Нестор Летописец - Андрей Михайлович Ранчин

в 1093–1113 годах. Однако здесь сообщается, что два узника были заточены в темницу не старейшинами, а самим князем, причем по ложному обвинению. Рассказ снабжен драматическими подробностями: святые освободили заключенных от оков, но лишили одного из них зрения «для уверения всех, если не станут верить», и обещали вернуть ему зрение через три дня. Они велели освобожденным предстать перед Святополком и заявить: «Зачем так делаешь и, не разобравшись, терзаешь и мучишь? И если не покаешься, не перестанешь так поступать, то пусть будет тебе известно, что наказания и мук не избежишь»[165].

С. А. Бугославский предположил, что Нестор писал житие князей-братьев в годы киевского княжения Святополка, его источником было «Сказание о чудесах Романа и Давыда». И чтобы обелить Святополка, автор «Чтения…» якобы перенес чудо с узниками лет на пятьдесят раньше — в годы княжения Ярослава Мудрого. Так как часть текста «Сказания…», содержащая эпизод об освобождении темничных сидельцев, была составлена около 1108 года, «Чтение…» написано не раньше этого года[166].

Хотя у датировки С. А. Бугославского нашлись приверженцы[167], его соображения сомнительны. Во-первых, возможно, что ходила молва о разных чудесах с освобождением узников — такие чудеса традиционны для житийной литературы{46}. Сам Нестор пишет: «Так же святые избавили многих, бывших в оковах и темницах, не только в одном месте, но и в других городах»[168]. Во-вторых, ничто не мешало книжнику, если он желал очистить имя Святополка от причастности греху несправедливого наказания, признать узников действительно виноватыми, как это он и сделал, но не переносить чудо на полвека раньше[169]. В-третьих, у этого чуда был обнаружен вероятный литературный источник — описание похожего события в так называемом Втором славянском житии чешского князя Вячеслава, или Легенде Никольского, причем совпадения разительны[170]. Наконец, предполагаемая С. А. Бугославским манипуляция с источником напоминает скорее малопочтенную работу политтехнолога, готового поступиться правдой, а не труд истово верующего книжника. Кроме того, как давно предположил П. В. Голубовский, и Нестор, и неизвестный автор (или авторы) «Сказания о чудесах Романа и Давыда» использовали записи, которые велись при Вышгородском храме Бориса и Глеба, где были погребены братья[171]. Текст «Сказания…» автор «Чтения о Борисе и Глебе», может быть, даже и не знал[172].

Итак, «Чтение о Борисе и Глебе» Нестор, скорее всего, завершил в 1081 году или вскоре после того. Возможно, он писал житие к торжеству освящения нового Борисоглебского храма, как предположил М. Д. Присёлков. Монах, обязанный исполнять повеления игумена, не мог самочинно взяться за длительный труд по созданию произведения довольно большого объема. А ведь написание этого жития было невозможно без знакомства с источниками и расспросов знающих людей — на это тоже требовалось свободное время, которым живущий в монастыре инок не располагал, если не получил благословения или повеления настоятеля. К тому же писчий материал, пергамент, был дорог, и едва ли книжник был в состоянии сам приобрести его в нужном количестве. Значит, Нестору вроде бы поручил писать житие Бориса и Глеба игумен. Или, по крайней мере, одобрил желание подначального монаха. У истоков Несторова труда мог стоять еще Стефан. Но заканчивал писать житие его автор уже при Никоне. Однако книжник ничего не пишет о повелении со стороны настоятеля. Поэтому, наверное, это все-таки был его собственный замысел.

Почему наш герой выбрал для своего жития именно этих святых и почему приступил к труду на рубеже 1070–1080-х годов? В это время начал стремительно рушиться порядок, утвержденный завещанием Ярослава Мудрого, и Русь охватил пожар междоусобиц. До этого почти пятьдесят лет страна не знала княжеских распрей. Правда, в 1067–1068 годах Ярославичи воевали и враждовали с полоцким князем Всеславом Брячиславичем. Но полоцкий правитель приходился им лишь дальним родственником, и Полоцкая земля ушла из-под власти Киева еще после смерти крестителя Руси Владимира Святославича в 1015 году. Изгнание в 1073 году из Киева старшего Ярославича Изяслава средним братом Святославом Черниговским в союзе с младшим, Всеволодом Переяславским, нарушило равновесие, длившееся двадцать лет после кончины их отца Ярослава, и показало, насколько хрупким был мир. «Мир стоит до рати, а рать — до мира», — заметит спустя много лет безымянный киевский летописец. Смерть Святослава в 1076 году едва не разожгла войну: Изяслав с польской подмогой весной 1077 года шел на Русь против Всеволода, занявшего Киев, и младший брат мудро предпочел уступить.

Однако в новой ситуации дуумвирата были утеснены и по существу оказались изгоями племянники — сыновья недавно умершего Святослава Олег и Роман и сын скончавшегося раньше Вячеслава Ярославича Борис, ставший князем-изгоем (его отец правил в Смоленске, но смоленский престол теперь получил сын Всеволода Владимир Мономах[173]). Последний в 1077 году лихим набегом на восемь дней захватил Чернигов, в котором в то время не было Всеволода, но потом бежал в далекую Тмутаракань — привычное место всех недовольных и обиженных князей, далекий анклав Руси в Причерноморье.

Если бы Борис следовал принципу старшинства, претендовать на Чернигов, второй по значимости русский престол, он не стал бы. Ведь норма старшинства была утверждена завещанием Ярослава Мудрого. Однако она должна была определять подчинение старших братьев меньшему, а взаимные права и обязанности дядьев и племянников не описывала. К тому же Борис был люто обижен — тут уж не до дедовых заветов и обычаев. В Тмутаракани тогда княжил Роман Святославич — у него, сына Святослава Ярославича, было больше прав на Чернигов как на «отчину», владение, где княжил его отец. Но Роман предпочел поддержать Бориса, возможно видя в изгое таран, способный пробить ему путь к отчему столу. Спустя год в Тмутаракань пришел брат Романа Олег, бежавший из Чернигова, где, видимо, жил на положении полупленника под неусыпным надзором Всеволода и его «мужей»[174]. Автор «Слова о полку Игореве» назвал Олега Гориславличем (Гориславичем), кажется, намекая одновременно и на горе, им принесенное Русской земле, и на горе, им самим испытанное, и на горение славой. 3 октября 1078 года Борис и Олег сошлись со старшими князьями в битве на Нежатиной Ниве где-то под Черниговом. Против племянников сообща выступили Всеволод с сыном Владимиром Мономахом и Изяслав Киевский с сыном Ярополком.

…Минули годы Ярославовы,

были походы Олеговы,

Олега Святославича.

Тот ведь Олег мечом крамолу ковал

и стрелы по земле сеял.

Ступает в золотое стремя в городе Тмуторокане,

тот же звон уже слышал давний великий Ярослав,

а сын Всеволода Владимир

каждое утро уши закладывал в Чернигове