Степан Разин. Книга вторая - Степан Злобин

— Измена! — выкрикнул Кошкин с другой стороны.

Князь Семен оглянулся. Выстрелив, падал в воду стрелецкий сотник. Молодой казак уже на палубе рубился с Яном Ружинским на саблях. Еще казаки, цепляясь крюками, карабкались из челна на струг. По Волге летели челны и челны к воеводскому стругу. В них — люди с пищалями, копьями, топорами. Князь Семен выхватил свой пистоль, нацелился в голову казаку. Казак рубанул, и полковник Ружинский, выронив саблю, рухнул на палубу. В тот же миг князь Семен пристрелил казака, и тот полетел за борт в воду. Стольник бросил пистоль и схватил второй. Вторая пуля уложила еще казака. Князь Семен выдернул саблю из ножен, стал спиной к мачте, чтобы обороняться до самой смерти, но в тот же миг что-то свистнуло над его головой и непонятная сила рванула его с палубы в Волгу. Он захлебнулся…

— Бик зур балык! Большой рыба! — сказал татарин-разинец, на веревке вытащив стольника в челн из воды…

Только тут князь Семен понял, что он был стащен в воду простым татарским арканом. Он кашлял, плевался. Изо рта и из носа его лилась вода.

— Айда, тебя батька зовет, бояр!

Как во сне, глядел князь Семен на свой караван. На стругах еще гремели отдельные выстрелы, но уже травили якоря. С насадов еще тут и там падали в воду тела начальных людей, но над караваном уже, как стаи чаек в небе, летели сотни подброшенных в знак приветствия шапок…

— Уловили птаху, батьке потеха будет! — выкрикнул кто-то, заметив в челне знатного пленника.

Князя Семена подхватили, подкинули вверх, кто-то его поймал, как бревно, перевернули, поставили на ноги.

Связанный князь стоял уже на палубе атаманского струга. С волос, бороды и одежды его стекала вода. Разин глядел на него с насмешкой.

— Жара, князь Семен. А ныне я не купался. Тепла ли вода? — спросил Разин.

— Не балуй, Степан Тимофеич, — угрюмо ответил князь. — Ты мне в руки попал бы — я бы над тобой не глумился. Воля твоя — хошь руби, хошь вешай, а глум дуракам оставь!

Окружавшие их казаки подтолкнули друг друга локтями, ожидая, что Разин не спустит дерзости и срубит к чертям воеводскую голову.

Но Степан засмеялся.

— А ты прав, воевода. Невместно мне ваньку валять! — Он нахмурился. — Казаков моих пострелял? — спросил он.

— На что же в бою пистоли? — сказал князь Семен, взглянув ему прямо в глаза.

— И то, на войне не убойство — рать, — вдруг успокоившись, согласился Степан. — Развязывай, казаки, воеводу. Гостем будешь, князь. Ты меня принимал по-добру, ныне мой черед чарку ставить. Я на берег съеду, а ты тут покуда гость на стругу. Не бойся, никто не обидит… Да платье свое просуши. Казак тебе даст на смену, а то ты — что мокрый петух, не к лицу воеводе…

Степан ловко спрыгнул в поданный челн и поплыл к стрелецкому каравану…

У Черного Яра по высокому берегу пылали костры. Вокруг костров пили, ели. Вздымались и стукались кружки с вином. Стрельцы братались с разинским войском, многие находили своих прошлогодних знакомцев.

С мачты княжеского струга сняли мертвое тело разинского сынка. Из протопоповского сада в Черном Яру оборвали цветы, притащили на гроб казаку. Понесли отпевать в городскую церковь. Протопопу велели служить заупокойную службу о «безвинно замученном воине Тимофее»…

Атаман подошел к мертвецу, скинул шапку.

— Что обещал, то сполнил, Тимоша, — привел мне стрельцов астраханских! — сказал он с печальной усмешкой. — Ведь эк окалечили, черти, мальчонку!.. — добавил Степан, горестно глядя на обезображенное тело любимца, словно по ранам и ссадинам читая страшную повесть его мук. И вдруг заключил: — Смердит. Закопайте скорее. — Он махнул рукою и пошел прочь.

В соборной церкви Черного Яра заупокойным звоном звонили колокола…

Астраханским стрельцам объявили казацкую волю. Велели сойтись на круг — выбирать атаманов.

Проходя по берегу мимо разинского струга, они заметили Львова. Кричали ему в насмешку:

— Эй, князь! Иди с нами на круг, оберем в есаулы!

Львов сидел погруженный в тяжелую думу. Его угнетал позор плена. Угнетало до отчаянья, что, опытный воин, он позволил себя окружить, как волк, попавший в облаву… Гул, говор и песни многотысячного полчища шли мимо него…

Солнце спустилось уже за город и залило небо багрянцем, когда атаман возвратился с берега на свой струг. Он был возбужден удачей. Всегда блестящие глаза его сверкали огнями больше обычного, движения были не по возрасту легки и быстры. Он вскочил из челна на палубу струга.

— Ну, здравствуй, князь! Не обессудь, хлопот полон рот! Велико хозяйство ты мне привел по старой-то дружбе! Ведь четыре тысячи войска принять не шутка! Да пищали, струги, да пушки — добра-то гора! Оттого я и припоздал… Иди-ка в шатер, комары не так будут мучить.

Молодой казачок-кашевар прилепил в шатре свечи к большому ларю и к бочонку с вином, поставил два кубка, на пестром персидском подносе — закуску.

— Садись, князь Семен.

Разин бросил Львову повыше подушку и сам опустился возле него на ковер, сложив по-татарски ноги. Он налил себе и князю по кубку вина.

— Гляди веселей, князь Семен Иваныч! — подбодрил он пленника. — Что ты смотришь сычом и радость казачью мутишь!

Львов угрюмо смолчал.

— Пьем, что ли! — Степан поднял кубок. — Каждый сам про себя выпьем, князь! Не станешь ты пить за мою удачу на счастье, и я тебя не неволю. — Атаман засмеялся. — А ты пей — не пей, удачлив я в ратных делах! Должно быть, в сорочке родился… Неделя минует — и Астрахань будет моя!.. Сколь там осталось еще-то стрельцов?

Львов покачал головой.

— Чего тебе надо, Степан? Ведь русскую кровь ты льешь понапрасну! Смирись! Куда прешь, как медведь, на рожон?! — воскликнул князь.

Разин громко, отрывисто захохотал.

— Медведей страшишься?! Не я пру, князь Семен. Народ прет, а я подпираю. Не будь я атаманом — другого найдут. Довели вы, бояре, всю Русь — ажно плакать не может. Все слезы повысыхали, как летом трава в степи… А ты, князь, видал, как степи сухие горят? Искру брось — и пойдет полыхать… Так-то нынче народ загорелся.

— А ты будь умнее, Степан; ты сам их уйми, — сказал Львов. — Народ ведь как стадо. Себе не к добру он мятется, себя не жалеет. Хоть ты бы его пожалел! Ведь силу нашлют на вас…

Степан от души засмеялся.

— И ты шел-то силой. Силу вел на меня. А что вышло? Где битва? Где кровь? Вот то-то! Где люди, князь, там и сила моя! — с торжеством сказал Разин. — Ведь нет на Руси людей, кому жить хорошо. Вам, боярам, житье — так вы ко мне не придете!..

— А ты мыслишь, народу добра промышляешь? — спросил князь Семен.

— Добра! — вызывающе бросил Разин.

— Гордыня в тебе играет, Степан, — возразил воеводский товарищ. — Прошлый год говорил, что Корнилу ты хочешь свернуть…

— И свернул! — подтвердил Степан.

— И Войско Донское подмять под себя?

— Что ж, подмял! — согласился Разин.

— И сел бы себе на Дону, да и правил казацким войском! Чего ты державу мутишь?! Век ратный у нас. Нам тесно без моря. Со шведом войны не минуешь. С турками, крымцами биться не миновать. А придет война, ты себя показал бы большим атаманом… Султана по бьешь — и бояре поклонятся низким поклоном и сам государь всему Войску Донскому волю дарует! — убеждал воеводский товарищ.

— Какую там волю, князь! — оборвал его Разин. — Ты словно дите! Бояре глядят, как бы нам воевод посадить, а ты — волю! Поклоны боярские мне насулил… И чего тебе сладко, что царь меня жаловать станет? Ты — князь, я — казак.

— Я прежде тебе говорил, Степан Тимофеич: ратный талант твой мне люб. За то тебе государь и прощеную грамоту дал. А кто же тебе нынче поверит, коль ты своеволишь опять? Ты рад. Кричишь: «Удача, удача!» Стрельцы, мол, сошли к тебе. Напрасная радость, казак! Ведь они — мертвецы! Им всем ведь петля да плаха… Побьют, показнят, кого и за ребра на крюк, кого на огне запытают…

— Боярская речь! — перебил Степан. — Стращаешь ты нас, а народ не страшится. Что я, медом обмазан? Чего ко мне лезет народ? Ты смертью стращаешь? Так, стало быть, смерть слаще эдакой жизни, Семен… Ты мыслишь меня сговорить, а потом к государю с поклоном: мол, я настращал, уломал…

Семен вспыхнул:

— Да что ты, Степан! Я от сердца!..

— Ты, может, от сердца, Семен, да сердце твое не лежит к народу, и думка твоя не про нас. Не нас — ты бояр жалеешь: а вдруг и вправду всю Русь подыму?.. И вправду, Семен, подыму! Весь род боярский к черту под корень порубим!.. Страшишься?! — спросил Степан, испытующе заглянув в лицо пленнику.

Воевода пожал плечами.

— Лес рубят — щепки летят. Я щепка, Степан Тимофеич. Чего мне страшиться? Не бояр я жалею. Ты слеп, а народ за собою ведешь. Ведь что будет? Церковь Христова встанет против тебя. Государь соберет полки. Бояре озлобятся. А бояре сильны, Степан. Они ведь веками правят. Знают, как править. А ты одно ведаешь — как разорять. Разорять не хитро. Кто новое строит — в том сила!..