Слоны Ганнибала (сборник) - Антонин Ладинский

Когда я проходил по улице, в одном из окон заплакал ребенок, страстно и бесконечно, точно он уже знал, что жизнь страшна и непонятна.

Иван Иванович Фенимор

Мало кто из современников Алексея Фомича имел возможность прожить спокойную жизнь. Одних водили на расстрел, другие нюхали, чем пахнет германский порох, неслись на конях сквозь ветер по пшеничным русским полям, и по ним били из тяжелых орудий медлительные бронепоезда, то «Слава России», то «Роза Люксембург». Одни с опасностью для жизни переходили границу, ночью, когда над головой поют нежные пули, другие погибали на фантастических кораблях, цеплялись за буфера тифозных поездов. Алексей Фомич умудрился избегнуть этих романтичных приключений. На военную службу его не взяли из-за крайней близорукости. Даже эвакуировался он по всем правилам, чуть ли не с заграничным паспортом с двуглавым орлом на печати. Такова была его судьба. И было что-то необыкновенно аккуратное и чинное во всей его фигуре – бритое худощавое лицо, котелок, пенсне, кашне, подержанное, но приличное пальто, фибровый чемоданчик в руке…

Кабинка лифта зловеще поскрипывала. С непреложным однообразием вниз уходили лилово-желтые окна лестницы, двери, спираль ступеней, красная дорожка ковра. Внизу Алексею Фомичу сказали, что на седьмом этаже тоже живут русские, и он с привычным равнодушием готовился к очередной встрече с клиентами. Он называл это – «путешествовать в житейском море». И, как всегда в скучные минуты жизни, мысленно повторял:

– Боку навиге… апрэ мурю!

Отрывок из подслушанного где-то анекдотического разговора русского матроса с тулонской красавицей о трудностях мореходной жизни, вахтах и кораблекрушениях:

– Кэ мотр ви? Тужур – дежур. Боку навигэ… апрэ мурю!

На двери седьмого этажа Алексей Фомич прочел на визитной карточке: «Иван Иванович Фенимор». «Странная фамилия», – подумал он и скромно позвонил.

Когда дверь отворилась, он по профессиональной привычке сунул в нее чемодан: так полицейский ставит на порог свой окованный железом ботинок, чтобы злодей не мог затворить дверь. Перед ним стоял румяный человек в полосатой пижаме.

– Здравствуйте, – заторопился Алексей Фомич, – не угодно ли вам носков? Замечательные носки. Не желаете посмотреть… очень недорого. Такие носки в магазине…

– Нет, не надо, – перебил его человек в пижаме.

– Очень недорого… великолепные носки! Позвольте показать.

Фенимор даже порылся в чемоданчике, но под конец заявил, что носков ему не нужно, что он покупает только английские, в магазине на авеню Мадлен, даже придумал тут же какую-то фантастическую марку, что-то вроде «Инглиш Эвершарп».

Собственно говоря, носки ему были нужды до зарезу. Но те две стофранковые бумажки, которые лежали в бумажнике, необходимо было сегодня же отнести в одно место, иначе можно было ожидать крупных неприятностей. С другой стороны, не хотелось обидеть этого приличного человека.

– Почем же вы их продаете? – спросил Фенимор.

– Есть на разные цены, – оживился увядший было Алексей Фомич, – вот, например, эти…

– А сколько вы продаете в день пар?

– Бывает, что и ни одной пары.

– Как же вы живете?

– А вот так и живу.

У Фенимора было доброе сердце, а всякие мысли и планы приходили ему в голову с необыкновенной легкостью и быстротой. Он задумался только на мгновение.

– Знаете что? Мне ваших носков не надо. Но я дам вам адрес одного своего приятеля. Возьмут дюжину. Это я вам гарантирую. Еще вчера он меня спрашивал. Не знаешь ли, говорит, где бы можно было купить недорогие носки?..

– Очень вам благодарен.

– Сейчас я поищу адрес. Куда запропастилась моя книжка? Вот что! Лучше я туда сам вас свожу. Это недалеко. Присядьте, я только побреюсь. Это я в одну минуту.

Алексей Фомич вошел в указанную ему комнату, присел на стул у дверей и окинул взглядом обстановку – заваленный книгами стол, книги на полках, кожаные кресла и гравюру, изображавшую вдохновенного упрямолобого Бетховена за роялем. Книги на полках носили на корешках чудовищно-научные названия, книги на столе оказались детективными романами.

Алексей Фомич стал ждать. Ему пришло в голову, что все-таки в его профессии есть своеобразная прелесть. Сколько неожиданных положений! Сколько встреч с самыми разнообразными людьми, разговоров и наблюдений! Во всяком случае, один день не был похож на другой… Это вам не бухгалтер в конторе, ничего не видящий, кроме своего стола. Однако господин Фенимор замешкался. Иногда из глубины квартиры доносился его голос:

– Сейчас! Сейчас! Бритва сломалась…

Потом снова наступала тишина. Алексей Фомич рассматривал книги, заглянул даже в окно на двор, где зеленел газончик величиной с почтовую марку.

«Чего он там копается? Пропадает рабочее время». Фенимор явился, и после этого десять минут искал какую-то запонку. Наконец они очутились на улице.

– Знаете что? – сказал Фенимор, – зайдем по дороге в русский ресторан, тут у меня есть знакомые.

Алексей Фомич уже потерял свободу действий. Фенимор засасывал, как болото. Приходилось торговать носками и в ресторанах. В ресторан так в ресторан. Но, к его удивлению, Фенимор начал с того, что усадил его за столик.

– Я обедаю дома… У меня… – замялся Алексей Фомич.

– Пустяки! Пустяки! Поедим наскоро и побежим. Успеем! Времени вагон.

К столику уже подплыла жеманная кельнерша – губы бантиком, крашеные волосы. Фенимор потирал руки, успел сказать кельнерше комплимент, что у нее сегодня особенно изумительные глаза, заказал водки, две рубленых селедки, борщ и кучу всяких других вещей.

– Жить на земле не так плохо, как кажется на первый взгляд, – потирал Фенимор пухлые ручки. – Правильно?

– Это верно, – подтвердил Алексей Фомич.

– А кофе мы будем пить через улицу в бистро. Там патрон для старых клиентов держит деревенский арманьяк. Огонь!

И не успел Алексей Фомич опомниться, как уже стоял за цинковой стойкой бистро, припоминал веселые анекдоты, пил необыкновенный «орин», хлопал Фенимора по плечу. Патрон, как драгоценность, держал в руках длинную бутылку, внутри которой в благородной жидкости арманьяка можно было рассмотреть деревянную лесенку.

– А лесенка зачем? – удивился Алексей Фомич.

– А это чтобы смешнее было, – ответил Фенимор.

Арманьяк чертовски бросался в голову. Фенимор сдвинул котелок на затылок.

– Живем! Как это вы сказали? Боку навигэ, апрэ мурю!

А дальше события стали развертываться с необыкновенной быстротой. В комнате, куда они явились, нагруженные по дороге бутылками, хрипел граммофон, табачный дым стоял голубым облаком. Смуглая особа в красном свитере, не выпуская изо рта папиросы, кружилась с долговязым молодым человеком в сером костюме под гнусавые звуки танго:

В бананово-лимонном Сингапуре…

Другая дама, блондинка, полулежала на диване, высоко заложив нога на ногу в ослепительных чулках. Над ее головой на полке сиротливо жались друг к дружке пяток замусоленных книжонок, и стояли копеечные репродукции с нотр-дамовских химер.

– Фенимор! Фенимор! – закричали присутствующие в радостном волнении.

– Душечка Фенимор!

Граммофонная пластинка продолжала вращаться с тошнотворной быстротой. С ее бугров чей-то голос не унимался:

В бананово-лимонном Сингапуре…

Когда захлопали пробки, и шампанское пеной полилось в чайные чашки, за неимением более подходящей посуды, все пришли в восторг.

– Да здравствует Фенимор!

Фенимор крутился, как волчок, целовал дамам ручки, в десятый раз представлял своего «старого друга», заставлял его танцевать с Юлечкой танго. Алексей Фомич совсем размяк. Все перемешалось – граммофонная музыка, смачный смех пышной Евгении Карловны, лисьи зубки Юлечки, шампанское в чашках. Липкий, сладковатый туман застилал сознание. Но, улучив минуту просвета, он все-таки спросил шепотом:

– Кто же они такие?

– Артистки, – отвечал Фенимор.

– Иван Иванович, а как же с носками? Пропал рабочий день.

– А ну вас, – махнул Фенимор рукой, – надоели с вашими носками. Носки, носки. Завтра успеем… времени много. Юлечка, поставьте опять «В бананово-лимонном Сингапуре».

И он тыкал позолоченным горлышком тяжелой бутылки в чашку.

Потом все сидели в такси и ехали в какой-то кабачок. Шел дождь. За автомобильным окном пролетал ночной Париж, то мертвенно-крикливые огни кинематографов, отраженные на черном мокром асфальте, то нежные женские платья в освещенных витринах, то лицо усатого полицейского в синей пелерине на перекрестке. В темноте сверкали лисьи зубки Юлечки.

Алексей Фомич подумал, что, может быть, так и надо – напихать события, как яблоки в корзину, ни о чем не думать, ни на что не надеяться. Может быть, это и есть жизнь. А если каждый день в один и тот же час вставать, в один и тот же час выходить на улицу…

– Что притих, – обратился к нему Фенимор, – все о носках думаешь?