Обратный отсчет - Роман Канушкин

— Ребята, я это умею делать быстрее. Не стоит даже пробовать.

Боковым зрением охранник увидел спускающегося по лестнице Лютого — черт, как его выставляют перед хозяином, — но тот был почему-то абсолютно спокоен. Может, он не видит, что происходит нападение?

А потом насмешливый голос, несущий облегчение:

— А ну-ка, опустите валыны, братва. — Лютый улыбался. — Ну, быстро… Сегодня у нас самый почетный гость. Самый! Так моих гостей не встречают.

ЧТО ПРОИСХОДИТ?

Лютый широко развел руки в стороны:

— Добро пожаловать, Ворон! Может, всех их уволить? Не знаешь, какую надо охрану, чтобы ты не смог пройти?

— Твоей достаточно, Рыжий. — Пистолет так же внезапно, словно в руке фокусника, исчез. Они какое-то время смотрели в глаза друг другу, затем оба улыбнулись.

— Добро пожаловать, дорогой, в мою босяцкую контору. — Лютый насмешливо осмотрел свою дезорганизованную охрану и стонущего Глуню, — скажите спасибо, что у него сегодня хорошее настроение: могло быть и хуже.

Потом они обнялись, и Лютый проговорил:

— Ну, здравствуй, брат! Судя по диспозиции, — он усмехнулся, — что-то случилось?

Стилет кивнул.

— Я тебя ни о чем не спрашиваю. По крайней мере пока не поднимемся ко мне и не поднимем по рюмке чаю. У меня есть кристалловская, твоя любимая. Перешел на нее.

Потом Лютый обернулся — боксер был совсем белый.

Лютый посмотрел на Стилета:

— Так это ты, что ль, его вчера?

Игнат еле заметно кивнул.

— Ладно. — Лютый потер руки. — Глуне — доктора. Знаешь, Седой, куда звонить, чтоб без лишнего… Давай мухой. Хотя, — и Лютый снова усмехнулся, — может, мне его самому слить? Кому теперь нужен безрукий… Глуня, ты сам виноват, забудь. Ты понял? Понял меня, Глуня? За-будь.

Боксер угрюмо кивнул.

— И потом, — совсем развеселился Лютый, — дело твое, но учти: в третий раз будет больнее… — Затем он обратился к Зелимхану:

— Будьте любезны, отпустите новенького. Человек, можно сказать, еще даже не въехал в специфику нашей работы, а вы ему секир башка…

Лютый, улыбаясь, еще какое-то время смотрел на Зелимхана, потом лицо его стало серьезным. Он перевел взгляд на Стилета, снова посмотрел на чеченца и кивнул головой.

— Пойдемте наверх. — Он сделал приглашающий жест. — Так, братва, здесь никого не было, к нам никто не приходил. Ольгу ко мне в кабинет. Мухой.

Ворон мысленно улыбнулся: опять это удивляющее многих чутье (слышишь, Рыжий, мне иногда кажется, что у тебя прямо-таки собачье чутье!) не подвело Лютого — скорее всего рыжий бродяга узнал, кем является спутник Стилета. Он это тут же продемонстрировал.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — тихо проговорил Лютый. — Молодец, что пришел. Все, что у меня есть, находится в твоем распоряжении… — И он снова улыбнулся. — Только сразу признайся: ты не ведешь маленькую войну?

— Приказано уничтожить… Это война?

— Кого?

Стилет пожал плечами:

— Кому-то — чеченца… Кому-то, возможно, уже и меня. Не волнуйся, за нами все чисто. Я бы не стал тебя подставлять.

— Я об этом базар и не держу. Ну а ты?

— Что я?

— Приказано уничтожить?

— А… — Ворон вздохнул. — Да, приказано… Бомбу, очень хитрую бомбу. Она кружит сейчас там.

— Где?

Стилет поднял руку:

— В небе над нами.

Галина

Четверг, 29 февраля

14 час. 31 мин. (до взрыва 2 часа 29 минут)

Итак, запланированная поездка все же не состоялась. Этот телефон серого цвета опять отобрал у нее мужа. Его не было две недели; он возвращается в дом всего на одну ночь, они обещают четыре дня отдыха, но утром забирают его снова. Он что, один у них такой? Чем они все заняты? Чем заняты эти безумные организации, выжимающие людей до последней капельки пота, а потом..

Она осмотрела их скромное жилище и подумала, что Игнату вчера исполнилось тридцать и меньше чем через четыре года тридцать исполнится ей, а в их кочевой жизни за шесть лет брака мало что изменилось…

ВЫЖИМАЮЩИЕ ЛЮДЕЙ ДО ПОСЛЕДНЕЙ КАПЛИ, А ПОТОМ?..

Галина с грустью посмотрелась в зеркало, снятое когда-то со старого шифоньера и теперь повешенное в прихожей, и вдруг проговорила:

— А потом выбрасывающие их на помойку!

Она испугалась силы собственного голоса и внезапно поняла — что-то накопилось в ней, нуждающееся в выходе. Она почувствовала, что оказалась вдруг не в состоянии с этим справиться, и из ее глаз покатились, будто прорвав плотину, неожиданно крупные слезы. Как сухие разбегающиеся бисерины, словно специально припасенные для этого случая. Галина испугалась, что малышка увидит ее плачущей, но ребенок, к счастью, возился в маленькой комнате с огромным надувным динозавром, подаренным дядей Максом… Маленькая комната… В их большой комнате — шестнадцать с половиной метров, а в маленькой — меньше десяти. Самая миниатюрная квартирка в центре, но у многих ребят из бывшей команды нет и такой. Кроме тех, кто РЕШИЛ ОБУСТРОИТЬ свою жизнь…

Она почувствовала, что дальше ее мысли могут начать развиваться в опасном направлении, и решила не думать об этом. Она достала платок и промокнула им слезы. Повернулась к тумбочке, где стоят фотографии. И та их любимая, где они в Крыму, шесть лет назад. Втроем — самые красивые, самые загорелые и самые счастливые она, Игнат и Макс.

— Боже мой, где же ты нашла таких красивых мужиков? — говорили ее подруги.

— Места надо знать, — смеялась она.

Она взяла фотографию и улыбнулась — слезы грозили опять прорвать плотину. Через полтора месяца малышке исполнится три, следовательно, декретный отпуск заканчивается, пора возвращаться на работу, а ребенка устраивать в садик. Господи, а сейчас все так дорого…

Галина поставила фотографию на место и подумала о Максе. Как-то раз он заявил, что был последним дураком, когда познакомил их с Игнатом. Он это говорил как бы шутя, и Воронов только улыбался, но то, что произошло однажды, за несколько дней до свадьбы, она никогда никому не расскажет. Она запретила себе об этом вспоминать.

А когда Макс познакомил их, ей было всего девятнадцать. Господи, она была совсем ребенком и влюбилась как сумасшедшая! И он без конца куда-то уезжал, а Галина продолжала ходить в свой институт, пока однажды не поняла, что без него уже не сможет. И она очень боялась встречи и боялась того, что может произойти, а потом позвонил Макс и сказал, что они в Москве и можно сходить куда-нибудь, потом добавил:

— А тебе привет от моего товарища, Игната Воронова, помнишь такого, я как-то знакомил вас?..

Помнишь такого?! Глупый, глупый ты, Макс, помню ли я такого? А Макс просил прихватить институтскую подружку, потому что, собственно говоря, их пригласили в гости, а Игнат Воронов будет петь, он очень неплохо поет под гитару. «Он все делает очень неплохо, — чуть не произнесли ее губы, — поэтому, если есть желание…»

И она очень боялась встречи, и боялась того, что может произойти, но, выпорхнув из подъезда своего дома, Галина вдруг поняла, что если он захочет взять ее, то вряд ли она ответит отказом.

А Макс?.. Он был старше на пять лет, и Галина всегда его считала своим другом, самым большим и верным другом, что-то вроде старшего брата, всегда веселого и всегда великолепного. Ей льстило, что рядом находится кавалер, от одного вида которого может закружиться голова, и если бы не появился Воронов, вполне возможно… Но в тот вечер ничего не произошло. И она отшила всех своих кавалеров и загрустила, и даже мама что-то поняла — уж не влюбилась ли ты, милая? — а потом состоялась эта чудная, волшебная поездка в Крым. Они были втроем, три дитя восторга, и казалось, что все трое влюблены друг в друга, и пространство вдруг наполнилось опасностью. Эта набухающая весенняя почка должна была вот-вот взорваться — ситуация требовала разрешения, — они были молоды, веселы и счастливы, но когда Макс понял, что происходит на самом деле, было уже поздно.

«Предатели», — проговорил Макс и тут же рассмеялся. Он все превратил в шутку, но их крымский рай закончился. Теперь они с Игнатом заделались влюбленной парочкой, а Макс нашел себе какую-то курортницу, потом еще одну, и еще, а через несколько дней пришла пора возвращаться в Москву. И она научилась получать удовольствие от всего, что любил Игнат, — и от бесконечной ночной любви, когда переставали существовать всякие запреты, от частой рыбной ловли, в чем она даже превзошла учителя, от горных лыж (в то время это еще не превратилось в спорт для сногсшибательно богатых), и Игнат говаривал, что когда-нибудь он на все плюнет и устроится горнолыжным инструктором где-нибудь в горах, среди ослепительных ледников, рядом с белым снежным божеством, подальше от безумия больших городов. Она стала бегать по утрам, несмотря на сладкую привычку подольше понежиться в постели, и даже, к ужасу родителей, совершила три прыжка с парашютом в подмосковном Чехове.

— Зачем тебе все эти мужские игрушки? — сказал ей как-то Макс, — смотри, будь осторожнее, начнешь еще и стихи писать…