Господин Пруст - Селеста Альбаре

Следует отдельно сказать о церемонии с салфетками. Всякий раз я готовила целую стопку, штук двадцать; он промокал себя каждой всего по одному разу, а по­том таким же манером сушил кожу. Этих тонких нитяных салфеток был громадный запас, и все они отправлялись для стирки в заведение Лавинь, потому что в квартире ничего не стирали.

Впоследствии, уже после его смерти, я служила в отеле на улице Канетт, и там на пятьдесят комнат в стирку шло не больше белья, чем у г-на Пруста. Иногда, глядя на эти кучи, я говорила ему:

—     Сударь, только подумать, сколько вы тратите понапрасну денег!

—     Каких денег, Селеста?

—     Все эти салфетки совершенно чистые, а вы кидаете их!

—     Дорогая Селеста, вы просто не понимаете, от слишком мокрых салфеток у меня трескается кожа.

Чистка зубов также обходилась в целое состояние. Он пользовался всегда одним и тем же мельчайшим порошком, приготовленным по рецепту его отца в аптеке Леклерка. Зубы он тер щеткой, беря порошок раз пятьдесят, и в результате все по­крывалось им, зеркало, столик и он сам, и уже перед самым выходом, случалось, я говорила ему:

—     Сударь, вы замочили воротничок! Это плохо для горла.

Или:

—     Сударь, вы запачкали галстук, он весь белый.

—     Но я же закрывал его салфеткой!

А если я настаивала, говорил:

—     Да нет, оставьте так, дорогая Селеста. Ведь люди встречаются со мной не ради галстуков.

В конце концов он все-таки соглашался, чтобы я смахнула порошок.

Но это, пожалуй, и все, что мне было позволено. Говорили, будто я завязывала ему галстуки. Никогда в жизни! Да я и не умела это делать. Зато с какой скоростью проделывал это он сам, можно было подумать, что он упражнялся Целый день! Единственное, что он просил иногда, так это помочь с пуговицами на манишке.

Только один раз, уже перед самым концом, уже собравшись выходить, он сидел, усталый до изнеможения, но полностью одетый, и попросил:

Селеста, сделайте милость, дайте мне мои ботинки.

Он надел их, но я вдруг опустилась перед ним на колени и мгновенно застегнула пуговицы; тогда он со страданием в голосе проговорил:

—     Пожалуйста, Селеста, не нужно!

—     Но, сударь, все уже готово. Почему вы не хотите? Когда я поднялась, у него на глазах были чуть ли не слезы, и он с нежностью сказал мне:

—     Ах, Селеста, я вас так люблю!

С ним я чувствовала себя иногда матерью, а иногда ребенком.

IX

ЧЕРНЫЕ НОЧИ ПАРИЖА

Несомненно, война намного упростила наши отношения с г-ном Прустом, точно так же как способствовала и коренной перемене его жизни в сторону уединения, разбросав многих прежних друзей. Если бы не война, хоть он и не забывал бы о деле всей жизни, я думаю, все-таки не смог бы отказаться от искушения бывать в своем круге. Но праздники, приемы и званые обеды закончились. Загородные дома всех светских дам закрылись, а иногда стали военными госпиталями. В самом Па­риже было уже неприлично принимать в салонах, как прежде, не говоря о возникших затруднениях с прислугой. Поэтому многие вместе со своими юными дочерьми обратились к патриотической деятельности на благо раненых и надели форму сестер милосердия. Что касается мужчин, которые в мирное время вращались вокруг этого светского соцветия, почти все они были в армии. Жизнь утратила свой блеск, оставив лишь тревоги и траур.

Брат г-на Пруста находился в качестве хирурга на передовой в Вердене, где организовал первый фронтовой операционный блок. Однажды снаряд разорвался прямо там, где он оперировал раненых, и за храбрость его произвели в капитаны, чем г-н Пруст очень гордился, хотя сильно боялся, как бы с братом чего не случилось.

Смертельной опасности подвергались теперь все те, с кем он в молодости разделял радости жизни. Больше других г-н Пруст издавна любил композитора Рейнальдо Ана, который благодаря родственникам мог бы остаться в тылу, но сам просился на фронт; он писал, что сочинил среди разрывов и свиста пуль песню для своего пехотного полка, и солдаты охотно поют ее. Г-н Пруст очень беспокоился за него, как и за всех других.

—     Вот видите, Селеста, — говорил он мне, показывая их письма, — на них сыплются пули, а я сижу здесь.

Во второе лето войны погиб один из его кузенов, а еще до этого двое близких друзей, которые послужили ему как бы зеркалами для героя его романа, кавалера де Сен-Лупа. Первым погиб в конце 1914 года граф Бертран де Фенелон. Сначала г-н Пруст надеялся, что он попал в плен, и напряженно следил за всеми поисками; только в марте 1915-го по найденным документам и фотографиям удостоверились в его смерти. Он узнал об этом из газет и очень горевал.

Другой его близкий приятель, Гастон де Кэллаве, погиб не от пули — в могилу его свела несчастная любовь, но не в этом дело. Среди потока похоронных извещений для г-на Пруста это было еще одним ударом, обрекшим его на тягостные воспоминания.

Но хотя в Париже и прекратились светские приемы, тем не менее оставалось еще немало людей, с которыми при желании можно было видеться, например, в светских ресторанах. Тем более что уже много говорили о его вышедшей книге, и появились новые знакомства, а когда г-н Пруст хотел куда-нибудь пойти, его не останавливало ни позднее время, ни какие другие обстоятельства.

Я понимаю, как будут восприняты мои слова о том, что для этого требовалась некоторая смелость. Кажется, что было такого особенного по сравнению с опасностями для солдат на фронте? И все же я вспоминаю один случай из того времени, когда немцы начали бомбить Париж и по ночам город погружался в абсолютную темноту.

Однажды г-н Пруст собрался к поэту Франсису Жамму, который одним из первых похвалил его книгу «В сторону Свана»[3]. Жамм жил довольно далеко, у площади Инвалидов. Поскольку мой муж был на фронте, г-н Пруст уже не располагал «своим» такси, и я пошла найти для него машину; в темное время сделать это оказалось не так-то легко, а пока я занималась поисками, он еще и нервничал, ожидая меня в квартире. Но еще до его возвращения началась вдруг стрельба по воздуху, то ли против цеппелинов, то ли против аэропланов. Я сильно испугалась и страшно за него беспокоилась, как он сможет возвратиться домой.

Спустившись в подвал — второй и последний раз — я вдруг услышала звонок у парадной двери и сразу же побежала по черной лестнице в квартиру, чтобы успеть встретить его. Он вышел из лифта спокойный, улыбающийся и очень довольный.

—     Ну, что, Селеста, вы меня ждете? Но все-таки вам лучше сейчас же спуститься в подвал. Будьте добры.