Тайна замка Вержи - Елена Михалкова

Оно всегда помогало. Поможет и на сей раз.

Из-за деревьев, где старуха рассыпала золу, выбежал черный пес и замер, увидев ее.

– Где тебя носило? – беззлобно бросила хозяйка. – А ну домой, живо!

Пес опрометью бросился к крыльцу и свернулся у ступеньки.

– Будешь отлучаться по ночам – отравлю, – пригрозила она. – Ишь, взял привычку!

Пес накрыл лапой морду и коротко проскулил.

– Молчи, бесстыжая морда.

Старуха поднялась на крыльцо и напоследок каркнула:

– Спи вполглаза! Проворонишь чужого – шкуру спущу.

Глава 11

Николь разбудило птичье пение. Еще не успев открыть глаза, девочка сжалась, не зная, чего ожидать.

Ох, как страшно размыкать ресницы. Что она увидит?

Вдруг над ней склонился Веревочник, помощник ведьмы? Он сплетен из веревок, на которых вешали отцеубийц, и оживлен древним заклинанием. Попробуешь сбежать – просунет тонкую змеиную ручонку в ухо, протащит через нос, и оглянуться не успеешь, как подвесит тебя на верхушке сосны.

Птаха снова завела песенку. Триль-триль, тюриль-тюриль! Звуки беспечного чириканья заставили Николь устыдиться своих выдумок. Как говорит Венсан Бонне, у страха глаза велики, особенно если они закрыты.

Она глубоко вдохнула и подняла веки.

В комнате никого не было. Потухший камин сонно разевал серую пасть, присыпанную золой. На закопченных балках потолка дрожали размытые светло-желтые пятна. Углы были темны, в них таились сгорбившиеся тени, но от окна до пола наискосок комнату пронзал столб света. В нем медленно кружились пылинки. Они оседали внизу и снова выплывали откуда-то сверху, словно эльфы, танцующие в луче.

Приподнявшись, Николь разглядела на полу скомканную тряпку в бурых пятнах – ночную сорочку, что дала ей Элен. Значит, камень, принадлежащий маркизу, все еще при ней. До тех пор, пока Мортемар не отыщет его, он не отступится.

Интересно, правда ли, что некоторые камни, будучи украденными, притягивают к себе старых владельцев? Зовут их неслышными голосами, пока снова не окажутся в их руках?

– Вижу, ты проснулась.

Николь вздрогнула и повернула голову.

У двери стояла старуха, сжимая в руке ведро, из которого свисали, переваливаясь через край, дряблые листья лопуха.

– Как раз вовремя.

Ведьма прошаркала к камину, уселась перед ним и принялась развешивать на решетке один лист за другим, откладывая рваные в сторону. Закончив, встала и подошла к топчану.

– Тебе они больше не понадобятся. – С этими словами она откинула с ног Николь одеяло.

Перепугавшись до смерти, девочка поджала ноги под себя.

– Ты что это? – нахмурилась старуха. – А ну дай.

Она ловко цапнула Николь за пятку и подтянула к себе.

«Не надо! – хотела крикнуть Николь. – Не отрезай мне ноги!»

Старуха вытащила из кармана замусоленного фартука ножницы и защелкала ими, будто заправский портной. При виде серебристого клюва, сверкающего в воздухе, Николь обмерла, а потом задергалась, как комар в паутине.

Ведьма не отнеслась к ее слабому дрыганью серьезно. Ножницы нырнули вниз, к голой ступне. К коже будто ледышку прижали.

– Перестаралась я, – проворчала старуха. – И когда столько узлов успела навертеть…

Ножницы щелкнули, и Николь почувствовала, как что-то, стягивавшее ее ступню, спадает вниз. Только теперь она ощутила, что и вторая нога чем-то обмотана. Не будь она так испугана, вспомнила бы, что ей еще ночью показалось, будто она привязана к кровати.

Выходит, не привязана.

С правой ногой старуха расправилась быстрее. Смахнула на пол обрывки нитей и отклеила от ступней девочки прилипшие листья.

– Простое средство, но до чего действенное, – пробормотала она.

Убедившись, что и на этот раз ноги останутся при ней, Николь осмелела.

– Что это?

Старуха искоса глянула на нее.

– Это капустный лист. Снимает жар.

Она небрежно бросила листья на пол.

Николь проследила за их полетом и увидела, что они упали на целую груду таких же. Их мясистая поверхность была исчерчена потемневшими бороздками – следами нити.

– Все эти листья тебе пригодились? – недоверчиво спросила Николь.

Старуха не ответила.

– Зачем их столько?

Ведьма нагнулась, собрала ошметки и запихнула в ведро. Двигалась она быстро и легко, острые обветренные локти так и мелькали перед глазами Николь, точно спицы с костяными набалдашниками.

– Хватило бы и четырех, – пробормотала девочка.

Старуха распрямилась.

– Четырех? Ты была как лягушка, изжарившаяся на камне.

Она отряхнула ладони.

Николь боялась ведьмы, но тяга к истине была сильнее.

– Лягушки не могут изжариться на камнях, – неуверенно возразила она.

– Еще как могут. Когда они перебираются из одного болота в другое, предчувствуя засуху. Об этом ты знаешь?

Николь не знала, но на всякий случай кивнула.

– Лягушка скачет себе по тропинке в поисках лучшей доли и думает, что опасаться ей следует только аистов да ежей. В тени попадается прохладный камень, и она решает, что можно бы и отдохнуть. Лягушка распластывается на камне, – старуха растопырила руки, – и засыпает. Но тень сдвигается, земля начинает нагреваться. Глупая лягушка не замечает этого. Она чувствует, что под ее желтым брюхом стало тепло, но не думает, что это опасно.

Ведьма хлопнула в ладоши и усмехнулась:

– В том-то вся и беда. Опасность нужно распознавать загодя, лягушонок. Еще тогда, когда тебе тепло и хорошо, а впереди ждет уютное глубокое болото. Но кто думает о смерти в такие минуты, правда? А уж лягушка вообще ни о чем не думает. Ведь это всего лишь пупырчатая тварь. Но когда она вспоминает, что нужно идти дальше, у нее уже нет сил сдвинуться с места. Она поджарилась, как лепешка на сковороде.

Ведьма помолчала и вдруг щелкнула пальцами:

– Лепешка. Вот чем я тебя попотчую!

– Я хочу только воды…

Но старуха будто бы и не слышала ее – ушла, бренча ведром, и вскоре принялась громыхать кастрюлями у дальней стены.

«Если меня и съедят, то не сейчас», – равнодушно подумала Николь. Страха в ней больше не осталось. Как если бы его долго зачерпывали и поднимали наружу из темных глубин души, выплескивая ковш за ковшом, а потом снова попытались зачерпнуть – а страха-то и нету. Закончился.

Николь закрыла глаза. Собственное нагое тело казалось ей невесомым и бесплотным. Быть может, ведьма решила раскормить свою пленницу, как раскармливают гуся?

Что ж, тогда до рождества можно ни о чем не беспокоиться.

Собственное безразличие мимолетно удивило Николь. Почему она не ломает себе голову над тем, что случилось, когда ведьма утащила ее в могилу? Почему не обдумывает, как сбежать? Почему не хочет даже взглянуть на раненую руку? И безумный маркиз де Мортемар не занимает больше ее мыслей.

Может быть, это она – лягушка на камне? Ну и пусть. Кто знает, отчего они засыпают, эти несчастные лягушки. Что, если на них снисходит озарение и они внезапно понимают, что зря тратили свою жизнь на прозябание в болоте? И под согревающими лучами солнца, благословляя его, радостно принимают смерть.

На этот раз собственные рассуждения ужаснули Николь. Святой Франциск, она набралась ереси от Венсана Бонне!

– Хочешь ты или нет, а подкрепиться тебе придется.

Старуха со стуком поставила на пол рядом с топчаном чашку и миску. В миске чернело что-то, по форме и впрямь напоминавшее лепешку, но только не из тех, что съедобны – во всяком случае, если речь идет о людях, а не о червяках. Николь разом забыла лягушек.

– Мне нужно съесть это?

– На вид не очень, – согласилась ведьма. – Разевай рот.

В мучительных попытках найти способ увильнуть от старухиного лакомства, Николь вдруг вспомнила слова Алисы де Вержи. «Хорошие манеры открывают любые двери», – не раз повторяла графиня дочерям.

Призвав на помощь всю свою любезность, Николь произнесла, подражая благородной госпоже:

– Благодарю тебя. Я бы предпочла что-нибудь другое.

Ведьма хмыкнула, подняла к ней желтое лицо и предложила:

– Лапку жабы? Хвост гремучей змеи? Коготки саламандры?

У девочки мелькнуло подозрение, что над ней потешаются. Но старуха выглядела серьезной и говорила так учтиво…

Взбив подушку, ведьма посадила ее повыше. Длинными сухими пальцами, коричневыми от въевшегося травяного сока, она стала отламывать кусочки от лепешки и подносить их к губам девочки.

Первый кусок Николь проглотила, зажмурившись от брезгливости. Но оказалось, что вкус хоть и не слишком приятный, но и не тошнотворный.

– Жуй тщательно, – посоветовала ведьма. – После всего, что случилось, не слишком-то умно было бы умереть, поперхнувшись крошкой, верно?

– Смерть нас не спрашивает! – слова Венсана Бонне сорвались с губ Николь раньше, чем она успела подумать.

Вообще-то лекарь говорил не совсем так. Жизнь спрашивает нас, смерть – нет. Когда Николь поинтересовалась, что это значит, он объяснил: пока ты жив, можешь выбирать. Только смерть отнимает у тебя эту возможность.