Теплое крыльцо - Виталий Трубин

Есть хочется до невероятности. Жить еще неделю, даже больше, а талонов осталось всего ничего. Благодаря двум лепешкам, не выкупила хлеб на завтра, но завтра придет, лепешек не будет, а хлеба 185 граммов.

Гитлер, этот сверхизверг, хочет нас извести!

4 декабря.

Мороз впервые разукрасил окна. Раньше это было радостное событие, а нынче сердце щемит.

6 декабря.

Канун выходного. Думаю поехать к Марусе — напроситься на обед. У нее всегда есть продукты. Откуда? Не знаю. А я сэкономлю еду на рабочие дни. Это подло, но на завтра только 125 граммов хлеба на весь день, а есть так хочется. Нечестно? Но, может, люди простят меня? Особенно те, кто сейчас в Ленинграде.

10 декабря.

От Миши, моего однокурсника (он теперь командир взвода), пришло письмо. Вот радость-то! Говорит, что вспоминает меня. Даже не верится. Раньше я не обращала на него внимания. В техникуме сидели за разными партами. Высокий такой, беленький, серьезный, не очень веселый. Как он в окопах в такие морозы?

15 декабря.

Идут бои. Миша! Где ты!?

24 декабря.

Прихожу домой — мерещатся хорошие блюда, а есть нечего. Хлеба нет. Как там, в Кургане, отец, мама, сестренка, милые, дорогие, бедные? А в Тоболе можно рыбу ловить!

25 декабря.

Утром радость! Прибавили хлеба, дали 200 граммов. Радуюсь за людей, многие сильно истощены. Я тоже еле двигаю ноги. Но, может, это еще не настоящий упадок сил? Дома по-прежнему холодно, сижу с коптилкой, от которой у меня перед сном вид, словно, побывала в печной трубе.

5 января 1942 года.

В Новый год надо бы кричать «Ура!», но голоса и сил не хватило. Полмесяца, как прибавили хлеба, а я еще не привыкла. Съедаю все зараз и к вечеру хочу есть, как собака.

7 января.

Рождество. Вчера, ложась спать, загадала: кого увижу во сне, те выйдут из огня живыми; и всю ночь мы плыли на лодке втроем: мама, Миша и я. Больше никого не видела.

Как вы, папа и мама? Папа все так же кочегаром на паровозе? Он с шести лет работал на пашне, которая была рядом с железной дорогой. Рассказывал: «Пашем с отцом, а рядышком бегут поезда. Я сижу на коняшке, хворостинка в руке — правлю. Паровоз с грохотом пробежит, белый дым от него, я нюхаю паровозный дым с наслаждением». Отец ругается: «Чего ядовитый газ нюхаешь?» А я ему: «Нравится. Зовет куда-то».

8 января.

Как никогда тяжело душевно. Был… Предлагал мне… Я его с треском выставила. Слава богу, у меня еще есть силы не соблазниться на его предложение и особенно на золотые горы, которые он обещает. Ничего мне не надо! Я не могу отдать себя человеку, которого никогда не смогу полюбить. Он сволочь, думает, что я дойду до этого ради куска хлеба?! Чудовище 1942 года! Нет, поступить так — значит навсегда потерять к себе уважение, а без уважения к себе, что за жизнь?!

10 января.

Сегодня во сне ела чудные лепешки в масле. Так много, что, проснувшись, до сих пор сыта.

Лепешки были из сдобного теста, румяные, пышные, какие умел выпекать папа. У мамы такие не получались. В детстве папины лепешки были нашим любимым угощением. Садимся на кухне кружком, как зайчата. Мама все приготовит, сковородка на плите раскалится. Заходит на кухню отец, лукаво смотрит на нас, улыбнется в усы, а мы с него глаз не сводим. Он возьмет в руки кусочек теста, помнет в ладонях, аккуратно бросит его, размятое в кружок, на сковородку, и поплывет по кухне сладостно-дурманящий запах.

Я любила есть лепешки, сидя на подоконнике. Беззаботно глядишь в окно. На улице падает снег — праздничный, не опасный. Люди сыты и никуда не торопятся. У них на руках дети, закутанные в шали. В Кургане румяные, сухие морозы.

14 января.

Да, как много значит позавтракать. Как я раньше это недооценивала? Ну, уж как появится много хлеба, я регулярно завтракать буду.

20 января.

У меня день рождения. Исполнилось семнадцать лет. Вечером вязала бойцам варежки.

Я часто думаю о тебе, Миша. Ночью, когда не могу уснуть, я мысленно ищу тебя в темноте — на севере, востоке и западе. Везде, где война. Ты не думай, я три раза ходила в военкомат. С голода стала почти слепой.

23 января.

Ночую на работе, потому что в общежитии холодина. Как дома переночую, утром чувствую себя совсем больной.

Вечером зашла к Марусе. У нее все время народ. Налили мне тарелку супа, и так мне это показалось нехорошо. Просто ужас! Что она может подумать обо мне и все окружающие ее? Безусловно, я произвожу впечатление голодной нищенки. До чего дошла!

Шла от Маруси. Какая чудная ночь! Сильный мороз и светло, светло, как днем. Белым-бело, даже воздух белый. Шла у Марсового поля — это мое любимое место в Ленинграде.

28 января.

Вчера съела хлеб утром, а днем голодала. Вечером же совсем не ела, а утром соленой водички попила, и она даже оказалась вкусной.

…Кончился январь. Днем всюду трупы, ночью кошмары. Раньше хоть сны снились хорошие, всегда с обилием вкусной пищи, но теперь одни кошмары о покойниках.

5 февраля.

Сегодня была комсомольская конференция, потом концерт. Выступали знаменитости — Михайлов, Кедров. Дохнуло забытым, как будто навсегда потерянным счастьем. Как хорошо я себя чувствовала, хотя мы сидели далековато и в холоде.

7 февраля.

Вернулась домой в общежитие. Нет одеяла — девчата затащили в другую комнату. Потом мы все вместе вязали варежки. Увлеклась работой так, что, когда все легли спать, я продолжала вязать. Дорогие бойцы и командиры, будет ли вам тепло в моих варежках и носках? Пусть вам будет теплее, чем мне.

10 февраля.

Все так же: 300 граммов хлеба и водичка. Но теперь воды много пить не буду: многие от этого страдают.

12 февраля.

Все эти дни по вечерам вяжу.

15 февраля.

Первая добрая ночь после долгих мучений от удушья и кашля, но самое большое страдание — грязь в комнате, которую я не в силах убрать.

Живы ли родные? Мама, папа, сестричка Нюра? Миша? Я ему написала, что работаю в строительной конторе. Можно сказать, у меня оборонная работа. Строим…

14 марта.

Уже много дней не хочется есть — это серьезно и страшно.

Трамваи не ходят, воды нет, света нет. Пошаливает здоровье, опухло под глазами, особенно под правым. Неужели потому, что много пью воды? Писать не могу. Разбегаются мысли. Но я все перенесу. Уверена — немцев отгонят от Ленинграда.

9 мая 1942 года.

От Миши с фронта больше не было писем. Сегодня распростилась с косой.

22 июня 1942 года.

Сейчас по радио передали: «Пятнадцать минут десятого». Начал выступать Всеволод Вишневский, и вдруг завыла сирена. Это напомнило, что сегодня год, как началась война. На громадных пространствах идут бои. Миллионы раньше не знавших друг о друге людей делают одно необыкновенное и святое — сражаются с нацизмом. Меня среди них нет! Кто я? Маленькая свечечка, от которой никого не греющий свет. Зачем я жила? К чему готовилась? Думала ли, что настанет час, а я не буду готова к борьбе? Нет, не думала. Казалось, все потяну. И окопы. Теперь поняла: в моей довоенной жизни не было поступка, говорящего, что я могу подняться над повседневностью. Мне казалось, главное свершилось до моего рождения и нам больше не угрожают. Не верила, что будет война. Сколько было сделано, чтобы ее не случилось!

Да, я сама во всем виновата. Уже год война, а я еще ничего не сделала. Отдала колечко в Фонд обороны, вяжу бойцам-варежки и носки, мотаюсь по стройобъектам, черчу, считаю. Но все равно стыдно, как медленно я живу. Прямо черепаха какая-то. Раньше я думала, что никогда не умру! Теперь главное для меня — не поддаваться смирению, что смерть — избавление и покой.

И еще я думаю… Если бы от рождения люди наделялись способностью воспринимать чужую боль как свою, войны бы не было. Каждому, стреляющему в чужого ребенка, казалось бы, что он убивает своего! Фашист только внешне человек, все у него вытравлено!

Тревога длилась долго, но тихо. Только гудят в воздухе наши ястребки.

3 ноября.

Приближается праздник. По старой традиции люди ждут от него хорошего.

5 ноября.