Голосуйте за Берюрье ! - Сан-Антонио

тебе?

Подобные замечания впечатляют. В конце концов, возможно, он и прав. Кто знает?

* * *

Два часа спустя, когда вечер спускается над Белькомбом, возвращается Мартине. Его рот расцветает чудесной улыбкой, способной украсить рекламу слабительного.

- Дело движется, малыш? - спрашиваю я его.

Он шаловливо подмигивает мне:

- Наилучшим образом, господин комиссар.

- Рассказывай!

Легкое откашливание, и он начинает:

- Дама находилась в церкви, около исповедальни. Я подошел к ней и стал рядом на колени. И она меня сразу спросила, что я от нее хочу.

- Что потом, дитя мое? Расскажите мне все, не скрывайте ничего,- посмеиваюсь я.

- Ну я ей и выдал все, что вы поручили мне сказать. Она меня спокойно выслушала. Потом вполголоса спросила, ничем не выдавая волнения: "Что вы имеете в виду под словом улики?" - "Это сюрприз",- ответил я.

Я одобрительно киваю.

- Очень хорошо, Мартине. Даже столь же умный человек, как я, не мог бы сделать лучше.

Он приосанивается.

- Она меня спросила, чего я хочу. Я ей ответил: "Как можно больше!" (Согласитесь, что он не глуп, этот инспектор. Он обладает искусством преодолевать препятствия и манерами, которые мне нравятся. Он, безусловно, сделает карьеру, если коллеги не съедят его по дороге.) "Но все-таки?" - настаивала она. "Сколько вы можете мне предложить?" - спросил я возможно более злым голосом. Она ответила, что подумает, и поинтересовалась, где меня можно найти. Я сказал, что достаточно послать мне телеграмму до востребования, и добавил, что, если завтра к полудню от нее не будет никаких вестей, она будет жалеть об этом всю жизнь, и что ей следует подумать о детях.

- Чудесно! - одобряю я.- Такие выражения всегда производят впечатление в подобных разговорах, они подобны цитате из "Британника"! Что было потом, дитя мое?

- Она пообещала и...

Он умолкает, так как в это время телефон взывает о помощи. Я снимаю трубку. У меня спрашивают, я ли это, что я и не думаю отрицать.

- Это мадам Монфеаль,- произносит женский голос.

Я с трудом сглатываю слюну.

- О, прекрасно, дорогая мадам. Чем обязан удовольствию слышать вас?

- Я столкнулась с одним типом, самым что ни на есть подозрительным, который нагло пытается меня шантажировать.

- Да что вы! - выдыхаю я, разочарованный до самой ватерлинии.

Мартине, который ни о чем не догадывается, непринужденно полирует пилочкой ногти. Он недоволен тем, что его прервали, ибо ему не терпится продолжить свой рассказ.

- Именно так,- говорит вдова.- Этот хулиган сунул мне в руку записку на кладбище в день похорон. Представляете, что это за наглец!

- Да, действительно! Почему вы не предупредили меня?

- Я хотела понять, чего он добивается. Я... думала, что ему известно что-нибудь важное насчет убийства моего мужа и что, предупредив вас, я спугну его... Он говорит, что у него есть какие-то улики, но я не смогла его заставить уточнить, какие это улики. Вы не считаете, что это тот самый сумасшедший, господин комиссар?

- Не исключено,- соглашаюсь я.- Нет, это не исключено.

- Фамилия его Мартине. По всей видимости, это его настоящая фамилия, поскольку почта приходит ему до востребования...

- Я немедленно этим займусь. Мое почтение, мадам. Я вешаю трубку.

- Так вот,- говорит красавец Мартине, подобный сияющей весне или, по крайней мере, мужскому отделу универсального магазина "Весна".- На чем мы остановились?

- Я уже не помню,- бормочет доблестный Сан-Антонио, человек, способный заменить таблицу умножения и чихательный порошок.- Нет, я не помню, на чем мы остановились, но зато могу тебе сказать, к чему мы пришли! К нулю, приятель! Мамаша Монфеаль только что рассказала мне о вашем разговоре. Надо признать, что мы поторопились радоваться.

У бедняги широко, словно шляпа с велюровыми полями, раскрывается рот. Он уже видел себя комиссаром Мэгре, улучшенным Шерлоком, а теперь ему предстоит разочарование.

- Ну ничего,- успокаиваю я его.- В нашей профессии всегда так: приходится наносить много ударов, куда надо и куда не надо, прежде чем нокаутируешь противника.

ГЛАВА XVIII

Если и есть хоть одно существо, которому радостно видеть очаровательного Сан-А, так это Фелиция, моя славная мама.

- Мой мальчик! - ликует она.- Я уже начала волноваться.

- Что за мысли, мама, ну почему?

- Не знаю, просто так...

- У тебя есть какие-нибудь новости?

Она вновь становится серьезной.

- Я не осмеливаюсь,- говорит она.

- Что не осмеливаешься?

- Рассказать тебе о результатах моих поисков.

Такой маму я еще никогда не видел. Если и она начнет напускать на себя вид сотрудника Второго отдела, то пиши пропало. Обычно она очень непосредственна.

- Почему?

- Потому что боюсь ошибиться, Антуан.

Это значит, что она что-то раскопала.

- Все же расскажи. Все, что ты ни скажешь, против тебя не обернется. Мы с тобой не в Штатах.

- Ну так вот. Когда ты уехал, я стала размышлять. И мне пришло в голову, что наша гостиница расположена по дороге в церковь и что история с машиной произошла до мессы.

- Не улавливаю связи.

- Я пошла поговорить с мальчиками из церковного хора.

Я щелкаю пальцами и восторженно целую ее.

- Гениально. Теперь я знаю, кому я обязан исключительным даром, который обеспечил мне такую известность!

- Будь поскромнее, Антуан,- советует она мне нежно, стараясь не рассмеяться.- Ну вот, я поговорила с двумя мальчиками из хора, и один из них сказал, что он видел какого-то человека, закрывавшего дверцу твоей машины.

- Так это же чудесно! Кто?

- Жано!

- Какой Жано? Кто такой Жано?

- Посудомойщик в нашей гостинице.

Она хватает меня за предплечье и сжимает его.

- Я боюсь, не соврал ли он. Можно ли верить показаниям мальчишки? Это же так серьезно, понимаешь?

- Не беспокойся, мама, у меня есть опыт.

И правда, ребята, я знаю по меньшей мере тысячу двести дам, которые вам это подтвердят.

Маму все равно одолевает беспокойство. Она так добра, что переживает за этого вышепоименованного Жано.

- А потом,- вновь говорит она,- Жано, может, просто посмотрел твою машину, не сделав ничего дурного.

- Ну, конечно, не переживай, я сумею его проинтервьюировать мягко.

Я запечатлеваю новый успокоительный поцелуй на лбу моей доброй старушки. Затем отправляюсь на кухню. Хозяин весь в работе. Он готовит для разнообразия телятину в сметане, с приправой из парижских грибов, выращенных в Фуйи-ле-Трюф. Его подручный, он же скверный повар, посудомойщик, истопник и козел отпущения, находится рядом с ним и проворно размешивает соус бешамель.

Я смотрю ему прямо в глаза и констатирую, что они бегают, словно мышь в западне.

"Так-так",- говорю я себе, ибо я хорошо владею этим способом общения.

Хозяин силится продемонстрировать хорошее настроение, хотя далек от того, чтобы его испытывать.

- Вам что-нибудь нужно, господин комиссар?

- Да, я хотел вас попросить одолжить мне минут на десять Жано. Мне надо погрузить тяжелую вещь и нужна помощь.

Хозяин "Сторожевой башни" сдерживает гримасу неудовольствия.

- Это срочно?

- Срочно,- отвечаю я.

- Ладно,- говорит поджариватель коровьих сыновей,- оставь, Жано, свой соус и поторопись!

Я ухожу с Жано, следующим за мной по пятам. Ему явно не по себе. Я чувствую, что искусное расследование, проведенное моей мамой, не замедлит принести свои плоды.

- Куда мы идем? - квакает Жано (он бы охотнее каркнул, но у него не получается "р")

Жано - крепкий парень лет двадцати трех с узким, как лента пишущей машинки, лбом, потухшими глазами и большим слюнявым ртом. Думаю, что ему всю жизнь придется быть посудомойщиком, причем отнюдь не в команде капитана Кусто,- это я вам говорю!

- Ко мне в комнату,- кратко отвечаю я.

Мы поднимаемся. Когда мы входим, он машинально ищет глазами чемодан или другую тяжелую вещь, которая подтвердила бы предлог, под которым я реквизировал его у хозяина. Но ничего похожего не находит.

Я закрываю дверь на ключ, вынимаю его и начинаю им поигрывать, что заставляет побледнеть бедного парня. Используя ключ как ствол револьвера, я прижимаю его к широкой груди мойщика посуды. Он отступает. Я его безжалостно подталкиваю к вольтеровскому креслу и вынуждаю сесть

- Тебе сколько лет, мой маленький Жано? - сладким голосом спрашиваю я его.

- Двадцать четыре,- невнятно бормочет он.

- Следовательно, ты совершеннолетний и у тебя есть все прививки. Такая проделка, которую ты совершил сегодня утром, обойдется тебе лет в пять тюрьмы, это в том случае, если ты еще не сидел.

Его слюна превращается в гипс. Он не в состоянии ее проглотить, и она остается у него прилипшей к небу.

- Но я...

- Ты?

Он растерян, и его нижняя челюсть начинает слегка дрожать

- Давай-давай, ты собирался что-то сказать...

- Нет, я...

Мне его жаль Жано не кретин, но его интеллект развит меньше, чем его бицепсы.