Народная агиография. Устные и книжные основы фольклорного культа святых - Андрей Мороз

Последовательность праздников, с каждым из которых связана та или иная примета, может быть отрефлектирована как зависимость последующих от предыдущих. Реализация приметы, связанной с одним праздником, ведет к реализации другой приметы, связанной с другим, последующим праздником, и, соответственно, нарушение приметы, отсутствие ее реализации в определенный день мотивируется нарушением приметы в другой, предшествующий праздник. Поскольку праздник в данном случае равен святому, имя которого он носит (или синкретично неотделим от него), такая зависимость подается в фольклоре как сюжет о взаимодействии/невзаимодействии святых:

Вот получился неудачный год. И Исус Христос пошёл выяснять причину, почему неудачный год. И пришёл он… вот не соврать, какой празник был у нас зимой… вот: «Почему, Никола, на Николу у тебя нет травы? Он грит: «Дак Егорий воды-то не дал!» Он к Егорию: «Ты, Егорий, почему не дал воды?» – «Дак Евдокия-то что не поплющила?» Евдокия-то Плющчиха когда бывает, в апреле? Нет, в марте, четырнацатово марта, первое марта по-старому. Он к ней: «Ты что не поплющила?» – «А Федот-от что не покапал?» Ну, он к тому. Дак вот тут или Федот впереди, или Плющиха впереди. Он тоже рядом. Да, Федот должен покапать, Федот Капельник, а Плющиха – плющить. Вот. Он к тому: «Ты что, Федот, не покапал?» А он и говорит: «Дак Трифон-то что… Колотило, что тюки-то не колотил на лесу?» Тюки на лесу, это йиней на лесу, на Трифон, на колотилу, сбиваеца весь. И как будто бьют, колотят называют. Дак вот, девочки, не знаю, когда этот Трифон. Ну он наверно где-то да, где-то вот, февральские-то лазури ведь в конце бывают февраля, так вот, наверно, в этот период этот Трифон. Дак что, грит, Трифон Колотило тюку на лесу не околотил? Ну вот что, оказался Трифон, он к Трифону: «Ты что, Трифон?» – «А я к празнику ушёл, да вина выпил, да и забыл, шо надо колотить». Вот потому и весь год прахом [АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, с. Ухта, зап. от А. А. Дьяченко, 1933 г.р.].

Попытка связать несколько праздников в единую систему и установить биографическую или функциональную близость между персонифицированными агионимами может быть продиктована не только их омонимией (св. Тихон и Тихвинская Божья Матерь [Некрылова-2004а, 30–31]), временной близостью (как в случае с Саввой, Варварой и Николой), тем, что по ним отслеживается какой-то один процесс и они образуют последовательность (как в приведенном выше тексте по цепочке праздников отслеживается приход весны), или тем, что они имеют общий признак (например, одинаковые или сходные приметы или запреты – так могут быть тождественны Варвара и Парасковея), но и географическим «соседством» праздников, отмечаемых в соседних деревнях, или даже просто созвучием: Власий Медосья схватил за волосья (о двух календарных датах, отмечаемых как праздники в соседних деревнях) [АЛФ, Архангельская обл., Няндомский р-н, с. Моша, зап. от К. Н. Поспеловой, 1923 г.р.]. Возможно, впрочем, что в данном примере сближение мотивировано не только временнóй и географической близостью (эти праздники отмечаются в соседних деревнях Мошинского куста; ср.: [ИНД: ] У нас в Лохты Власий, в Наволок – Медосий […] [ВНВ: ] А посмотреть по святкам [т. е. по святцам] […] Волосий да Медосий – чиво, деруцца Волосий? [ИНД: ] Да, дак вот же Власий да Медосий таскались за волосья. Один дък одново уш поджидает, вишь, Власий пройдё, а потом будё Медосий [АЛФ, Архангельская обл., Няндомский р-н, с. Моша, зап. от Н. Д. Ильиной, 1926 г.р., и Н. В. Вдовиной, 1955 г.р.]), но и общей функциональностью свв. Власия Севастийского и Модеста Иерусалимского (оба почитаются как покровители скота и часто упоминаются в скотоводческих заговорах, причем нередко как одно лицо: Власий-Медосий). Изменение имени Модест в Медосий объясняется, видимо, именно соседством этих имен в фольклорных текстах. Само действие, описанное в паремийном тексте, вероятно, связано с характерными для сельских праздников драками деревня на деревню.

Так складывается фольклорная квазиагиография, нередко подменяющая собой настоящую агиографию: название календарного праздника, омонимичное имени святого, перетягивает на себя смысловые акценты, святой отождествляется с праздником, а календарные приметы, запреты, предписания вербализуются как агиографические тексты. [Кто такие Кирик и Улита?] А Кириков вон на той стороне. [Имеется в виду, что в расположенной на противоположном берегу реки д. Лазаревская, входящей в куст Рягово, отмечается этот праздник.] Есть такой. Кириков Улита. [А кто это?] Тожо какой-то святой. Кирик [АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, с. Рягово, зап. от Б. В. Оборина, 1932 г.р.].

При этом с хрононимами связано обычно собственно опознание календарного периода (сегодня такой-то праздник) и актуализация приметы (в этот день что-то (не) следует делать): Касьян Метельник. Много метели, дак хорошо. Рыжиков наростёт много, ягод дак [АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, с. Ухта, зап. от А. П. Коржиной, 1923 г.р.]; Михайлов день дваццать первово ноября. Дак што, тожо Михайлофски мители, на Михайлоф день тожо оттепели бывают [АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, с. Лукино, зап. от А. А. Назаровой, 1934 г.р.]; Вот есть праздник Евдокия, каково она числа, не помню – начинает капать с крыши […]. Это примета просто такая – Евдокиюшка курочку напоит, Николушка коровушку накормит, значит весна будет крутая, ранняя, тёплая, и быстро поднимется трава [АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, с. Труфаново, зап. от Е. Н. Поповой, 1933 г.р.]. Последний пример показывает существенно большую устойчивость соотнесенности календарных примет с праздниками, чем с датами. Названия праздников в памяти носителей традиции в высшей степени устойчивы, они существуют не только помимо знания агиографических сюжетов, но и вне обязательной связи с конкретными датами. Время может отмеряться промежутками, ограниченными праздниками, соотнесенными один с другим, объединенными в единую систему, а не датами: На Ивандень, говорят, цвет – ходят в полё, наблюдают, штобы рожь цвела – на Ивандень цвет, а на Ильин день хлеб [АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, с. Нокола, зап. от А. А. Клочевой, 1920 г.р.]. Весьма часто приходится встречаться с ситуацией, когда информанту известна связь названия праздника и той или иной приметой, но неизвестна дата, в которую этот праздник совершается. Таким образом, из триады ‘агионим – хрононим – дата’ наибольшей устойчивостью обладает второй компонент – хрононим, который расширяет свои функции на остальные два компонента, одновременно и выполняя роль носителя агиографической информации, и структурируя календарь.

Квазиагиография получает дальнейшее развитие в ходе бытования календарных паремий. Сами календарные запреты или предписания, содержащие соответствующий хрононим-агионим, время от времени нуждаются в мотивации и становятся объектами народной интерпретации; интерпретирующие их тексты апеллируют к квазиагиографии, так возникают сюжеты с персонажами-святыми, возводящие к их жизни те или иные запреты/предписания: Овдюшка – прысьваток. Она була нэ хазяйка. То на е нэ робылы зачаткив (не начинали работу, потому что Овдюшка была не хозяйка) [Толстая, 160]. Головосек, или Иван Постный, вследствие такой интерпретации запрета из объекта усекновения головы может стать субъектом: традиционно на Головосека запрещается резать овощи, потому что в этот день Ивану Крестителю голову отрезали, отсюда следует запрет-запугивание: детям запрещали срезать овощи в огороде под тем предлогом, что в этот день Ивану Крестителю голову отрезали; дальнейшее развитие запрета такое: детей пугали, что если они пойдут в огород, то Иван Постный им головы отрежет: Иван Постной – в этом, когда брюква поспеваёт. Тожо, детей-то не пускают в огород, что говорят: «Иван Постный голову отрежот». Пугали детей-то, чтобы не лезли в огород [АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, с. Калитинка, зап. от Л. И. Игольциной, 1931 г.р., мест.] (о квазиагиографии св. Иоанна Крестителя в Каргополье см. [Каспина, 76–84]). То же в случае с запретом работать в день Казанской иконы Божией Матери: «Казанска сердита – не велит работать в этот день» [Белова-2005, 10].

Как святые отождествляются с временными отрезками – праздниками, – так же они могут отождествляться и с пространственными элементами, главным образом с церквами или другими сакральными объектами. Соответственно, агионим становится в таком случае и топонимом, а денотат топонима объединяется не только в речи (ср. пушкинское …у Харитонья в переулке), но и в сюжетах фольклорных текстов: «Часовня была в Суре, Пятницы. Уж где она стояла, я и не знаю. И вот эта Пятница ушла кверху по Пинеге. Икона ушла. И вот ее встретили: “Куда, бабушка, пошла?” – “ Я – Пятница, жила на Погосте, да меня всю залили помоями. Вот и ушла”» [Иванова, Калуцков, Фадеева, № 539]. «[А Вы не слыхали, как из вашей часовни Пятница на Выю ушла?] Слыхала, что ушла, а из-за чего ушла? Божья Матерь приходила, где Иван Кронштадтский раньше жил (изба-то ведь сломана), дак на том месте… Не на том месте, где избушка как раз была у его (у его по-черному была, как баня, а потом он избу построил), а тут жил Иван Ларионович раньше. Там помойка устроена была. Дак кака-то жёнка стала жить в том дому. Дак жёнка вечером помои вылила, и вроде как Пятница та пришла и говорит: “Всю больше залили помоями, поганой водой”. Она видела вроде женщину. “Больше нéкак в грязи жить мне здесь”. И ушла» [Там же, № 540]. То же верование встречаем и в Каргополье в связи с почитаемым там Макарием Желтоводским: мужику после разорения иконостаса (где?) приснился Макарий и сказал, что его прогнали и что он живет сейчас в Вильно [Минеева, Пигин-1998, 49] (речь идет, по всей видимости, о разорении церкви в д. Макарьевский Погост, возникшем на месте расформированной в 1764 г. Макариевской пустыни, после чего св. Макарий отправился в одну из ближайших деревень). В приведенных примерах не вполне ясно, кто именно перемещается с оскверненного места на другое в поисках почитания: святая, часовня или икона Параскевы, но тексты и не стремятся к разграничению этих субъектов – напротив, в них происходит их контаминация.