость, и я гадала, что бы это могло быть.

— Господа, чем приступить к ужину, прошу принять еще одного гостя, — говорит он и показывает в сторону дорожки, по которой приближался человек.

Мое сердце пропустило удар, так как я сразу же узнала в нем Эдварда Фейна.

— Добрый вечер, дамы и господа, — поприветствовал он всех, касаясь полей шляпы.

— Эдвард, так рад тебя видеть здесь, — искренне обрадовался мистер Томпсон, крепко пожимая ему руку.

— Господа, мистер Фейн теперь не просто мой гость, но еще и деловой партнер. Полковник Броссар, Гаспар, Этьен, теперь у нас есть еще один надежный игрок, — обратился отец к гостям, сияя.

Сердце быстро бьется. Значит Эдвард сделал то, о чем мы с ним договаривались? Он ведь выкупил долю Саймона Картера в сахарных тростниках?

Вместо привычных белых одежд Эдвард отдал сегодня предпочтение черному костюму. Он был необыкновенно вежлив и галантен с отцом, что тому необыкновенно льстило. Заполучить в бизнес партнеры английского лорда было для Эдмонда Марэ приятной возможностью потешить свое самолюбие. Эдвард сел между ним и Даниэлем. Брат, в отсутствии своего закадычного друга и одновременно заклятого врага Эдварда — Джона Картера, вел себя уже по-другому. Они охотно пожали друг другу руки, Эдвард достал портсигар и угостил брата сигаретой, едва брат затянулся, блаженная улыбка расплылась на его лице, видимо, табак пришелся ему по вкусу.

Беседа потекла непринужденно. В основном обсуждали недавнее покушение на короля Сисиванг Вонга, и передо мной тут же встали запыленные, израненные лица мятежников, которые я видела с утра на дороге. Далее разговоры потекли о финансовых рынках, облигациях и залогах.

Я то и дело останавливала взгляд на Эдварде, мне хотелось, чтобы он посмотрел на меня. Но за весь ужин, мы так и не встретились с ним глазами. Он увлеченно болтал то с мистером Томпсоном, то с полковником, даже иногда обращался к Джи, я же была словно пустое место.

Голова моя разболелась, я теребила оборку шифонового платья и кусала губу с обиды. Наконец поднялась, и вышла с террасы. Благо сразу после меня зашли лао, несшие подносы с десертом, поэтому гостям не слишком бросилось в глаза мое такое внезапное исчезновение.

Луна светила ярко, воздух, густой и влажный наполнял мои легкие, пока я спускалась по узкой тропинке к пруду, возле которого стояла широкая пагода. Опустилась на скамью и стала прислушиваться к звукам вокруг. До меня то и дело доносился веселый смех и разговоры с террасы, звон бокалов и столовых приборов. Гости были увлечены едой.

Смотрю на отражение луны в озере, и думаю о том, что этот день самый долгий за всю мою жизнь. И еще непонятное чувство теснило мою грудь, чувство потерянности, словно на тебя несется стая диких собак, а ты понимаешь, что бежать тебе некуда. Кто бы мог подумать, что теперь Эдвард Фейн партнер отца? Скажет ли он сегодня отцу о нашем браке или же он решил погодить с этим известием? Тяжело вздыхаю. Моя судьба теперь в руках этого мужчины. Но могу ли я довериться ему? Не преследует ли он свои цели? Мне становится грустно, и я решила вернуться в дом и лечь спать. Пусть этот сумасшедший день наконец закончится, и наступит новый.

Едва ступаю на тропинку, как тут же натыкаюсь на что-то. От ужаса вскрикиваю, когда понимаю, что на траве лежит человек. Это один из наших рабочих.

— Чаонинг, — хрипит он, — они горят…

— Что? — шепчу потрясенно.

— Баржи…они подожгли баржи с хлопком…

И тут же вдали раздается выстрел.

Глава девятая

Я поднялась на холм и вдали увидела зарево пожара. Отцовские баржи горели алым пламенем, вокруг раздавались испуганные крики лао. Сразу за рекой виднелась дорожка из огней, именно оттуда шли выстрелы.

— Чаонинг! Чаонинг Киара! — слышу, как Пея зовет меня.

— Я здесь!

Черные глаза няньки широко распахнуты от ужаса. Бежит ко мне, задыхаясь.

— Госпожа, скорее в дом! Ваш отец и остальные…Здесь опасно…

Берет меня под руку и ведет в сторону дома. В воздухе уже пахнет гарью.

— Пея, кто это мог сделать?! — кричу испуганно, но няня не слышит, она верещит причитания на диалекте, смешивая их с молитвами.

Сад опустел, на веранде то тут, то там валялись столовые приборы, битое стекло от бокалов. Несколько лао сбились дрожащей групкой у входа в дом.

— Киара! — бросилась ко мне сестра и крепко обняла за плечи.

Она плакала, тяжелые кудри рассыпались по плечам.

— Джи, где все? — спрашиваю.

— Все мужчины взяли револьверы и пошли к реке, — объясняет она, усаживая меня в широкое плетенное кресло у себя в комнате.

Тут невыносимо душно, но мы боимся открыть окна. Джи располагается на полу и кладет голову мне на колени, а я нервно перебираю пальцами ее волосы. Мы ждем. Время тянется невыносимо долго. Казалось, оно замерло. Когда же рассвет? О, великий Будда, когда же взойдет солнце? Сердце замирает и подскакивает каждый раз, когда в дали слышится очередной выстрел.

— Кто же мог это устроить? — рассуждаю вслух, чтобы хоть как-то снять гнетущее напряжение.

— Тонкинские солдаты, чаонинг, — шепчет тихонечко Парамит.

Я перевожу удивленный взгляд на Пею, и та утвердительно кивает.

— Тонкинские стрелки?! Но это невозможно! — восклицаю я пораженно, — они же во Вьетнаме!

Джи касается моей руки, смотрю в ее глаза, так похожие на мои.

— Рой рассказывал, что недавно под Сайгоном вспыхнуло восстание среди тонкинских срелков, его жестко подавили французские войска, но некоторым солдатам удалось бежать.

Ее тонкие пальчики были совсем холодными, сжала их и стала растирать. Мелкая дрожь пробивала все тело. Неужели те бунтовщики добрались до нашей плантации? До нашего дома? Что же будет с отцом? С братом? А Эдвард? Сейчас ведь он тоже там!

Стук в дверь заставил нас четверых вздрогнуть.

— Госпожи! Госпожи! Надо уходить! — мы узнали голос Кривоногого Бонга, отцовского конюшнего.

Пея открыла дверь, слуга стоял на пороге, лицо все перемазанное в грязи, черные глаза-точечки горели, словно угольки.

— Господин приказал увозить чаонинг, — произнес слуга, нервно теребя в руках треугольную соломенную