Доля ангелов - А. Веста

Густин подъехал за мной ближе к полуночи. Промозглую тьму подсвечивали яркие фары дипломатического „бьюика“. После войны в Москве было мало легковых машин, в основном трофейные и „американки“. Мы подъехали к особняку на Моховой.

— Ох уж эта мне московская слякоть и вечное московское подполье, — ворковал Густин. — Нас ждет сытный ужин, пламя камина и сияние женских глаз. Этот старинный дом, почти дворец, принадлежит посольству, поэтому наши собрания проходят в полной безопасности.

— Добро пожаловать в мирок, набитый странными людишками: женщинами с блуждающими глазами, безумцами и извращенцами, поэтами и просто гениями.

Густин посторонился, пропуская меня вперед в освещенный зал. Зал был полон. На диванах и кушетках сидели и полулежали гости. На низких столиках перед ними стояло вино и вазы с фруктами. Высокий сухощавый мужчина читал что-то вроде лекции. Невзирая на жар камина, он был одет в длинное зеленое пальто. Широко расставленные выпуклые, как у богомола, глаза остановились на мне.

— Это Рыбак из Чефалу, — представил лектора Густин. — Не удивляйтесь странному прозвищу. Он — столь редкий в этой стране иностранец. Послушайте, это очень важно!

— О мистической сущности большевизма пентаграмма говорит больше, чем все исторические материалы съездов, — говорил Рыбак. — Звезда из пяти лучей, иначе пентакль Соломона — есть символ абсолютной магии. Перевернутая звезда названа „звездой Люцифера“. Кстати, некоторое время она использовалась в эмблемах НКВД.

„Красная звезда“ в астрономии зовется — Бета Персея. Арабы называют ее Рас Алголл. О, это страшное имя. Оно переводится, как Голова Ведьмы. Это лик Медузы Горгоны на щите Персея. Женщины, рожденные под светом Бета Персея, Неистовой Звезды, становятся ведьмами. Революция явилась дьяволицей, одетой в пурпур. Это гневное божество почитается в тибетской религии Черный Бон как воплощение мирового хаоса и мести. Индийцы зовут эту женскую ипостась Кали. Красная дьяволица сродни Беззаконной Блуднице из Откровения Иоанна, что любодействует с царями земными. Алая звезда — ее знак и печать, след священной доктрины, о которой большинство большевиков, простите за тавтологию, просто не имеет понятия.

Крепко удерживая меня за локоть, Густин представлял гостей:

— Агния Львовна. Председатель секции „Крылатый Эрос“.

Ростом Агния Львовна была не больше десятилетней девочки. Огненно-рыжие волосы походили на клоунский парик, бледное лицо подрагивало болезненно и нервно.

— Какой красивый мальчик, где ты нашел его, Роберто? — она покрутила пуговицу на моем пиджаке. — Он мне нужен, приведи его ко мне.

— Новенький? — смуглый темноволосый парень, похожий на красивого индуса или перса, насмешливо разглядывал меня. — Тебе-то зачем этот сумасшедший дом на свободе?

— Сумасшедший дом?

— Ну да, конечно. Мы здесь все не в своем уме — и ты, и я. Иначе как бы мы здесь оказались? Пойдем, я познакомлю тебя с этим зоосадом, — позвал он. — Большинство наших считают себя людьми особого замеса, посвященными, но по повадкам ничем не отличаются от обитателей больницы доктора Кащенко. Этот добрый доктор с одинаковым усердием пользует и сумасшедших, и гениев.

— Кир, отпусти Оскара, нам нужно поговорить.

Густин предложил мне сесть на диван в кабинете, отделенном от залы пыльной портьерой:

— Не стану скрывать, ибо сам ценю откровенность — вас ожидает что-то вроде экзамена. Мы должны убедиться в вас. От того, как вы выполните ваше первое поручение, будет зависеть судьба вашей невесты.

Я сделал нетерпеливый жест.

— Не надо горячиться. Будьте внимательны! Завтра утром за вами подъедут люди в штатском. Около полудня вы окажетесь в некоей тщательно охраняемой комнате. Это будет столовая. Кстати, вы там были совсем недавно. Вы вложите этот предмет в выемку под крышкой стола, слева, где стоит высокий стул с плетеной спинкой. После вы сделаете все, о чем вас попросят. Если же вас схватят с этим предметом, не пытайтесь выкупить себе жизнь. Надеюсь, не слишком вас испугал?

Я завернул „устройство“ похожее на кусок мыла в платок и спрятал в нагрудный карман:

— Как я попаду в это помещение?

— Это не должно вас беспокоить. За эту часть операции отвечаю я, — успокоил меня Густин».

Глава 10

Ходок из Китежа

Гималаи видели ламу

С овсяным русским лицом.

«В ту ночь выпал ранний снег, высокий и пышный. Я еще не знал, чем мне грозит этот каприз погоды. В половине одиннадцатого утра меня вызвали в дирекцию цирка. Я положил перстень во внутренний карман пиджака и поспешил в кабинет Шуляты. Там уже сидели два офицера МГБ.

Директор цирка предупредительно покинул помещение. Шулята тоже исчез.

— Прошу следовать за мной.

Должно быть, каждый житель Советской России тех лет уже когда-то слышал эти слова или проигрывал их внутри себя в своем личном театре. Я лихорадочно прощупал мысли офицеров, но они были непроницаемы для меня. Я был уверен, что причиной их появления оказался мой разговор с Густиным. Дешевая провокация!

Но я ошибся. Наш путь лежал на окраину Москвы, в Кунцево. Мне было поручено заложить взрывное устройство на даче Сталина.

Заметенная снегом дача казалась покинутой, но дорожки были аккуратно расчищены. У крыльца тревожно совещались охранники. Генерала Власика, начальника сталинской охраны уже не было при исполнении. Он был снят совсем недавно, и мой вызов на дачу Сталина был несомненным продолжением этой интриги.

Генерал Хрусталев, нынешний начальник сталинской охраны, объяснил, что пропал любимый радиоприемник „хозяина“ и если через несколько часов вещь не будет найдена, вся охрана и обслуживающий персонал дачи будут вызваны к Берии.

По обрывкам мыслей перепуганных служащих я понял, что приемник украден специально. На такую провокацию был способен только один человек — нынешний министр МГБ. В отсутствие „хозяина“ он повадился рыскать по апартаментам якобы для проверки бдительности охраны, вторым номером его шутки был звонок по кремлевской вертушке. Обычно он сообщал, что под розовым диваном, на котором частенько отдыхал Сталин, заложена бомба.

Внутри дачи было тихо и чисто, как в пустом приемном покое: высокие окна, длинный стол с четырнадцатью стульями, накрытыми белыми чехлами. Я объяснил охранникам, что должен побыть один. Убедившись, что моя просьба выполнена, я достал взрывчатку и с минуту глядел на свои трясущиеся руки, потом опустил в карман нелепый предмет и почти сразу забыл о нем. Я не мог причинить Ему зла. Сталин был недосягаем для меня, я был околдован им еще в детстве, ведь перед ним робел сам Вольф Кинг.

Сосредоточившись на поиске, я представил себе пропавшую игрушку вождя. Как шаман я вызвал ее душу, ощупал внутренним зрением и вскоре „нашел“. Я увидел приемник зарытым в сугроб у корней неприметной березы. Он выглядел несколько иначе, чем я его себе представлял, но где находится эта злосчастная береза, я не знал. Тогда я „попросил“ одного из охранников стать моим индуктором. Я прибегал к этому приему в исключительных случаях.

Я погрузил его в легкий транс, сохраняющий двигательную активность, объяснил, где и что надо искать. Люди в охране Верховного были тщательно отобраны на психическую устойчивость, но страх и сильное волнение сделали охранника послушным. Он уверенно отправился в глубину парка и привел меня к высокой березе. У ее корней, в сугробе был найден пропавший приемник.

Меня с почетом доставили домой. Едва машина с сопровождением скрылась в подворотне, я зашел в дощатый нужник во дворе и выбросил в зияющий окуляр нелепый предмет, похожий на брусок мыла в неопрятной обертке.

Едва переступив порог квартиры, я был сбит с ног, скручен и с зажатым ртом выведен через черный ход. В то время пыточный полигон был перенесен с Лубянки в Гнездниковский переулок. В камере, куда меня втолкнул конвоир, ожидали разбирательства двое узников. Рядом со мной оказался древний старичок, по виду — бывший духовный. На верхних нарах устроился молодой уголовник.

— Всяк человек — свет! — кивнул мне старик. — Садись сердешный. Здесь хоть сидеть дозволяется. Я много тюрем прошел: в иных, глаз не смыкая, до утра стоял, в иных по пояс в мерзлой воде до утра, а все жив.

— А куда ты шел, сосуд немощный, пока тебя ГПУ не сцапало? — с верхних нар выглянул жиган, должно быть, продолжая разговор, прерванный моим появлением.

— В Солнцево селенье…

— Это где ж такое? Я сибирскую магистраль вдоль и поперек исколесил, такой станции нет.

— Эка хватил, на поезде? Туда сынок, пешком идтить надо. От Соловков, от северных вавилонов течет на восток тропа жемчужная, заповедная в дальнюю страну Индийскую. Стоят там храмы тысячестолпные, райским виноградьем увитые. Держат ту тропу особые люди. Семь застав у них на пути от Соловков до Солнцева Селенья. Уральские горы надо переходить у Печь-горы, там отыскать Ардын-пещеру, а дальше в стране Лебедии взойти на Белую гору, дабы обозреть дальнейший путь до гор Зималаев. Озеро там есть самоцветное. Живет на том озере, гнезда вьет Птица-лебедь. Взмахнет птица крылом жемчужным, росой осыплет, а человек, у которого сердце-озеро, почует сладкую тягу в страну незнаемую, заповедную. На ясной зорьке в том озере град виден, яко с небес отражен. Светлым Китежем прозывается.