Двойной бренди, я сегодня гуляю - Мария Елифёрова

Манера ложиться спать у него тоже была своеобычной: вместо того, чтобы откинуть одеяло и улечься, Лаи вскарабкался с ногами на койку, приподнял самый краешек одеяла и вдвинул под него своё гибкое, старательно отмытое тело. Вытянувшись в холодной постели, он пошарил рукой в изголовье и включил обогрев. Матрац под ним стал теплеть, и Лаи расслабился.

Ну, уж срывать своё исследование он точно не даст, подумал он, опуская голову на подушку. Надо попросить аэромобиль, когда Мэлори будет в нормальном настроении. Не самый честный способ добиться своего — использование чужих слабых мест, но Мэлори не оставляет ему выбора. Ему не нравилось обдумывать такие вещи на ночь глядя. Гораздо приятнее было зарыться с головой в тёплую постель и прислушиваться к тому, как мягкая тяжесть разливается по рукам и ногам. Ресницы слипались. Лаи натянул одеяло на затылок и провалился в блаженную тёмную бездну.

15. ЧЕТЫРЕ ВЗГЛЯДА НА БАРНАРДЦЕВ

Из книги проф. Льюиса Асланова "Почему я верю в прогресс" (Оксфорд, 2239).

ВЗГЛЯД 1. АНАРХИСТЫ

Мало кому известен тот факт, что в барнардском мышлении отсутствует понятие "государственная граница".

Этим объясняется видимая неадекватность барнардцев, попадающих на Землю, которая доставляет столько хлопот региональным властям. Нетрудно вообразить, к каким последствиям это бы привело, если бы контакт с барнардцами состоялся лет на сто раньше, когда Содружество ООН ещё не было конфедерацией и регламент пересечения границ был намного жёстче. Исторически единственные границы, которые знали барнардские сообщества — естественные природные границы островов и континентов. Для барнардца сама идея того, что на соседних территориях могут существовать различные законодательства, обусловленные историческим развитием и национальным характером, так же непроницаема, как идея равноправия полов для британца викторианской эпохи.

Причина — в специфике устройства социальной жизни на Барнарде, которая недооценивается нашими политиками и контактными организациями, видящими в барнардцах более или менее экзотическую, но всё же цивилизацию, близкую нашей. Барнардцам вовсе незнакомо понятие "национального", и даже вопрос, есть ли у них государственность, является спорным. Хотя в земной документации обозначение статуса таких единиц, как континенты Таиххэ и Фаар, переводится словом "республика", не стоит поддаваться на игру слов. Они не больше отвечают современным представлениям о республике, чем Исландия XI столетия. В технологическом отношении находясь на одном уровне с Землёй, барнардцы в отношении общественном, политическом и ментальном застряли на дофеодальной стадии железного века. Они мыслят категориями соседской, если не родовой, общины. Достаточно упомянуть, что у них до сих пор отсутствует конституция, которую заменяет им обычное право, а о принципе разделения властей они даже не подозревают.

Земная пресса навязывает своим читателям представление о сообществах Барнарды как о парламентских республиках, во всём подобных нашим. Это либо космополитическая иллюзия, либо издержки неокорректности. Типичный барнардский орган власти, который на Таиххэ называют "ифаа-лой", на Фааре "ахр-фау", а в земных переводах именуют сенатом, вообще не является ни парламентом, ни правительством. Туда может баллотироваться всякий, кто достиг зрелого возраста и способен представить доказательства своего веса в обществе; последнее, однако, означает отнюдь не собранные подписи населения, как мог бы подумать любой землянин, а две или три рекомендации со стороны известных лиц.

Такая вещь, как предвыборная кампания, у барнардцев отсутствует полностью. Населению даже не сообщается никакая информация о кандидатах, кроме их имён под фотографиями. Политических партий на Барнарде нет, и всё, на что вынуждены полагаться избиратели — своё знание о личности кандидата. Потому и голосование носит у них не положительный, а отрицательный характер. Избиратель попросту вычёркивает из списка тех, кто, по его мнению, не заслуживает доверия, простым прикосновением пальца к портрету кандидата на мониторе, и единственная гарантия надёжности результатов голосования — система защиты от случайных касаний; но и она сводится лишь к тому, что система просит избирателя подтвердить удаление и увеличивает портрет кандидата, после чего избиратель должен коснуться его волос (если это мужчина) или серёг (если это женщина). Причины, по которым снимаются кандидатуры, бывают самыми разнообразными, и логика их порой совершенно неприемлема для цивилизованного человека. Наиболее частая причина — то, что имя кандидата "никому не известно" (а как оно может стать известно, если политтехнологии на Барнарде пребывают в самом зачаточном состоянии?). Об уровне общественного сознания барнардцев свидетельствует анекдотический случай не столь давнего времени, когда один крупный писатель и общественный деятель был единогласно исключён из списков после того, как потерял браслет, подаренный ему невестой.

Сам же сенат, несмотря на внушительную техническую оснастку, мало чем отличается от средневекового сельского схода. Сенаторы не получают никакой платы за свою работу и потому вынуждены сохранять основную профессию; правда, имеются свидетельства, что многие работодатели добровольно повышают оплату труда тем, кто был избран в сенат — но нет оснований им доверять, поскольку этот механизм не зафиксирован в барнардских законах и, вероятно, является завуалированной формой обыкновенной взятки.

Здание сената никак не охраняется, кроме простейшей электронной защиты от пожара и взлома, и сами сенаторы не пользуются услугами телохранителей (профессия, на Барнарде неизвестная). И пусть сентиментальные поклонники барнардской культуры (видевшие Барнарду только по телевидению или во время двухнедельной турпоездки) не умиляются: Барнарда отнюдь не рай до грехопадения. Достаточно упомянуть судьбу Фаомы Лаи, 109-го ректора Золотого Университета Таиххэ, боровшегося за укрепление академических и общественных связей между Таиххэ и Фааром. Он был застрелен среди бела дня на улице членом экстремистской группировки "Дети Таиххэ", сопротивлявшейся допуску фаарцев в учебные заведения своего континента. Этот случай совершенно ничего не изменил в общественном быту барнардцев. Хотя Фаому Лаи оплакивали на обоих континентах, барнардцы по-прежнему полагаются исключительно на взаимное доверие.

Жизнь на Барнарде полна риска отнюдь не только для известных политических фигур. Со стороны, в особенности любителям этнической экзотики, барнардцы представляются трогательными созданиями вроде китайских кукол. Не следует обольщаться: каждый взрослый мужчина на Барнарде носит в сапоге складной меч, и вовсе не для украшения. Он готов пустить его в дело, если ему покажется, что собеседник его оскорбил. "Убийство за оскорбление", варварство, давно искоренённое на Земле даже в странах Кавказа, на Барнарде составляет 43% от всех совершающихся преступлений, если только его вообще засчитывают как преступление; причём виновниками бывают не только мужчины, но и женщины, и подростки. Человеческая жизнь удивительно мало значит на этой планете по сравнению со страхом быть оскорблённым — возможно, этим и объясняется удивительное легкомыслие барнардцев в вопросах безопасности. Единственный страх, который не стесняется демонстрировать барнардец — страх перед оскорблением. Он готов пролить кровь за какую-нибудь фразу или жест, с которыми землянин привык сталкиваться ежедневно, и, если сенаторы решат, что оскорбление действительно имело место, он отделается лишь незначительным наказанием.

Впрочем, и "серьёзные", по барнардскому праву, наказания далеки от общепринятых земных представлений о правосудии. Пенитенциарная система на Барнарде отсутствует как таковая; наказания, унаследованные от древних времён, имеют вид архаических и иррациональных ритуалов, нередко унизительных для человеческого достоинства. Наша пресса, склонная представлять барнадское общество как "особое", "другое", но стоящее ничем не ниже земного и заслуживающее равного уважения, ничуть не менее склонна замалчивать такие не способствующие этой картине эпизоды, как дело Улаи Хоа, генерала Женской Гвардии Таиххэ, в нетрезвом состоянии посадившей аэромобиль на детскую площадку и сбившей ребёнка. По приговору сената она должна была вынуть из ушей серьги и разбить их молотком, а затем вымыть ноги всем родственникам погибшего ребёнка и за каждым отхлебнуть воды — как ни дико это звучит. В то же время Улаю Хоа не только не заключили в тюрьму, но даже не лишили водительских прав (а только права ношения серёг на несколько лет).

Вероятно, только суеверное преклонение перед авторитетом обычая и установленными ритуалами мешает барнардскому обществу с его и без того аморфной структурой, не терпящей никакой организации, распасться до полной анархии. Здесь мы подходим к следующему аспекту -