Подземный левиафан - Джеймс Блэйлок

— Что там было? — спросил Эдвард.

— Ты не поверишь.

— Но все-таки?

— Изогнутая кость, футов шесть длиной.

— Китовая, — предположил Эдвард, усаживаясь на свое место.

— Это был бивень мамонта, — отозвался Лазарел. — Я уверен. Нужно подняться к уступу и попытаться забрать бивень манипулятором.

— Мы займемся им на обратном пути, — ответил Эдвард. — Все равно мы мимо этого уступа пройдем. Я засек по глубиномеру — мы сели на карниз на глубине примерно двадцать морских саженей. Бивень мамонта, говоришь?

— Могу поспорить на обед в ресторане. Даже на бутылку хорошего виски.

Лазарел уселся на стул, плюнул на иллюминатор и растер слюну указательным пальцем. Батисфера продолжала медленно, но верно погружаться. Лазарел чувствовал, что его одежда пропитывается влагой, но никаких отрицательных эмоций по этому поводу не испытал. Наоборот, он ощущал странное возбуждение и приподнятость, словно виной тому была скапливающаяся внутри шара сырость. Его волосы намокли и прилипли ко лбу, одна прядь свисала прямо на глаза. Внутри батисферы царил плесневелый, застоявшийся дух, напоминающий Лазарелу запах из давно не мытого аквариума с морской водой. Он нажал кнопку передатчика.

— На какой мы глубине?

— Сто семьдесят пять футов, — ответили из динамика. Голос Сквайрса слышался Лазарелу странно далеким — как будто словам приходилось проделывать длинный путь по переговорной трубе или по двухсотфутовому аквариумному шлангу. Эта мысль внезапно показалась Лазарелу ужасно смешной — он повернулся, чтобы поделиться с Эдвардом.

Однако тот не обратил на него внимания. Сент-Ивс делал руками знаки повисшему перед иллюминатором кальмару, который, похоже, сигналил ему в ответ. Лазарел не заметил кальмара, но моментально проникся духом пантомимы Эдварда и сам сделал несколько оживленных жестов, в результате сильно ударившись рукой о медную задрайку. Кровь из ссадины на тыльной стороне кисти окрасила рукав его рубашки.

— Надо же, — с искренним удивлением произнес он.

Кровь на рукаве напомнила ему о том, чему он научился у отца сорок лет назад. Лазарел порылся в карманах и выудил оттуда четвертак.

— Смотри, — крикнул он Эдварду. — Смотри сюда.

Эдвард с улыбкой повернулся.

Лазарел помахал в воздухе растопыренными пальцами, забрызгав кровью брюки.

— Следите за руками и пальцами, — объявил он тоном заправского фокусника.

С торжественным выражением Лазарел зажал монету между большим и средним пальцами правой руки, потом щелкнул этими пальцами — четвертак соскользнул в рукав. Не успел Лазарел насладиться успехом, как монета выпала из своей ловушки и звякнула под ногами.

Из динамика доносился тревожный голос Сквайрса — он пытался предупредить о чем-то. Лазарел перебил его, заорав в микрофон:

— Нос он и есть нос! — и безудержно расхохотался. Эдвард снова принялся подавать сигналы кальмару. Не поворачиваясь к Лазарелу, Сент-Ивс похвалил сообразительное животное. За спиной Эдварда профессор, кивая, отбивал чечетку, насколько это было возможно в тесноте кабины.

На звуки, вылетающие из приемника, Уильям Ашблесс не обращал никакого внимания — его голова была занята поэзией. Испытывая муки творчества, он сражался со сложными четверостишиями на морские темы — однако чувство рифмы оставило его. Уильяма немного раздражал скрип пера Спековски и — заметно меньше — голос Рассела Лазарела в передатчике, выкрикивающий всяческие глупости о носах. Нашел, где дурачиться. Последняя надежда Ашблесса на то, что попытка Лазарела достигнуть центра Земли увенчается хоть каким-то успехом, сегодня растаяла. Он услышал, как Спековски фыркает от смеха. Из динамика неслось следующее:

— Дуйте ветры, раздувайте! Дуйте-уйте-уйте-уйте! Гип-гип-ура!

На некоторое время голос в динамике стих, было слышно, как кто-то кричит внутри батисферы «ура» и прочее — вероятно, это был Лазарел. Потом снова заговорили:

— Как перековал мне кузнец талию поуже! — в динамике засмеялись дуэтом. — Качай-качай головушкой, мой дорогой кальмар! Я от тебя в безумии, в душе моей пожар!

Ашблесс торопливо нажал на кнопку вызова. Вскинув голову, он принялся смотреть в сторону «Герхарди» — на боте Сквайрс суетился вокруг лебедки, пытаясь выровнять шланги, которые натянулись туго, как струны, очевидно выбрав всю свою длину. Спековски поднялся, собираясь уходить, — он уже увидел все, что хотел. Удивленный выкрик в динамике заставил его остановиться и прислушаться.

— Говорю тебе, я снова это видел, — горячился Эдвард. Последовала короткая пауза, заполненная электрическим шорохом. Ашблесс прислушивался изо всех сил. — Что это такое было, черт возьми? Цефалопод?

Внезапно истерически рассмеявшись, Лазарел крикнул:

— Кушай на здоровье, аркебуз!

— Вон там! — снова закричал Эдвард. — Вон там, над уступом!

Лазарел, принявшийся было напевать что-то ужасно глупое, моментально умолк. Некоторое время никто ничего не говорил. В динамике Ашблесс различал странный звук, похожий на капель. Внезапно Лазарел растерянно прошептал:

— Плезиозавр.

— Слишком велик, — ответили ему.

— Вода и стекло искажают размеры.

— Все равно слишком большой. В нем все сорок футов будут.

— Эласмозавр. Эрасмус, прямо из Баобеля. — Лазарел хихикнул.

Снова никто долго ничего не говорил.

— Что он задумал? — раздался голос Эдварда.

— Он изучает нас. Господи, ну почему мы не взяли с собой фотоаппарат? Оп-ля! Куда это он? Поднырнул под нас! — Лазарел снова принялся булькать и хихикать, потом оглушительно высморкался.

Раздался скрежет стали, словно батисферу волочили по битому камню.

— Эй! — выкрикнул кто-то.

Снова заскрежетало, потом послышался приглушенный водой металлический стук.

— Боже мой! — крики Лазарела перемежались с мерными ударами по металлу. — Он играет со шлангами!

— Пошел прочь! Сквайрс! — внезапно в динамике воцарилась полная, гнетущая тишина.

Ашблесс уже вскочил на ноги и бежал к маленькому ялику, на котором не так давно добрался до берега, а потом вытащил на гальку. Спековски покачал головой, очевидно давая понять, что он не желает иметь ничего общего с этим дуракавалянием. Ашблесс уже забыл о нем. Он столкнул лодку с берега, отвел ее подальше и, когда вода дошла ему до пояса, забрался внутрь опасно кренящейся скорлупки, потеряв по дороге шляпу, обернулся и выловил шляпу из воды, наконец уселся на банку и, поднимая тучи брызг, принялся грести к «Герхарди».

От раскачивающегося бота доносилось гудение и громыхание. Со шлангов и кабеля, поднимающихся из океана и кольцами валящихся на палубу, потоками лилась вода. Джим стоял на фальшборте и напряженно всматривался в воду, надеясь разглядеть всплывающую батисферу, но пока ничего не было видно, кроме бурлящих пузырей. Краем глаза Джим заметил, что от берега к боту что-то приближается; это был ялик, в котором отчаянно работал веслами Ашблесс. Маленькая лодка весело скользила по волнам, поэт изредка оглядывался через плечо, чтобы не сбиться с курса. Он быстро приближался — так быстро, что Джим огляделся в поисках чего-нибудь, чем можно было бы придержать ялик, когда тот окажется совсем близко. Ашблесс последний раз сильно налег на весла и принялся табанить, потом оглянулся и понял, что перестарался с заключительным гребком. Он вскочил, уперся в банку коленями и попытался вынуть весло из уключины, но передумал и выставил в направлении неуклонно приближающегося бота ногу. Внезапно внизу прямо под яликом вода осветилась, и в водовороте воздушных пузырей, с шипением, на поверхности появилось темное тело, чужеродное и холодное, — батисфера, подсвечивающая бурлящую воду вокруг себя слабыми на дневном свету лучами прожекторов. Отшвырнув в сторону ялик, батисфера, похожая на невероятного шарообразного жителя океанских глубин, обливаясь водой, поднялась в воздух. За спиной у Джима, наматывая трос, отчаянно скрипела, завывая от натуги, лебедка, вырвавшая наконец батисферу из водяного плена и дотянувшая ее до пристанища на палубе бота. Опустившись на палубу, батисфера завалилась на бок — одна из трех ее опор была согнута под немыслимым углом.