Вор с Рутленд-плейс - Энн Перри

— Я не думала об этом в таком ключе. — Миссис Денбай смотрела прямо на него круглыми синими глазками. Такие же черты и выражение наверняка были у нее и в детстве, когда она бегала с косичками и в платьицах до колен: та же прямота, тот же смелый интерес, та же мягкость щек и шеи. — Разумеется, вы правы!

— Тогда, быть может, вы будете так любезны рассказать мне о своих впечатлениях? — предложил Питт, презирая самого себя. Он ненавидел все эти злые домыслы, которые поощрял сейчас и которые готовился слушать с жадностью сплетника, с наслаждением и смехом нашептывающего грязный слушок в не менее жадное до злых пересудов ухо.

Амариллис была слишком хитра, чтобы снова извиняться, — это подразумевало бы, что ей требуется повод. Устремив глаза на вазу с цветами на столе у стены, она заговорила:

— Конечно, Мина… то есть миссис Спенсер-Браун… была неравнодушна к мистеру Лагарду, о чем, полагаю, вам известно. — Она не посмотрела на инспектора, хотя соблазн был — Питт видел это по напрягшейся шее. — Я ни в коем случае не намекаю на что-то неприличное. Но всегда найдутся люди, которые превратно истолкуют даже самую невинную дружбу. Я пару раз задавалась вопросом, не мог ли кто-то неверно понять чувства Мины и не могло ли это стало причиной несчастья.

— Кто, например? — спросил Томас несколько удивленно. Ему не приходила в голову вероятность простого недопонимания, приведшего к ревности. Он думал лишь о неразделенной любви.

— Ну, полагаю, очевидный ответ — мистер Спенсер-Браун, — сказала миссис Денбай, посмотрев наконец на него. — Но, с другой стороны, правда не всегда очевидна, не так ли?

— Не всегда, — поспешно согласился Питт. — Но если не он, тогда кто?

Амариллис сделала глубокий вдох и как будто задумалась на несколько мгновений.

— Я, право, не знаю. — Она внезапно вскинула голову, как будто только что приняла какое-то решение. — Думаю, возможно… — Пауза. — Ну, какие-то другие люди? Я знаю, Иниго Чаррингтон одно время питал к Элоизе нежные чувства. Но она даже внимания на него не обращала. Не представляю почему. Приятный молодой человек, но для нее он как будто не существовал в этом смысле. Естественно, она была с ним достаточно обходительна, но и только.

— Не вижу, какое отношение это имеет к смерти миссис Спенсер-Браун, — честно признался он.

— Я тоже. — Она взирала на него своими широко открытыми голубыми глазами. — Полагаю, никакое. Я просто перебираю варианты, людей, которые могли когда-то сказать нечто такое, что привело к недоразумению. Я же говорила вам, инспектор, что ничего не знаю. Вы спросили о моих впечатлениях.

— И у вас сложилось впечатление, что миссис Спенсер-Браун пребывала в обычном расположении духа?

— О да. Если что-то и расстроило ее, то это, должно быть, произошло внезапно, без предупреждения. Быть может, она услышала что-то ужасное? — И вновь глаза ее округлились.

— Мистер Лагард говорит, она нисколько не была расстроена, когда уходила от них, — заметил Томас. — И, по словам слуг, сразу вернулась домой.

— Тогда, возможно, встретила кого-то на улице? Или по возвращении ее ждало письмо?

Письмо — это то, что не приходило Питту в голову. Нужно расспросить слуг, не было ли каких посланий. Может, Харрис додумался…

Скрывать ошибку было слишком поздно — Амброзина все увидела по его лицу и улыбнулась увереннее.

— Если она уничтожила письмо, что было бы вполне естественно, значит, нам содержания его никогда не узнать. И, быть может, так оно и лучше, не думаете?

— Нет, если это был шантаж, мэм, — возразил Питт. Он злился на себя и на нее — за то, что она подумала о том, о чем не подумал он, и за то, что это ее явно забавляло.

— Шантаж! — испуганно воскликнула Амариллис. — Какая ужасная мысль! Мне невыносимо думать, что вы правы. Бедная Мина! Бедная, бедная женщина. — Она глубоко вдохнула и крепче — так что костяшки побелели — сцепила пальцы на покрытых шелком коленях. — Но, полагаю, вам известно о таких делах больше, чем нам. Было бы ребячеством закрывать на это глаза. От правды не спрячешься, как ни пытайся, иначе мы избавлялись бы от всего неприятного, просто отказываясь на это смотреть. Вы должны быть терпимы к нам, инспектор, если мы смотрим на вещи не так охотно и быстро, как следовало бы. Мы привыкли к более легкой жизни, и чтобы приспособиться, нам нужно некоторое время. Быть может, даже усилие…

Питт понимал, что она права, и его здравый смысл аплодировал ей. Возможно, он был несправедлив в своем суждении. Предубеждения не ограничиваются привилегированными классами. Он по себе знал горькое послевкусие несправедливого мнения, выработанного завистью, страхом или потребностью логически объяснить ненависть.

— Конечно. — Инспектор поднялся. С него довольно. Она уже дала ему более чем достаточно пищи для размышлений. И он упомянул шантаж, скорее чтобы шокировать ее, а не потому, что и вправду допускал такую возможность. Теперь он вынужден это признать. — Мы пока не знаем, что на самом деле произошло, поэтому чем меньше будет об этом сказано, тем лучше. Возможно, имела место трагическая случайность.

Лицо ее оставалось спокойным, почти безмятежным, бело-розовое и по-девичьи гладкое.

— Надеюсь, инспектор. Что-то другое лишь еще сильнее всех огорчит. Всего доброго.

— Всего доброго, миссис Денбай.

Томас выбросил это дело из головы и вовсю работал над серией пожаров, два из которых произошли в его районе и, возможно, были поджогами, когда в половине пятого констебль с прилипшими к голове влажными волосами постучал в дверь и объявил, что к нему посетитель, какой-то знатный господин.

— Кто это? — Питт никого не ждал и сразу подумал, что мужчину ошибочно направили из конторы главного суперинтенданта и им удастся отделаться от него несколькими словами содействия.

— Некий мистер Чаррингтон, сэр, — ответил констебль. — Мистер Лоуэлл Чаррингтон, Рутленд-плейс.

Питт перевернул бумаги, которые читал, лицевой стороной вниз.

— Пригласи его, — сказал он с нехорошим предчувствием. Какая причина могла привести Лоуэлла Чаррингтона в полицейский участок, если только он не хочет сообщить нечто секретное и срочное? В противном случае он либо послал бы за Питтом, чтобы тот зашел к нему, либо подождал, пока инспектор возобновит расследование.

Вошел Лоуэлл Чаррингтон, все еще в шляпе, усеянной дождевыми каплями, и со сложенным, но не завязанным зонтиком, свисающим с руки. Лицо его было бледным, а на кончике носа подрагивала капелька.

Томас встал.

— Добрый день, сэр. Чем могу вам помочь?

— Вы инспектор Питт, полагаю? — чопорно проговорил Лоуэлл.

У Томаса возникло впечатление, что некоторая грубоватость посетителя объясняется тем, что он чувствует себя не в своей тарелке, разрываясь между желанием сообщить о чем-то для него неприятном и естественной неприязнью к полиции. В полицейском участке никогда еще не бывал, и пугающие мысли о грехе и мерзости бередят его воображение.

— Да, сэр. — Питт попытался помочь ему. — Не желаете ли присесть? — Он указал на деревянный стул с твердой спинкой по другую сторону стола. — Это имеет какое-то отношение к смерти миссис Спенсер-Браун?

Лоуэлл неохотно сел.

— Да. Да, я… думал, взвешивал, правильно ли будет поговорить с вами или нет. — Удивительно, как он умудряется выглядеть встревоженным и одновременно напыщенным, как петух, который вдруг громко закукарекал средь бела дня и застеснялся. — Но человек должен выполнять свой долг, каким бы тяжелым тот ни был. — Мистер Чаррингтон торжественно воззрился на Питта.

Питту стало неловко за него. Он прокашлялся и попытался придумать что-то безобидное, чтобы оно не застряло в глотке от лицемерия.

— Разумеется, — отозвался он наконец. — Это не всегда легко.

— Именно. — Лоуэлл кашлянул. — Именно.

— Итак, что вы хотите рассказать, мистер Чаррингтон?

Лоуэлл снова кашлянул и вытащил из кармана платок.

— Вы употребили неверное слово, инспектор. Я не хочу рассказывать, но чувствую, что должен, а это совсем другое.

— Конечно же, — терпеливо согласился Питт. — Ваша правда. Простите мою неуклюжесть. Так что же, по вашему мнению, нам следует знать?

— Миссис Спенсер-Браун… — Лоуэлл засопел и на секунду скатал платок в комок, потом развернул его и вернул в карман. — Миссис Спенсер-Браун не была счастливой женщиной, инспектор. В сущности, если начистоту, я бы даже сказал, что она была неврастеничкой. — Он произнес это слово так, словно оно было не совсем приличным и предназначалось лишь для мужских ушей.

Томасу стоило немалых трудов скрыть изумление. Все остальные говорили противоположное — что Мина была необычайно практичной, прекрасно приспособленной к реальной жизни особой.

— Правда? — Он понимал, что повторяется, но был совершенно ошарашен. — Почему вы так говорите, мистер Чаррингтон?