Двойная игра - И. Колвин

Мюллер не задержался долго в Риме, но все же успел сообщить одному из старших бельгийских дипломатов, что Германия начнет наступление на Западе около 10 мая и что нейтралитет Голландии и Бельгии будет нарушен.

На этот раз сообщение Мюллера вернулось в Германию в виде зашифрованной телеграммы. Как адмирал ненавидел шифры!

Мюллер поспешил в Берлин. Перепугавшись, он постарался убедить итальянские пограничные власти поставить в его паспорте соответствующую отметку о въезде в Италию. Датой въезда было поставлено 1 мая, место въезда — Венеция, куда он якобы прибыл воздушным путем. Добродушно настроенный итальянский офицер-пограничник, как мне потом рассказывал Мюллер, был готов проставить какую угодно дату. Но ведь любой разведчик или офицер полиции знает, что отметка в паспорте не может служить подтверждением действительного передвижения его владельца. И все же эта игра с печатями оказалась спасением для Мюллера. Как только он вернулся в Берлин и явился с докладом к адмиралу, тот озабоченно произнес:

— Вот посмотрите. Фюрер в ярости из-за этого.

Он подал бланк с расшифрованной телеграммой, переданной в абвер службой безопасности с требованием установить имя офицера, посетившего Италию. Мюллер хорошо запомнил эту телеграмму, которая могла стать для него смертным приговором. Она гласила:

От бельгийского посла

в Ватикане

министерству иностранных дел

Брюссель 1 мая 1940 года

Один из офицеров немецкого генерального штаба, посетивший сегодня Рим, сообщил, что вторжение в Бельгию и Голландию можно определенно ожидать около 10 мая.

Когда Мюллер читал эту телеграмму, у него буквально стыла кровь в жилах. Значит, гестапо имело ключ к бельгийскому дипломатическому шифру!

Глава 12.

КАНАРИС И ВТОРЖЕНИЕ В АНГЛИЮ

В первых числах мая 1940 года в Швейцарию по так называемой «линии Викинга» — тайному каналу связи между адмиралом Канарисом и швейцарским генеральным штабом — поступило таинственное сообщение. В нем содержалось предупреждение об угрозе вторжения и предлагалось провести мобилизацию. Швейцарское правительство сделало это, но угроза миновала.

Первые девять дней мая прошли спокойно. Но слухи, особенно после сообщения бельгийского посла из Ватикана, все увеличивались. Англия и Франция готовы были вступить в союз с Бельгией и увязать ее систему обороны Мозеля с линией Мажино. Однако бельгийский король Леопольд твердо считал, что его страна должна соблюдать полный нейтралитет до того времени, пока не подвергнется нападению.

Все говорило о том, что Германия, концентрирует силы на Западе, готовясь к нападению. В Норвегии армии Фалькенхорста продвигались на север от Тронхейма, и союзники снова должны были погрузиться на суда в Намсусе, хотя днем позднее они высадили польские войска в Нарвике.

7 и 8 мая в английской палате общин развернулись прения по создавшейся обстановке, и правительство Невилла Чемберлена зашаталось. Голландские власти усилили охрану границы. Бельгия закрыла движение по каналу Альберта. Все пока было спокойно, однако западные державы и нейтральные государства чувствовали тревогу, не веря тишине за Рейном.

Вечером 9 мая генерал Остер отправился на назначенный ранее обед со своим старым другом полковником Сасом, голландским военным атташе. За обедом он откровенно сказал, что, по его мнению, наступление на Бельгию и Голландию начнется на рассвете следующего дня.

До полуночи голландскому военному атташе удалось соединиться по телефону с Гаагой, и он продиктовал дежурному офицеру следующее сообщение:

«Хирург решил оперировать в четыре часа утра».

После этого ему ничего не оставалось делать, как со страхом ждать событий, которые должны были произойти через несколько часов.

Около полуночи зазвонил телефон. Один высокопоставленный офицер из Гааги пожелал удостовериться, насколько Сас уверен, что наступление начнется 10 мая.

Полковник Сас, зная о подслушивании гестапо международных телефонных разговоров, медлил с ответом. У него выступил холодный пот, пока он придумывал, как ответить, чтобы не дать немецкой службе безопасности предлога для прекращения разговора. Сасу удалось сделать это, однако гестаповцам все же стало ясно, что секрет фюрера разгадан.

Голландское правительство рано утром снова пыталось связаться со своим военным атташе, но телефонная связь была уже прервана, а вскоре началось и вторжение. Военные организации абвера во Франции, Голландии и Бельгии быстро активизировались; немцы в форме союзников захватывали мосты и важные опорные пункты. 13 мая дивизия Роммеля форсировала Мозель, за нею двинулась 4-я армия. Немцам не удалось добиться тактической внезапности, и их планы стали известны разведкам союзников, но это не могло уже что-либо изменить в ходе боевых действий. В день «Д» немцы форсировали Маас, и к 15 мая голландская армия, отрезанная от союзников, вынуждена была капитулировать. Король Леопольд предложил капитуляцию 27 мая; 5 июня немцы вошли в Дюнкерк и пересекли Сомму. Четырьмя днями позже прекратились всякие боевые действия в Норвегии, а 10 июня, ровно через месяц после дня «Д», в войну вступила Италия.

Гитлер, опьяненный успехами и ожидавший в скором времени капитуляции Франции, забыл сообщение службы безопасности о разглашении его планов. Но не забыло об этом гестапо. Канарис получил донесение о телефонном разговоре с Гаагой в день «Д». Кто-то на одном из дипломатических приемов в Берлине проговорился, что генерал Остер — близкий друг Саса. Ясно было, что гестапо стояло на грани раскрытия тайны.

«Вы лучше попытайтесь расследовать, как просачиваются сведения из Рима», — подсказал Канарис Иозефу Мюллеру, и тот ушел с твердым убеждением, что начальник всегда защитит его. Прежде всего Мюллер связался с полковником Гельферрихом, немецким офицером, осуществлявшим связь с итальянской разведывательной службой. В разговоре с ним Мюллер дал ему понять, что он, Мюллер, всего лишь лейтенант запаса, а не офицер генерального штаба. А в перехваченном сообщении из Рима говорилось о каком-то «офицере генерального штаба». Мюллер заметил также, что 1 мая он был в Венеции (это подтверждается отметкой в его паспорте) и не слышал, чтобы какой-нибудь офицер генерального штаба находился в то время в Риме. Да конечно, сам полковник Гельферрих — офицер генерального штаба, но он, безусловно, вне всякого подозрения.

Не лучше ли рассмотреть другие возможности? Итальянская кронпринцесса — урожденная бельгийская принцесса. Чиано дружил с кронпринцем и принцессой. А министерство иностранных дел Германии было в хороших отношениях с графом Чиано. Разве не могли секретные сведения просочиться по этому каналу?

За несколько дней пребывания в Риме Мюллер так искусно запутал расследование, что по его возвращении в Берлин Остер с мрачной улыбкой заметил:

«Вы так хорошо провели все в Риме, что гестаповцы совсем оставили в покое эту версию, сосредоточив все внимание на мне». Однако Канарису удалось замести и следы Остера.

Мюллер теперь мог свободно бывать в Италии и спокойно возвращаться оттуда, хотя полковник Гельферрих втайне думал, что секрет выдал именно он.

Англичане стали более внимательно относиться к словам Мюллера. К 17 июня из Франции были выведены последние английские экспедиционные войска, а к 27 «июня немецкая армия вышла к испанской границе на атлантическом побережье у Андая. Англичане покинули острова в проливе Ла-Манш, и у Гитлера появилась идея непосредственного вторжения в Англию. Однако возможность обмануть эту страну казалась теперь очень сомнительной. Все зависело прежде всего от соотношения сил в воздухе, причем ни одна сторона в ближайшие месяцы не могла добиться решающего превосходства. Возможно, англичане через дипломатические каналы сумели намекнуть немцам, что они не склонны долго продолжать борьбу. Гитлер как раз хотел услышать именно такое сообщение, так как не был особенно настроен проводить операцию «Морской лев» (план вторжения в Англию).

Летним днем 1940 года, завтракая с Канарисом в одном из отелей Мюнхена, Мюллер высказал предположение, что англичане оставят скоро идею ведения неравной борьбы. В такой степени счастье никогда раньше не сопутствовало третьему рейху.

— Я думаю, вы, адмирал, согласитесь, что англичане продержатся долго, — сказал Мюллер, желая узнать, какова будет реакция его начальника на эти слова.

Обычное для Канариса чувство юмора покинуло его. Он резко оттолкнул стоявшую перед ним тарелку.

— Англия, безусловно, будет продолжать борьбу! — воскликнул сердито адмирал, как будто обидели его лучшего друга. Мюллер с трудом успокоил его.

Немецкие армейские офицеры, с восторгом рассказывавшие Канарису об успехах немецкой армии, удивленно замечали, что он весьма скептически относится к этим победам. Вероятно, не один из них подумал тогда: «Какой странный человек стоит во главе разведки!»