Будь моей - Лора Касишке
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Казалось, музыку и ритм он воспринимает всей кожей. Поначалу мне было неловко. Он покачивался на каблуках и наблюдал за мной, поджидая, пока я подстроюсь под его манеру, так что я чуть было не развернулась к своему столику и не попросила Джона увести меня домой.
В глазах Джона, однако, светилось одобрение. По-видимому, ему нравилось, как я танцую (может, я и правда смотрелась неплохо?), и я не устояла: отбросила природную застенчивость, словно выскользнула из тесного и узкого платья, и показала, на что способна. Мы танцевали, непринужденно обмениваясь репликами. Он не сводил с меня глаз, порой придвигаясь почти вплотную, а несколько раз неожиданно касаясь меня. В один из таких моментов он задел мою грудь тыльной стороной ладони. Случайно, подумала я, и сама удивилась реакции собственного тела на это прикосновение. Тут заиграли медленный танец, и он, не спрашивая моего согласия, тесно обнял меня за талию, и мое лицо само уткнулось в его плечо.
Певец горланил песню в стиле кантри с такой страстью, что звуки его голоса скользили у меня по шее, спускаясь вдоль позвоночника к тому месту, где лежали руки дальнобойщика, имени которого я так и не запомнила.
Его лицо было так близко, что я слышала, как он дышит.
Как будто я прилюдно занималась любовью с незнакомым мужиком. Периодически мы разворачивались, и через его плечо я могла видеть Джона, который, облокотившись на спинку стула, пристально смотрел на нас, потягивая пиво. Никогда раньше я не видела у него на лице такого выражения — одновременно отсутствующего, как у постороннего наблюдателя, и заинтересованного, словно он тоже участвовал в происходящем и чувствовал, как руки дальнобойщика оглаживают мои бедра, а его разгоряченное тело прижимается к моему.
От него откровенно пахло потом.
Он был моложе Натана.
Он так и не сказал мне, откуда и куда едет. Когда песня закончилась, он провел руками вдоль моей спины, глянул в глаза, будто размышляя, стоит ли меня поцеловать, понял, что не стоит, и проговорил:
— Спасибо, красавица. — И ушел, бросив меня посреди танцплощадки, тщетно пытающуюся прийти в себя и как ни в чем не бывало вернуться к Джону.
Пока мы шли к стоянке, Джон не проронил ни слова.
Он отпер переднюю пассажирскую дверцу, и я забралась в машину. Сев рядом, он откинул с колен подол моего платья, нагнулся вперед и, опустив руку, провел ею по моим икрам. В тусклом свете фонаря, болтавшегося на водосточном желобе у входа в «Стивер», на меня блеснули его глаза. Скользя ладонью вверх по моему бедру, он насмешливо-серьезным тоном произнес:
— Ты вела себя очень плохо.
И просунул руку мне между ног. Только тут до меня дошло, до чего возбуждена моя разгоряченная и влажная плоть.
— Дома, — заявил он, — я за это трахну тебя по полной программе.
Я с трудом сдерживала дыхание. Когда мы добрались до дома, у меня настолько ослабели колени, что ему пришлось вытаскивать меня из машины.
«Вы что там, спятили? Где вас черти носят?»
«Что случилось? Весь вечер сижу у телефона. Когда получите это сообщение, сразу же перезвоните».
«Приехали! Теперь я должен узнавать о собственной матери от Гарретта Томпсона? Может, мне позвонить Гарретту, чтобы выяснить, куда она, черт возьми, подевалась?»
«Вы еще вполне можете мне позвонить. Здесь на три часа меньше, чем у вас. Баиньки пока не собираюсь. Жду. Хотелось бы наконец услышать, что там вообще происходит».
Только когда мы закончили в постели (Джон, не выходя из меня, приступил к делу по второму разу), я заметила, что на автоответчике мигает кнопка. От Чада скопилось аж семь сообщений.
Кажется, я была слишком пьяна, чтобы набрать его номер на память. Пришлось искать его в телефонной книге, затем я ошиблась номером, напала на какую-то тетку, тоже навеселе, которая швырнула трубку, едва поняла, что я не туда попала.
Чад ответил после первого же гудка. Ни тени сонливости в голосе — одна ярость. Мне даже почудилась дрожь, появлявшаяся в нем всегда, начиная с двухлетнего возраста в минуты злости или огорчения, из-за чего создавалось впечатление, будто он говорит из тамбура поезда, с перестуком мчащегося по рельсам.
— Ну наконец-то! Спасибо за звонок, мамочка.
— Извини, Чад. Мы с папой выходили…
— До двух часов ночи? На школьную вечеринку?
Я не вытерпела и рассмеялась.
— Что смешного, мам? Я весь вечер проторчал в общаге! От волнения чуть с ума не сошел!
— Ну что ты, что ты. Это я так… — Я трусливо замолчала — как бы не заподозрил, что я выпила.
— Может, все-таки расскажешь, что произошло?
— Что ты имеешь в виду? — На одно безумное мгновение я подумала, что он подразумевает мои обжимания с дальнобойщиками у «Стивера».
— Что я имею в виду? Я имею в виду, что Гарретт сказал мне, что ты сбила на шоссе оленя. С тобой все в порядке, мам?
— Конечно, Чад, конечно, со мной все в порядке. Бампер помяла, вот и все. В остальном все нормально. — Я помолчала. — За исключением оленя.
— Господи! — воскликнул Чад. — Ты же могла погибнуть! Вы должны перебраться в город. Эти поездки слишком опасны. Дай мне папу.
Джон был в душе. Я слышала, как шумит вода. Он напевал что-то бравурное, из какой-то оперы. Потом он сразу же провалится в глубокий сон.
— Он уже в постели, — сказала я Чаду. — Передам, чтобы завтра он тебе позвонил.
— Ну ладно. А теперь тебе тоже не мешало бы пойти спать. Ты ходила к врачу? Ты убедилась…
— Да ничего со мной не случилось, — успокоила я его.
— Откуда ты знаешь, мам? А вдруг у тебя повреждение позвоночника? Или ушиб внутренних органов? Внешних симптомов может и не быть. Ты ударилась головой?
— Нет, Чад. Если кто и ударился, то только олень. — Я опять не удержалась и захихикала. Я все еще не протрезвела.
— Очень смешно, мам. Просто умора. Ладно, иди спать. А папе скажи, чтобы завтра мне перезвонил. И спасибо, что все-таки объявилась.
Он повесил трубку.
Утро встретило меня похмельем. От физического напряжения во время секса болели мышцы живота. Между ног и на внутренней стороне бедер кожу жгло как огнем. Такие знакомые, но практически забытые последствия страсти.
— Я хочу, чтобы ты выяснила, кто твой тайный поклонник, — сказал вчера ночью Джон, поворачивая меня к себе и вглядываясь в мое лицо, когда входил в меня. — И трахнула его.
— Хорошо, — прошептала я.
— Я хочу, чтобы ты позволила ему делать с тобой все, что заблагорассудится, — добавил он.
— Хорошо.
— Я хочу, чтобы ты трахнулась с другим.
Его глаза сузились, и я прочитала в них чувство такой силы, какого не видела многие годы. Эта глубоко запрятанная страсть заставила мое сердце отчаянно забиться, как будто я увидела зверя, вырвавшегося из клетки зоопарка, или громилу с пистолетом в руке, врывающегося в банк. Теперь может произойти все что угодно, подумала я, и меня окатило волнение, к которому примешивался страх. Привычная обстановка вдруг осветилась какими-то небывалыми возможностями, и они меня пугали.