Тусклый Свет Фонарей - Xenon de Fer

Так, хотя я внезапно преисполнился веры в себя, вспомнив, что всё ж не лыком шит, я поспешил к учителю в надежде, что тот подскажет мне что дельное. Ведь, сколько б я ни храбрился, припоминая свои заслуги и умения, покуда вышагивал по оживленным улицам Цзиньгуанди, где уже развесили и зажгли многочисленные красные фонари и разноцветные гирлянды, в стычке с незнакомым духом я мог оказаться проигравшим.

Каково ж было моё изумление, когда я вошёл в учительский дом и в приёмном зале обнаружил, помимо своего наставника, И Яна. Они сидели за столом, о чём-то увлеченно беседовали и, верно, пригубили уже не один чаван ароматнейшего хризантемового чая. Завидев меня, мой приятель с торжеством произнёс: «А вот и он! Теперь сам нам всё и расскажет». Учитель кивнул, велел мне сесть и поведать им, что я узнал в доме сяня Йе.

Я сел и спросил, не рановато ли для чая из хризантем, ведь до праздника двух девяток ещё далековато. Учитель мне на это ответил, что так-то я прав, но этот напиток как нельзя лучше подходит для бесед о духах[3], после чего позвал слугу, дабы тот наполнил чаван и для меня, и уже сам спросил, что я выведал в доме сяня Йе. Я поведал им то немногое, что разузнал, и, пробуя чай, слушал с тревогой их рассуждения об услышанном.

Вначале они пытались разобраться в том, отчего же картина вообще засветилась призрачным светом, и отчего именно в ту ночь, ведь духи в ночь Цисидзё не так уж и часто наведываются к людям, а, коль такое и случается, то редко приходят со злыми помыслами. Верно, это и заставило И Яна предположить, что какой-то доброжелатель решил подарить картину сяню Йе с благими намерениями, быть может, кто-то сказал ему о её чудесных свойствах, но вышло то, что вышло, и этот человек навлек беду на того, кому хотел блага.

Услышав это, мой наставник глухо посмеялся и сказал, что слишком стар, чтоб поверить в такое. Скорее уж кто-то пытался намеренно навредить брату генерала Йе, но, верно, выбрал не самый надёжный инструмент — ведь все обитатели дома отделались лишь испугом. Впрочем, через миг он стал серьёзен и спросил меня, нашёл ли я какие-либо следы вредоносной магии или проклятья. Я медленно покачал головой. Картина и так, и эдак казалась лишь безобидным произведением искусства. И, кроме того, я вдруг смекнул, что так и не узнал, кто принёс её. Сянь Йе говорил лишь о подарке, но не сказал, от кого он. А я, дурак, и не додумался спросить сам.

— Отчего же мы не думаем, что даритель и вовсе не знал о странных свойствах этой картины? — выпалил я. Наставник и товарищ уставились на меня.

— С чего это ты так решил? — спросил учитель.

— Если эти видения возникают лишь несколько раз в году, то мудрено ли о них не знать?

Слова мои заставили остальных призадуматься. Учитель счёл моё предположение разумным и возможным, но и от своих слов не отказался, а посему вооружил меня всеми необходимыми средствами против ста злых духов[4], а в остальном велел полагаться на себя, глядеть в оба и действовать в соответствии с обстоятельствами, напомнив, что, ежли гуя нельзя убить, то можно лишить силы или заточить, ежли нельзя ни то, ни другое, то можно изгнать. А коли уж всё это не помогло, то остается ещё бегство. С этими наставлениями он и выпроводил меня за порог на улицу, где стремительно сгущающийся мрак разгоняли огни праздничных фонарей и полная луна.

_

Сянь Йе и его домашние встретили меня с тревожными улыбками. Сам хозяин дома, провожая меня в приёмный зал, признался, что они уж было подумали, что я не вернусь. Стараясь звучать непринужденно, я ответил: «Что вы, как бы я вас бросил с такой неприятностью?». Господин Йе, видно, воспрял духом и предложил мне ужин. Мне предстояло скоротать там всю ночь, потому я не отказался.

Меня усадили за стол в свете светильников, а ужин на глазурованной посуде подала мне красивая девушка. По одежде и украшениям я понял, что это не обычная служанка, и поблагодарил её особенно учтиво. Девушка улыбнулась и, прикрывая рукавом покрасневшие от смущения щёки, поспешила уйти.

Трапезничал я в одиночестве, а чай принёс мне сам хозяин и спросил, может ли мне ещё чем-то помочь, прежде чем они уйдут на фестиваль. Я покачал было головой, но вдруг вспомнил о самом главном:

— Сянь Йе, простите, что тревожу вас такими вопросами, но я не могу не спросить…Кто был человек, что подарил вам эту картину?

— А разве ж я не сказал? То был мой сын. У меня двое детей, сын и дочь. Дочь вы уже видели. Я попросил её подать вам ужин.

Я медленно кивнул и спросил, могу ли побеседовать с его сыном. Господин Йе кивнул, удалился, но вскоре вернулся с молодым мужчиной лет двадцати-двадцати пяти. Тот тоже вежливо меня поприветствовал, но, очевидно, совершенно не понимал, зачем его позвали. Он с тревогой взглянул на картину и спросил, чем мог бы помочь. Вначале я подумал насмешливо, что он боится призраков не меньше служанок в его доме, но потом вдруг припомнил слова своего наставника и попросил хозяина дома позволить нам с его сыном потолковать немного вдвоём. Тот не стал спорить и стремительно нас покинул. Так мы с Йе Баоюем остались наедине.

Когда стихли шаги его отца, он вздохнул, сел на табурет возле стола и вновь посмотрел на картину. Я молча ждал, вдруг он что-то скажет. Юноша долго таращился на изображение десяти солнц, а потом спросил:

— Неужели же она и вправду так опасна, сянь Мэн?

— Это мне ещё предстоит узнать, сяньцзы Йе.

Не знаю, отчего вдруг, но юноша грустно улыбнулся и пробормотал: «Чудесны дела богов среди смертных». Я спросил, о чём он говорит, и с новым вздохом он признался, что вовсе не собирался дарить эту картину своему отцу. Так вышло случайно.

Мы встретились с ним взглядом, и, словно прочитав мои мысли, он сказал: «Вы ведь позвали меня, дабы спросить, откуда я взял её?». Я молча кивнул, и с очередным вздохом он поведал мне, что незадолго до Цисидзё бродил среди лавок на Северном рынке, где и увидел эту картину среди других, выставленных на продажу в тот жаркий и солнечный вечер. Ему сразу вспомнилась легенда о запретной любви Небесного Стрелка и красавицы Лян Юэ, и он решил,