Вся правда о нас - Макс Фрай

— Во-первых, может, — флегматично сказал Шурф. — И ты сам это знаешь. А во-вторых, Хонна в бытность свою Великим Магистром Ордена Потаённой Травы прекрасно разбирался в людях. И вряд ли утратил это ценное качество за прошедшие годы.

— И что?

— Да то, что лично я тоже поостерегся бы выкладывать тебе какую-нибудь тайную правду, если бы вдруг её узнал. Потому что для начала ты просто не согласишься с услышанным. Нет, нет и нет. Отстаньте от меня со своими бреднями! Потом, какое-то время спустя, ты обдумаешь полученную информацию и непременно попытаешься сделаешь из неё трагедию, причём совершенно вне зависимости от того, нравится она тебе или нет…

Я рассмеялся. Хотя, конечно, с гораздо большим удовольствием швырнул бы в него что-нибудь тяжёлое. Но это совершенно бессмысленно: во-первых, Шурф увернётся, а во-вторых, он терпеть не может беспорядок. И мне же самому придётся собирать раскиданные предметы. А заниматься уборкой мне лень — сейчас и вообще всегда.

— …а потом ты Мир наизнанку вывернешь, лишь бы сказанная тебе правда стала неправдой, — закончил он. — Просто чтобы настоять на своём. И какой, скажи на милость, во всём этом смысл? Нет уж, додумывайся до правды о себе самостоятельно. Так всем будет спокойнее.

— Ужасный ты человек, — вздохнул я. — Какой гнусный поклёп ни возведёшь на ближнего, всё равно оказываешься прав. Особенно если этот ближний я. И что с тобой, спрашивается, делать?

Шурф задумался.

— Главное — не кормить, — наконец сказал он. — Всё остальное на твоё усмотрение.

— А почему это вдруг не кормить?

— У меня за плечами ужин со Старшими Магистрами. То ещё испытание, потому что по моему аппетиту эти наблюдательные люди определяют степень моего доброго к ним отношения. А поскольку никаких претензий к их поведению у меня в последнее время нет, пришлось приводить свои действия в соответствие со смыслом невербального высказывания, в которое по общей негласной договорённости превратилось совместное употребление пищи. Всё-таки множественность коммуникативных слоёв порой доставляет изрядные неудобства. Я бы предпочёл объясняться со своими подчинёнными только словами. Но, к сожалению, чужое восприятие невербальных сигналов и их интерпретация — не та область, где можно быстро установить свои порядки. На такие изменения требуется время.

— Да уж, — растерянно подтвердил я, судорожно пытаясь вспомнить хотя бы одно умное слово, достойное украсить нашу беседу. И чтобы в нём было не меньше пяти слогов!

Не получилось. Но не потому что у меня такой уж бедный словарный запас. Просто нас отвлекли.

Дальняя дверь, ведущая в коридор, приоткрылась, и в гостиную вперевалку вошли кошки. Ну, то есть, кошка и кот, Элла и Армстронг, здоровенные мохнатые обормоты, которые, если говорить о физическом развитии, всё ещё являются котятами и, следовательно, продолжают расти.

Штука в том, что в Мире коты, собаки и другие звери живут подолгу и взрослеют, соответственно, очень медленно. Последнее обстоятельство до сих пор совершенно не укладывается у меня в голове; к счастью, моё активное интеллектуальное участие в постепенном росте кошек не требуется, и я могу позволить себе сколько угодно ничего не понимать без всякого ущерба для процесса. Каких размеров мои домашние питомцы достигнут ещё полдюжины лет спустя, когда наконец станут считаться взрослыми, я даже думать не хочу. Но заранее рад, что Мохнатый Дом — одно из самых просторных жилых помещений в Ехо. Есть надежда, что в нём всё-таки останется немного места для меня. Например, кабинет в башне. Туда они к тому времени, пожалуй, просто не протиснутся.

Вслед за кошками, как и следовало ожидать, появилась Базилио. Армстронг и Элла — её неотлучная свита. До появления Базилио котята не особо привязывались к людям, но в неё влюбились с первого взгляда, причём ещё в ту пору, когда девочка наша выглядела как ужасающий василиск.

Строго говоря, она и есть ужасающий василиск, вернее, изрядно смахивающая на василиска овеществлённая иллюзия с головой индюка, рыбьим туловищем, лисьим хвостом и самым дружелюбным в Мире нравом. Симпатичной рыжей девицей Базилио выучилась быть гораздо позже, при помощи леди Сотофы. Самое удивительное, что чудесное превращение совершенно не испортило её характер. А ведь быть хорошим человеком гораздо труднее, чем славным чудовищем.

Но чего только не бывает.

Вот и сейчас, застав нас в гостиной, Базилио исполнила свой коронный трюк: обрадовалась. Ничего особенного она при этом не сделала и не сказала, но даже если бы мы с Шурфом были двумя спившимися портовыми нищими, давным-давно утратившими смысл жизни, мы бы незамедлительно обрели его снова. Мы его, впрочем, и так обрели — дополнительно, в довесок к уже имеющемуся. Но не то чтобы я был против, лишний смысл жизни никогда не повредит.

Следующим номером программы стало появление на столе напитков. Этот процесс у Базилио отработан в совершенстве. Стоит ей войти в комнату и увидеть гостей, можете быть уверены, что и минуты не пройдёт, как появится слуга с напитками, причём именно теми, которые по душе собравшимся. Что в моём доме — та ещё задача, народу здесь бывает много, и вкусы у всех разные. Однако все всегда остаются совершенно довольны. И это касается не только напитков. Прежде в Мохнатом Доме, как и в любом из моих жилищ, царила обаятельная атмосфера предапокалиптического хаоса, но вскоре после появления Базилио здесь как-то незаметно установилась почти пугающая идиллия. Теперь у нас всё происходит вовремя, без сбоев и как бы само собой. При Базилио даже дворцовые повара, бывшие прежде главным неизбежным злом моей здешней жизни, стали готовить не то чтобы шедевры, но нормальную вкусную еду. А это уже попрание основ, в своей возмутительности граничащее с чудом.

Не то чтобы я взваливал на Базилио организацию нашей жизни. Мне бы такое и в голову не пришло. Я из тех мягкосердечных злодеев, которым проще проглотить человека живьём, чем заставить его тяжело трудиться — при том, что я терпеть не могу сырое мясо. Базилио взялась за хозяйство Мохнатого Дома совершенно добровольно. Думаю, дело в том, что она слишком часто оставалась дома одна, вот и нашла себе развлечение — собирать из разрозненных деталей быта идеальную домашнюю жизнь, как сложную головоломку. И весьма в этом преуспела, что неудивительно, головоломки — её конёк. Один из множества.

В общем, Базилио немного замешкалась на пороге, тут же отступила в сторону, пропуская слугу с подносом, а потом наконец спросила:

— Можно я с вами немножко посижу?

Вот интересно, кем надо быть, чтобы сказать ей «нельзя»?

Когда Базилио уселась в кресло рядом со мной, я заметил, что веки у неё подозрительно красные. А глаза как-то немного чересчур ярко блестят. И рыжие кудри уныло свисают вдоль лица вместо того, чтобы задорно торчать во все стороны. Всё это означало, что она совсем недавно ревела. Меня не проведёшь.

— Что стряслось, дружочек? — спросил я. — Кто тебя обидел? Кому голову откусить?

Уменьшительно-ласкательные суффиксы всё-таки прокрались в мой лексикон. Но это не беда, когда в доме обитает столь подходящий объект для их применения.

Честно говоря, я заранее не сомневался, что никто Базилио не обижал, сама какое-нибудь горькое горюшко себе сочинила. Просто всякой юной барышне полезно твёрдо знать, что она всегда под надёжной защитой — от кого и чего угодно. Я бы и сам от подобного знания не отказался, но мне оно по ряду причин не положено. А ей — да.

Базилио смущённо замотала головой.

— Не надо никому ничего откусывать, ты что! Меня никто не обидел. Просто, понимаешь, никак не отучусь реветь из-за любого пустяка. Вроде, умом понимаю, что ничего плохого не случилось, а всё равно плачу. И остановиться не могу. Наверное, у меня просто нет силы воли?

— Всё в порядке, тебе пока даже положено много плакать, — неожиданно сказал Шурф.

В его устах это прозвучало, мягко говоря, несколько неожиданно. Меньше всего мой друг похож на человека, готового пропагандировать эмоциональную распущенность среди молодёжи.

— Ты выглядишь, как вполне взрослая девушка шестидесяти лет[13] — продолжил он. — А ума и знания жизни у тебя, пожалуй, даже побольше, чем у твоих ровесниц, поскольку их ты унаследовала от своего невольного создателя, взрослого, опытного и чрезвычайно разумного человека. Тем не менее, не следует забывать, что на самом деле ты родилась всего полгода назад. Совсем младенец. А младенцы обычно довольно много плачут. Видимо, на первоначальном этапе жизни плач — самый простой и естественный способ установить контакт с реальностью, сообщить ей о своём недовольстве и дать возможность исправиться. Поэтому тебе пока вовсе не обязательно сдерживаться. Ещё дюжину лет можешь рыдать, сколько душе угодно. А потом, я думаю, желание лить слёзы пройдёт само. У тебя, по моим наблюдениям, довольно уравновешенный характер.