Скиппи умирает - Пол Мюррей

— Черт! — смеется Барри и ударяет его по ляжке. — А почему я до такого не додумался?

Карл тоже смеется, потом оглядывается — но девчонки, конечно, ушли. Давно уже ушли.

Дверь открывается, и чернота священника растворяется в еще более глубокой черноте теней, словно его никогда там и не было. Если не считать запаха ладана, который еще вьется в воздухе. Подходишь к окну, чтобы прогнать его, — и внутрь врывается холод, сталкиваясь с болезненным потом на твоих руках, на груди и спине. Скомканные, смятые простыни лежат на кровати, будто сброшенная кожа, а во рту у тебя все еще сохраняется вкус таблеток, как будто сам ты сделан из таблеток.

Пять отпечатков его пальцев все еще горят у тебя на щеке.

— Алло? — голос на том конце провода звучит как-то обрублено, воровато, будто шпионский.

— Папа?

— А, это ты, герой. — Голос немного смягчается — или делает вид, что смягчается. — Не ожидал, что ты сегодня позвонишь. Как дела?

— Если честно, не очень-то здорово.

— Да? А что такое, герой?

Недавно отец взял привычку называть тебя “герой”. Ты понимаешь, что он делает это, чтобы у тебя было чувство, что все в порядке. Но на деле это выглядит так, будто он совсем забыл, кто он такой, и просто пытается прикрыться кусочками разных чужих пап из телевизора — таких жизнерадостных папаш из американских ситкомов, которые выходят с тобой во двор, чтобы поиграть в бейсбол.

— Меня сегодня стошнило, — говоришь ты.

— Стошнило?

— Ну да. Прямо на уроке.

— Ты что-то не то съел?

— Не думаю.

— Наверно, микроба проглотил. А как сейчас себя чувствуешь?

— Нормально.

— Голос у тебя не очень.

— Мне пришлось сходить к медсестре.

— И что она сказала?

— Отправила меня в постель. Сказала, что завтра мне нельзя идти на тренировку.

— Ты пропустишь тренировку?

— Да.

— М-м-м.

За этой лоскутной мешаниной из телепап ты слышишь: он не знает, что сказать. Отец не любит говорить по телефону: кажется, чем дольше он говорит, тем сильнее истончается эта мешанина и тем больше невысказанного прорывается сквозь эти прорехи.

— Да, неприятная новость. Ну, ты там поосторожнее, герой, посмотрим, как оно дальше будет.

— Ладно. — Ты делаешь паузу, а потом спрашиваешь — так, как будто тебе это только что пришло в голову: — А мама далеко?

— Мама? — переспрашивает отец, словно речь зашла о какой-то соседке, которая давным-давно переехала.

— Да.

Опять небольшая заминка. Потом отец говорит:

— Знаешь, спортсмен, я думаю, она сейчас вздремнуть прилегла. Подожди-ка, я схожу проверю. — Он откладывает телефон, и ты слышишь, как он идет проверять: открывает дверь кухни, сгоняет с порога Догли, зовет маму по имени, а потом топает обратно к телефону, чтобы дать тебе ответ, который ты уже ожидаешь услышать: — Да, она только что прилегла отдохнуть, Дэнни. Лучше ее не будить. Может, она сама тебе завтра позвонит. — И на этом обещании он умолкает, будто ждет, что ты сам закруглишь разговор.

Ты играешь с отцом в какую-то игру. В этой игре много правил, кажется бесконечное количество правил, они повсюду, будто рыбные косточки или инфракрасные лучи. Однако самое главное правило — никогда ни словом не упоминать о самой игре: нужно действовать так, словно никакой игры не существует, даже если вы оба прекрасно знаете, что другой тоже в нее играет; нужно вести себя спокойно, так, как будто все нормально, а если ты не можешь вспомнить, что такое “вести себя нормально”, тогда нужно превращаться в телепапу и телесына.

Ну, примерно этого от тебя ожидают. Только сегодня вечером что-то разладилось и ты не можешь играть по правилам.

— Я тут подумал…

— Что?

Ты понимаешь, что не скажешь этого. И говоришь что-то другое.

— Я подумал… А вы решили что-нибудь насчет середины семестра?

— О… Знаешь, у нас пока не было случая об этом поговорить, дружок. В последнее время все немного вверх дном. Но думаю, все будет в порядке. Чтоб не сглазить.

— О, — говоришь ты.

Ты подходишь к окну и дотрагиваешься до занавески, будто надеешься, что она обладает волшебными чарами.

— Эм-м… — мычишь ты и делаешь глубокий вдох. Ты правда сейчас это скажешь? Правда? — Как ты думаешь, мне можно приехать домой на эти выходные?

— На эти выходные? — Отец не понимает. — Что ты хочешь сказать, герой?

— Я просто подумал… — Ты со стыдом слышишь, как дрожит у тебя голос — это же против правил! — Ну, меня же сегодня вырвало, и я подумал: совсем хорошо было бы оказаться дома в выходные…

— М-м-м… — За этим “лоскутным” голосом ты слышишь, как отец кричит: Ты что ж это делаешь? — Знаешь, дружок, мы оба были бы очень рады тебя видеть, но я ведь уже сказал — в последнее время тут все немного… м-м… вверх дном, понимаешь…

— Знаю, но… — Такое чувство, что твое горло забивается пеплом и опилками.

— Да, конечно, тебя стошнило, но… Понимаешь, я не уверен, что это такая уж хорошая идея.

— Ну пожалуйста! — Ты рыдаешь, глотая слезы и большие комки слизи.

Отец делает вид, что не слышит:

— Знаешь, думаю, лучше всего, если мы будем придерживаться прежнего плана, ладно? Мы оба действительно очень хотим повидать тебя в середине семестра, и я уверен — я почти на девяносто девять процентов уверен, — что если мы будем придерживаться прежнего плана, все будет прекрасно. А середина семестра — ведь это совсем скоро, через две недели, верно? Разве не так?

Ты не в силах ничего ответить. Поэтому отец продолжает говорить:

— Твоя мама локти себе будет кусать, что не поговорила с тобой сегодня. Она очень волнуется из-за твоих следующих соревнований, нам обоим очень жаль, что мы не смогли прийти в субботу, но в следующий раз — точно, она уже решила, и доктор Гульбенкян считает, что тут мы обязательно прорвемся вперед, так что постучи по дереву и продолжай тренироваться, ну а в ноябре мы — да, мы… — Тут у него заканчиваются слова, и он просто ждет, когда ты прекратишь всхлипывать. — Ты как — в порядке, Дэнни?

— Да, — кое-как, запинаясь, выговариваешь ты.

— Ну вот и славно, — говорит отец. — Ну, давай ты теперь немного отдохнешь, хорошо?

— Да, наверно.

— Ладно. Скоро созвонимся, герой. Скучаем по тебе.

Ты отключаешь связь, вытираешь рукавом глаза и нос, а потом еще долго стоишь у окна, прерывисто дыша и вздыхая. В подвальный этаж залетело много свернувшихся осенних листьев, они запутались в пуху паутины. На сквозняке колышется Рупрехтова карта Луны — там горы, кратеры и болота, моря, которые вовсе не моря: Море Дождей, Море Змей, Море Кризисов — все это застывшее, серое и недвижимое, как глазурь на именинном пироге, к которому уже тысячу лет никто не притрагивался.

Да откуда они знают, как что-то выглядит где-то там, в космосе, если никто не может сказать, что происходит внутри человека, который здесь, у них прямо под носом?!!

Ну-ну, Скиппи, ты собираешься снова поплакать? Или ты примешь таблетку и снова уснешь? Или включишь “Нинтендо” и поиграешь в свою любимую игру?

Тебе кажется, что тебя проглотила какая-то огромная пасть?

Эти пальцы, они клеймом прижигают тебе щеку. Отвечайте мне, мистер Джастер!

Снова у нижней ступеньки осыпающейся лестницы. На месте птиц на оголившихся деревьях уже что-то другое. Дверь со скрипом распахивается, и ты входишь в Большой Зал. Крадешься дальше мимо шепчущихся камней, сквозь шахты серого света, попавшегося в ловушки паутины. Виляешь в стороны, уклоняясь от зомби, которые вырываются из библиотечных часов, забираешься в кухонный лифт. Ты проделывал все эти действия столько раз, что это уже перестало пугать, стало просто неким алгоритмом, которому следуешь не задумываясь.

Некогда этим королевством правила прекрасная принцесса. Ее можно увидеть на экране, когда появляется название игры (над ней средневековым шрифтом написано название — “Страна надежд”): голубые глаза, волосы медового цвета; от мороза она сверкает, как далекая звезда. В замороженных руках она держит маленькую арфу — когда-то она играла на ней по утрам за бастионами своего дворца, чтобы разбудить солнце. Но потом арфу украл Минделор и вызвал с ее помощью трех древних демонов, которые разорили все королевство и заковали саму принцессу во льды! Старейшины выбрали тебя, Джеда, обыкновенного лесного эльфа, чтобы ты разыскал волшебное оружие, спас принцессу и освободил все королевство от власти демонов. У тебя уже есть Меч Песен и Стрелы Света — теперь осталось завладеть только Плащом-Невидимкой, и тогда ты будешь готов к битве с демонами. Но ты все никак не можешь выбраться отсюда, из Дома мертвецов…

— Ты все еще играешь в эту штуку?

Дверь распахивается, и в комнату шумно входит Рупрехт. Не дожидаясь ответа, он садится за свой компьютер и, пока тот загружается, нетерпеливо барабанит пальцами по ноге.