Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча

никак не входит; разве что… вновь уйти в тень. На этот раз пришлось спрятаться в глубинке, уехав в качестве депутата в почетную командировку. Пусть дерутся без него. Он вернется позже, когда останется единственный выживший – сильнейший.

* * *

Двадцатое января 1793 года Шарль-Анри Сансон планировал провести в кругу семьи. Приподнятому настроению домашних не мешало даже ненастье, стучавшее в окно крупными каплями дождя вперемежку со снегом. В этот день Сансон намеревался отметить очередную годовщину своей свадьбы с единственной и любимой женой, которая родила ему в счастливом браке двоих очаровательных сыновей – Анри и Габриэля.

Из всей семьи только хозяин был хмур. Какое-то внутреннее напряжение и даже некая гримаса боли помешали скрыть от сыновей, что их милый батюшка чем-то сильно взволнован. Вскоре они узнали, что назавтра назначена самая страшная казнь из всех тех, что были до этого: казнь короля.

– Уже даны соответствующие распоряжения, – грустно сказал Сансон старшему сыну. – Все случится именно завтра. Король просил отсрочить казнь хотя бы на три дня, чтобы подготовиться к смерти. Прошение было отклонено…

С бывшим монархом депутаты решили не церемониться. Рубикон остался позади. Теперь следовало действовать, и как можно решительней. Никаких отсрочек и поблажек! Желает попрощаться с семьей – пусть. Хочет отправиться на эшафот со священником – не возражаем. Но не больше. Ах да, сердобольные депутаты согласны даже на то, чтобы Луи Капет был доставлен к месту казни не в «позорной телеге», в какой возят всех приговоренных, а в карете. Чем не жест милосердия и уважения к монаршей особе? И это – пусть.

Между тем в адрес Сансона посыпались угрозы. Смертной расправой грозились те, кто надеялся отбить Людовика по пути к эшафоту. Требование заговорщиков сводилось к одному – чтобы палач не мешал; еще лучше, если б постарался выиграть время в пути от темницы к площади Революции (будущей Согласия)[26].

Случайно узнав о казни бывшего короля, супруга Сансона упала в обморок. Торжественный ужин в доме был окончательно сорван. Бессонная ночь прошла в молитвах и слезах.

Те, кто вынес Луи Капету смертный приговор, оказались последовательны. Понимая, что узника могли запросто отбить по пути к месту казни, Сансона на этот раз отстранили от сопровождения, доверив кортеж отряду особо преданных правительству кавалеристов.

До этого дня они уже встречались – монарх и палач. Сколько было этих встреч, Сансон не помнил; хотя знал, что не так много – две, три?.. Но свою первую аудиенцию у короля запомнил навсегда.

Однажды Шарль-Анри написал прошение на Высочайшее имя с просьбой разобраться с жалованьем, которое не выплатили жадные чиновники королевского казначейства. И палачу была назначена аудиенция. Правда, ту первую встречу назвать аудиенцией можно было лишь условно. Ибо монарх принял его… спиной. Да, Людовик, разговаривая с палачом, стоял к нему спиной, выказав при этом полное презрение к тому, кто по его Высочайшей воле отправлял людей в мир иной. Все это выглядело очень оскорбительно. И унизительно. Ведь палач был его помощником. И даже если Людовик рассматривал Сансона в качестве своего вассала (а он и был вассалом!), разговаривая с ним спиной, хотел того король или нет, все равно его унижал.

Хотя Сансона в тот момент занимало другое – выражение лица собеседника, стоявшего к нему спиной. И когда палач увидел-таки его лицо, быстро успокоился. Нет, поведение августейшей особы не было преднамеренным оскорблением: король просто-напросто испугался! При виде того, кто ежедневно рубил людям головы, вешал и даже – о, ужас! – колесовал, в глазах Людовика мелькнул неподдельный страх! Нет, боясь Сансона, король совсем не думал того оскорблять. А значит, решил про себя палач, Людовик был, в общем-то, неплохим человеком.

Сегодня все было не так, совсем не так. Выйдя из кареты, Луи Капет огляделся. И, увидев Сансона, бывший монарх кивнул ему в знак приветствия. Людовик был искренен – к чему притворяться, что он не знает, зачем его сюда привезли. Он все прекрасно понимает. Как и то, что последние мгновения жизни придется провести в обществе того, кого всегда боялся. Другое дело, что даже здесь, у эшафота, Капет должен был остаться монархом. Ничего не поделать – так легли звезды; они, эти астрологи, не врали: умереть ему на плахе двадцать первого числа. Оставалось одно – держать марку; по крайней мере, отнять у Капетингов честь до сих пор не удавалось никому. Взойдя на эшафот, «разжалованный» монарх поклонится толпе и спокойно отдаст себя во власть палача – единственного из смертных, кому было дозволено лишить его жизни. Жизни – и только. Но не чести!

Странно, отметил про себя Сансон, сейчас в глазах Людовика не было и тени того смятения, которое он заметил во время их первой встречи. Стоило ли так бояться, если имеешь силы показать свое мужество? За минуту до того, как лишиться головы, Луи Капет был спокоен. Страха не было. Уже стоя на эшафоте, Людовик старался оставаться королем, а не жалким «гражданином Капетом», как того хотелось бы якобинцам. И когда он, подняв связанные руки, приказал барабанщикам смолкнуть, те… смолкли. И Король обратился к Своему Народу. В последний раз. Он покидал этот мир Людовиком Шестнадцатым!

А Сансон и его двоюродные братья Шарлемань и Луи-Мартен (они же – помощники на эшафоте) продолжали надеяться на чудо. По крайней мере, в их власти было немного потянуть время. Хотелось надеяться, что гнев народа опрокинет охрану, и Людовика спасут. Как только монарх обратился к народу с речью, наступил тот самый момент, когда собравшиеся могли оказать помощь своему несчастному королю. Но этого не произошло.

– Умираю невиновным… – промолвил Луи Капет и покорно подставил шею отточенной стали.

Нация лишилась короля. На площади, еще вчера носившей имя Людовика XV, только что казнили его наследника. Мир сошел с ума…

Позже будут рассказывать, что толпа вокруг эшафота неистовствовала; другие будут настаивать – молчала. Сансон все видел. Видел и слышал. Он взирал на чернь с эшафота и люто ненавидел всех этих жаков и жанов с их женами, раскрасневшимися от гнева. Отныне он их просто презирал! И втайне злорадствовал, видя, как безбрежное людское море, еще минуту назад оравшее: «Смерть тирану!», вдруг разочарованно притихло. Палач усмехнулся: все эти крикуны теперь выглядели так, как если бы с них разом прилюдно сняли штаны…

* * *

Казнь короля потрясла Сансона. Нож гильотины, рубивший головы убийцам, фальшивомонетчикам и прочим негодяям, на сей раз расправился… страшно сказать – с самим Луи Шестнадцатым! С