Инфекция - Андрей Лысиков

Последний раз Антон видел Ивана Николаевича в нерабочей обстановке, когда он приходил несколько лет назад на похороны отца. В тот момент им с матерью было очень сложно осознать все произошедшее, и именно Ракитин был тем, кто протянул семье своего друга руку помощи, подставив дружеское плечо в трудную минуту, оказав моральную поддержку и вернув этим своему другу старый долг.

— Антон, — он вышел из-за стола и подошел к нему, — привет. Что-то ты хмурый сегодня…

— Да… — он неопределенно махнул рукой. — Сегодня у меня человек умер прямо в машине, не успели довезти, ребенок.

— Печально, друг мой, печально. Хотя это все издержки профессии. Ты вот, наверное, думаешь, — он неожиданно пристально посмотрел на Антона, — что я всегда такой веселый и беззаботный? Но в моей карьере было очень много смертельных случаев. Люди у меня на руках умирали. Тебе необходимо научиться самому главному в профессии врача: научись держаться чуть в стороне, — видя, что тот собирается возразить, он примирительно поднял руки. — Я прекрасно понимаю, что ты сейчас думаешь. Но я не советую тебе стать бесчувственной деревяшкой. Это просто здорово, что профессия не ожесточила тебя, что ты искренне желаешь людям добра. Но будь, все же, немного в стороне, не пропускай все это через себя. Иначе это тебя сломает, как сломало уже многих, особенно молодых ребят. Запомни это.

Антон медленно покивал головой. О том же самом говорил ему и декан факультета, когда он еще учился, но уже собирался подрабатывать врачом на «скорой», предупреждая обо всех возможных сложностях. Декан его тогда разубедить не смог. Ракитин же и не пытался его разубеждать, всего лишь пытался уберечь, научить тому, что умел сам.

Ну ладно, — Иван Николаевич кивнул, словно соглашаясь с какими-то ведомыми лишь ему мыслями, — ты только за этим приходил? Я тебе всегда говорил и еще раз скажу, что ты смело можешь приходить ко мне за советом и просто поговорить.

— Я знаю, Иван Николаевич. Спасибо большое. На самом деле хотел вас у спросить… Вы себя сегодня нормально чувствуете?

На лице у Ракитина появилась непонимающая улыбка. Однако от Антона не укрылось, что взгляд главврача стал острым и внимательным. Поэтому он продолжил:

— Ну, я имею в виду, не было ли у вас повышенной температуры? Или, может, кашля?..

— Или боли в горле и насморка? — перебил его Ракитин.

— Да.

— Я не знаю, что это такое, — он глубоко вздохнул, — но моя жена сегодня с утра почувствовала себя плохо. Сказала мне, что простудилась. Но где, во имя всего святого, она могла бы простудиться? Такая жара в последние дни…

— Как она сейчас себя чувствует?

— Я звонил перед твоим приходом, вроде бы, нормально. Только голос почти пропал, как будто она пела полдня на пару с Аллегровой, — он мрачно усмехнулся. — Причем Аллегрова была бэк-вокалистом. Я ей посоветовал поспать немного. Может быть, отпустит?

— Не знаю, Иван Николаевич. У нас внизу, в приемном покое, человек тридцать ожидают, когда их осмотрит врач. Все с похожими симптомами. У того ребенка, что мы не успели доставить в больницу, было то же самое. Ее мать я распорядился положить в палату, там те же проблемы…

— Что происходит, Антон?

— Если бы я знал… Что делать с остальными?

— Значит так, всех разместить по палатам. Дежурному врачу совершать осмотр не только утром и вечером, но еще и пару раз днем. Если люди будут еще поступать… — он вдруг сделал паузу, посмотрел на Антона, и тому показалось, что впервые главврач лишился присущего ему чувства юмора, — …задействуйте все отделения клиники. Скажешь, что это мое распоряжение. Действуй.

Ракитин вернулся за стол, схватил телефон и быстро набрал номер. Судя по скорости набора, он звонил домой. Ковалев вышел и закрыл за собой дверь. Надо было спуститься вниз и передать дежурной медсестре распоряжения доктора. И по-хорошему следовало вызывать все смены врачей на работу. Он не слишком сильно, но довольно чувствительно ударил кулаком по двери служебного лифта — что-то он все не вызывался — и плюнув на лифт, помчался вниз по лестнице.

Вадим проснулся поздно вечером и с громадным трудом смог разлепить веки. Голова его раскалывалась на части. В легких было ощущение, будто кто-то развел там огонь и поджаривает его изнутри. Во рту стоял привкус, словно там у нег ночевал целый табун лошадей, не найдя подходящей конюшни. Он крепко зажмурился и снова открыл глаза: действительность перед его взором расплывалась, и парень никак не мог сфокусироваться. Наконец, ему удалось собраться волю в кулак и встать с дивана, хотя он тут же уселся обратно, едва не рухнув на подушку. Головокружение было просто чудовищным. И еще ему казалось, что у него сильно повысилась температура. Голова была как чумная, в ушах стоял звон. Сначала Вадим обвел взглядом комнату, не понимая, где находится. Затем вспомнил, что сидит в своей комнате на своем диване, на который он свалился практически без чувств, когда Артем его привез. Но в тот момент он чувствовал себя слегка простуженным и немного уставшим. Вчерашняя девчонка оказалась довольно крепкой и почти всю ночь выдерживала все, что они с ней проделывали.

Это был далеко не первый случай, когда трое приятелей таким образом проводили свободное время. Обычно кто-то один, иногда двое отправлялись на «охоту», как они это называли, третий ждал в машине, когда его подельники выведут ни о чем не подозревающую будущую жертву их «развлечений» на улицу с дискотеки. Дальше все было просто: подъезжала машина, девушку (чаще одну, но иногда улов был несколько богаче) заталкивали внутрь и ехали на съемную квартиру, где несчастные девушки подвергались жестокому насилию. Больше всего Вадиму нравилось, как они, эти наивные простушки, верившие в сказки о прекрасных принцах, рыдали и умоляли остановиться. Его это заводило еще больше, и он снова чувствовал дикое возбуждение всего лишь от того, что мог обладать тем, что получалось брать только силой. Его всегда манила эта недоступность, женские крики, страх и боль, которые были в глазах насилуемых девушек. Конечно, у него было полно знакомых девчат, и даже парочка женщин, которые были на шесть-семь лет старше его. У него иногда возникало ощущение, что они сидят рядом с телефоном и ждут, когда же он соблаговолит им позвонить, чтоб можно было его пригласить к себе, накрыть стол, немного выпить и раздвинуть перед ним ноги. Вадиму уже давно осточертела эта дурацкая доступность, когда он получал все, что захочет, стоило ему лишь пошевелить мизинцем. Все эти «подружки» (особенно те самые две обеспеченные дамы, которые были замужем) готовы были запрыгнуть к нему в постель по первому даже не требованию, а намеку. И потому Вадиму все это давно перестало нравиться. Он больше не видел никакой прелести в том, что мог получить сразу и в большом объеме. Это навевало скуку. Гораздо веселее было наобещать очередной наивной девушке романтических изысков, а затем усадить ее в машину, привезти на квартиру и взять силой, грубо, слыша, как она умоляет его остановиться и отпустить ее.