Саранча - Юлия Латынина

— Какой патруль?

— Да откуда я знаю? ГАИ, наверное… А что такое двадцать третьего было?

— Химика этого убили, с «Зари», — сказала старуха.

Зина уперла руки в боки.

— Все на Андрея хотите повесить, да? Как вам не стыдно, сволочи вы поганые! Милиционера, товарища вашего, бандит застрелил, а вы под бандита ложитесь! Да при старой власти кто ж вам этак-то позволил бы товарищей марать, а!

— Мы не мараем, — сказал Царьков, — мы просто выясняем обстоятельства…

— Сволочи! Этот бандит ваш — он милиционера убил! А вы.

Тут жаркий монолог Зинаиды был прерван звонком в дверь.

— Откройте, — сказал Царьков

На пороге стоял невысокий мужичок с козлиной бородкой и растерянным взглядом. Зинаида при виде его внезапно смутилась.

— Ну в чем дело? — спросил Царьков. Тот засуетился, вытащил из кармана толстый белый конверт.

— Вот, — сказал он, — принес…

— Кому? — уточнил Царьков.

— Ну Андрею Никитичу…

Обвел растерянным взглядом прихожую.

— Да вы, Зинаида Семеновна, никак меня не узнаете? Я с нижнего ларька…

— Лесько вчера убит, — спокойно сказал Царьков. Торговец растерянно захлопал глазами.

— Убит? А вы кто такие?

— Оперативники. Из другого отделения.

Торговец озадачился.

— А может… это… вы возьмете?

— Зачем?

— Ну тоже защищать будете…

— Лесько вымогал у вас деньги? — с ледяным спокойствием уточнил Царьков.

— Да нет, ребята, какое вымогал… Я сам… ну, порасспрашивал, мне говорят, плати Лесько, он и от бандитов в случае чего прикроет, его Спиридон на день рождения звал…

— Это провокация! — внезапно завизжала Зинаида.

— Санька, проводи человека, — сказал Царьков И раньше, чем растерянный владелец ларька успел опомниться, Синицкий скользнул вместе с ним за дверь. Царьков захлопнул замок.

— Пойдемте, Зинаида Семеновна, — сказал он. Женщина, понурив голову, вернулась за ним на кухню.

— Значит так, Зинаида Семеновна, — жестко сказал Царьков. — Давайте договоримся так. Либо мы раскручиваем на полную катушку все. Всех этих ларечников, которые носили вашему мужу деньги. День рождения у Спиридона и прочие прелести. Либо вы без истерик и криков о бандитах отвечаете на вопросы о вчерашнем дне. Ваш муж вернулся около восьми и ушел около десяти?

— Да.

— Он не собирался никуда уходить в этот день, верно?

— Не собирался.

— Ему позвонили или за ним пришли?

— Пришли, — сказала старуха.

Зинаида кинула на мать ненавидящий взгляд.

— Кто пришел?

— Не видела я, кто пришел1 — заорала Зинаида. — В дверь позвонил, Андрей открыл, шу-шу-шу, и уехали!

— На чем?

— На «опеле». Он, «опель», на меня записан, — с вызовом сказала женщина. — А вы его на штрафной стоянке держите. Если чего с ним случится, я этого так не оставлю!

Царьков и Синицкий переглянулись.

— Значит так, Зинаида Семеновна, — сказал Царьков, — есть предписание произвести обыск у вас в квартире. Вот ордер, зови, Саня, понятых…

Обыск продолжался часа три. Из ящика бюро изъяли старые записные книжки Лесько. Из сейфа — пять тысяч долларов, происхождение которых хозяйка объяснить не смогла. За обложкой «Медицинской энциклопедии» обнаружилась целая пачка старых акций МММ — скорее всего, хозяева в досаде просто забыли о скоротечном сокровище.

Царьков не поленился слазить на антресоли. Те были забиты невероятным хламом. Рачительная хозяйка всему надеялась найти применение: старым плинтусам, отодранным при ремонте квартиры, рулонам обоев, которых уже не осталось в комнате, гигантской коробке из-под импортного телевизора, в которую были впихнуты коробочки поменьше: от видеомагнитофона и телефона. Царьков копался во всем этом хламе со странным чувством. Две недели он требовал санкции на арест Лесько — две недели он обивал пороги замов Молодарчука и самого и.о, начальника облУВД, он даже совершил почти немыслимый для милиционера поступок — пошел с материалом о Лесько в газету «Вечерний Тарск», — и вот наконец он дорвался до своего. Он ущучил продажного мента, который работал на преступную группировку. Но почему-то радости не было. Была головная боль, и было красивое, белокожее лицо московского бандита с рыжеватыми волосами и холодными глазами цвета мореного дуба, и были узкие пальцы московского гостя, открывающие дверцу угольно-черного, как глаза сатаны, «хаммера».

В семь вечера тяжелая железная дверь с кодовым замком захлопнулась за обоими ментами. Жилой дом, как уже сказано, был расположен в престижном и чистом районе. Из квартиры Лесько открывался великолепный вид на скованную льдом Тару, а сам подъезд выходил в другую сторону, на широкую и чистую улицу. Прямо рядом с подъездом была остановка троллейбуса, обросшая двумя киосками.

Яша заглянул в один из них и был не особенно удивлен, распознав в продавце того самого мужичка с козлиной бородкой, который четыре часа назад приходил с деньгами в квартиру Лесько. Царьков поманил его пальчиком, и мужичок покорно покинул торговое место и вышел к операм.

— Ты за что Лесько-то платил? — спросил хмуро Царьков.

— Ну известно что… охранял…

— От кого охранял-то?

— Да ходили тут ребята, от Спиридона. Пятьсот баксов в месяц требовали, прикинь? У меня и бабок-то таких нет, иной день ста рублей не наторгуешь, а они туда же: «Мы тебя, бобер, в натуре уроем, киоск пожжем…» Я уж и не знал, что делать, а потом Мишка — он тут тоже торгует — надоумил, что у нас рядом крутой опер живет. И денег возьмет немного, и братков этих уроет…

— Урыл?

— В лучшем виде! Приехал «газик», всех забрал в отделение, ко мне на следующий день извиняться пришли, чуете? Ну не они сами, а их дружки. Так, мол, и так, ты их извини, а заявление отзови. А то рыбам скормим.

— Да, — усмехнулся Санька, — знатно извинились.

А Царьков добавил:

— Он же тебя развел.

— Кто?

— Лесько. Сам на тебя бандитов натравил, сам и защитил. Их через три метра выпустили. Не помню я что-то такого, чтобы Лесько Спиридоновых братков в обезьянник сажал…

— Может, так оно и было, — проговорил ларечник, — а делать-то что? Ведь опять сейчас наезжать будут. А вы меня просто так разве станете охранять?

— У милиции работа такая, — сказал Царьков, — охранять не за деньги, а за налоги. Которые за деньги охраняют, те бандитами называются.

— Так разве ж я налоги плачу? — вздохнул ларечник.

Царьков помолчал, потом спросил:

— Ты здесь вчера был?

— Ага. С девяти и до девяти. Сколько ларек работает.

— Не видел, как Лесько отъезжал?

— Он не сам отъезжал, — сказал ларечник. — За ним какой-то мужик приехал, и они гуськом уехали. Мужик на своей, а Лесько на «опеле».

— Мужика опознать можешь?

— Да откуда? Темно, да снегопад. Он по уши в шапке и воротник поднял. Большой, начальственный. Такие не бормотуху покупают, а коньяк с конфетами.

— Не браток?

— Не-а, — сказал ларечник. — На этих у нас глаз наметанный. Эти, когда мимо идут, спиной чувствуешь — либо не заплатят, либо побьют.

— А машину его видел?

— Он ее за углом поставил. Иномарка черная, и стекла темные, а номера все в грязи. Ларечник усмехнулся и добавил:

— Да тут уже спрашивали.

— Кто?

— А вот те самые, которых спиной чувствуешь. Москвичи.

— Почему ты решил, что москвичи?

— А номера на джипе московские. Знаете, какой джип? «Хаммер», таких, говорят, на всю Россию два десятка…

Садясь в разъездную «пятерку», Синицкий оглянулся на окна квартиры Лесько: окон было много, и они уютно светились синим и розовым.

— Да, — сказал он, — неплохо служить бандитам, а?

— А может, наймемся? — усмехнулся Царьков. — Глядишь, на «хаммере» прокатят… Синицкий мрачно сплюнул.

— У тебя чего-нибудь пожрать есть? — спросил он. — Сил нет, в брюхе как шрапнель рвется. Вроде на медосмотре сказали — язва начинается.

Глава 6

Пацаны Валерия действительно появились при доме Лесько, а поскольку у них не было двухчасового совещания на предмет увеличения раскрываемости преступлений и сильно поддатого заявителя, который явился к Царькову с плачем об угнанном «Жигуле», то и появились они там на три часа раньше.

Визит принес неожиданные результаты. Муха не сомневался, что стреляли в Валерия по указанию Спиридона. Однако со слов ларечника вдруг выяснилось, что субъект, который закатился в квартиру к ничего не подозревающему Лесько, был солидный господин в пальто и добротной шапке и на местных отморозков не походил.

Еще более настораживало описание иномарки: она была черная и начальственная, и образовалась она у дома Лесько спустя полтора часа после того, как гости стали разъезжаться из церкви — большею частью именно на таких представительских иномарках. А ни Спиридона, ни его братков у церкви опять-таки не было.