Мария в Заповеднике - Александр Пиллаев

– Дорогая моя, – тем не менее, прошептал он, лобызнул еще раз любовницу в сосок, приподнялся и встал, наконец, перед невидимым ложем.

...Ни звука не доносилось из этой кромешной тьмы – до боли в глазах всматривался он туда, где только что согрешил, но черный угол отвечал ему гробовым молчанием.

– Мария, – тихо позвал Магнус.

Слава богу, там почудилось какое-то шевеление и даже послышался то ли легкий стон, то ли это был просто глубокий вздох, но сразу опять все пришло в неподвижность и таинственную черноту подземелья.

– Как ты себя чувствуешь? – опять спросил Магнус.

Ответа как не было, так и нет. Конечно, Магнус мог бы склониться над своей возлюбленной и, коснувшись ее отдыхающего, по всей видимости, такого близкого ему сейчас тела, найти, что она его прекрасно слышит, но не в силах пока еще отвечать, вследствие только что пережитых ею глубоких переживаний и, наверное, не совсем приятных, «в первый раз», ощущений, – но Магнус вдруг почувствовал, наоборот, какой-то неясный страх перед этим молчащим черным углом грота, словно бы оттуда начала исходить и нарастала некая жутковатая угроза нечистого происхождения.

Магнус округлил глаза свои до возможного, вглядываясь в жуткое Нечто, – именно так он назвал бы, наверное, то неровное движение, которое все отчетливей мерещилось ему в черноте. Оттуда начала исходить холодная рябь ужаса, грозившая перерасти в настоящие волны и захлестнуть его с головой; ему, с нараставшим страхом в душе, все больше казалось, что «Нечто» копит сейчас на него там небывалую угрозу и скоро будет готово броситься из темноты, и здесь же, на месте, пожрет его, или разорвет на части, или просто погонит из своего жилища с позором, Магнусу явно начинало казаться, что он непрошеным гостем забрался в чужой страшный склеп, в котором сидит неслыханный зверь. И вот зверь почуял чужой дух, затаился и готовится к решительному прыжку на Магнуса, осмелившегося нарушить древний покой. Магнус никак не мог предположить, что в своем возрасте еще может поддаваться столь архаической панике, ведь главный техник Станции Пер приписывал ему самому даже сатанинство в человеческом облике после катастрофы в Союзе в Южном Полушарии, намекая, наверное, что у него хорошо получается мутить воду...

Магнуса стало трясти мелкой дрожью, и, вглядываясь в черноту, он теперь только выжидал удобного случая, чтобы броситься отсюда вон. Он хотел еще раз позвать Марию, но понял, что это было бы безумием с его стороны, потому что только безумец мог бы предположить, что там была Мария, а не угроза и опасность некой твари из древнего заброшенного логова, которая теперь там вся сжалась, будто пружина, готовясь к молниеносному прыжку к горлу Магнуса.

Как бы ни был теперь помутнен мозг его, он все же еще помедлил, соображая, в каком направлении отсюда может быть выход. Магнусу представилось почему-то, что он забрался на ложе с противоположной стороны, значит, следовало бежать теперь прямо, перепрыгивая это ужасное место по воздуху. Но Магнус сразу отверг столь опрометчивое решение, потому что Тварь в таком случае запросто поймает его своей когтистой лапой, и он уже никогда не увидит белого света. Он подумал еще, что можно было бы тихо, на цыпочках обойти опасное Существо стороной, но кто мог поручиться, что слух у этой сатаны достаточно плох и что она не услышит его передвижений. Таким образом, выход для Магнуса оставался только один... Это был даже не выход, а скорее только отчаяние, и когда он уже перестал владеть собой совершенно, он просто, как был, кинулся вон, без памяти, бежать прочь в обратном направлении, даже если бы ему и пришлось при этом расшибить себе лоб в темноте о стену!

Магнус врезался в какую-то хрупкую загородь, в мгновение ока проломал ее своим телом и оказался неожиданно для самого себя на лунном свету. Но даже и этот слабый, мертвенный блеск ослепил его и вынудил мчаться еще много метров, все так же не разбирая дороги, зажмурив глаза, – настолько была кромешной тьма, из которой он только что счастливо выбрался. Он отметил про себя, что ломает на пути какие-то трухлявые стволы и сооружения, килограммами собирает себе на костюм эту мерзкую, липкую паутину развалин, но страшное видение только подстегивали его целенаправленное движение все дальше, никуда не сворачивая с прямого пути, прочь от той Твари, что гналась, безусловно, теперь за ним вслед, выскочив из проклятого своего грота, и лаяла... Может быть, перепуганные ночные птицы опять носились вокруг него с криками – он этого уже не слышал...

Магнус добрался до Резиденции в лохмотьях, изорванных в клочья. Он успел проскочить незамеченным к себе в апартамент, отдышался и стал ждать той участи, которую, безусловно, уже приготовил ему Кривоногий: время было далеко за полночь...

ГЛАВА XIII

Не успели в Домике укутать раненого Дермота в специальный стерилизующий комбинезон (Пер сказал: «в смирительную рубашку, чтоб знал...»), как вошла к ним неожиданно Мария. Она была очень некстати: вряд ли у Калиграфка догадывались, кто у них там побывал, а Дермот, конечно, хотя и посвежел от врачебных манипуляций Пера, выглядел все же подозрительно для посторонних. Он с видимым усилием двигался, и красовался ссадинами на лице настолько красноречивыми по форме и качеству, что потребовалась бы большая смелость решиться объяснить их происхождение племяннице Калиграфка, например, падением Дермота со стремянки.

Но Мария вошла и, вместо приветствия, уставилась внимательно именно на Дермота.

– Если вы, Дермот, – наконец произнесла она, – решили тоже принять участие завтра в маскараде фингалов и синяков, то я вас вынуждена огорчить: такого шествия в Священном Обряде не предусмотрено. Это вас, наверное, ввели в заблуждение люди моего дядюшки Калиграфка – многие там тоже вырядились в костюмы раненых инвалидов. Правда, ваш костюм я бы не похвалила, – добавила она, – они там, в Сарае, выглядят натуральней.

– Наш Дермот всегда отличался скромностью в гостях, – ответил за него Пер.

– И он так же был скромен в Союзе в Южном Полушарии? – быстро спросила Мария. – Или это, может быть, наш тихоня Художник Магнус устроил там катастрофу, как вы об этом имели неосторожность говорить вслух в гостиной Резиденции? – добавила она, наскучась наконец внешностью Дермота и обратив взор свой на Пера.

Йоцхак и Уэлш уже знали о магнитофонной записи, они сошлись с Пером в том мнении, что либо Мария ничего не поняла, либо ведет какую-то свою игру, вернув им пленку, точнее – Магнусу.

– Вы, мальчики, что-то здесь затеяли, а сыплетесь на каждом шагу, – сказала Мария. – Честное слово, скоро мне уже недостанет терпения вас покрывать...

– Шантажистка... – вдруг откликнулся Йоцхак из своего угла.

– Что?.. – не поняла Мария.

– Йоцхак хочет сказать, – вмешался Пер, – что ты желаешь что-нибудь получить в уплату за свое молчание. Йоцхак у нас вообще немного скептик в отношении женщин, – добавил он примирительно, на всякий случай.

– Отлично! – повеселела Мария, и это покоробило неприятно всех: до сих пор Мария не производила впечатления способной на вымогательство.

– Предлагайте! – вскричала она, бросившись в свободное кресло. – Я с удовольствием послушаю, чем вы сможете удивить племянницу всемогущего Калиграфка!

Несколько минут обе стороны молчали, прицениваясь к ситуации. Пер, в большом сомнении, вглядывался в черты Марии, Уэлш сделался угрюмым и потупился – Мария, видимо, оскорбила его в лучших чувствах, никогда бы он не поверил, что эта женщина готова терять репутацию ради игрушек, как последний охранник, подчиненный ее дядюшке, которыми Дермот кормил тигров.

Но зато вдруг безудержно развеселился Йоцхак Смоленскин.

– Мы, разумеется, не станем предлагать госпоже Марии ничего из того, что у нее и так в полном достатке, – вступил он единолично в торг. – Все эти меха, магнитофоны, автомобили... племянница Прокурора Большой Империи может получить и без нашей помощи, если у нее сломаются «жигули», дядя будет вынужден снабдить ее новой машиной, иначе какой же он, к черту, тогда Прокурор!

Мария кивнула в знак согласия и с выражением той деловой удовлетворенности на лице, как будто бы речь шла действительно о честной сделке – но покамест, увы, ей не подходят условия.

– Мы ей не будем также предлагать и валюту, потому что суммы, которыми мы можем располагать, слишком ничтожны, чтобы не задеть самолюбия одной из самых богатых женщин Империи, – продолжал Йоцхак Смоленскин торжественно.

Мария опять удовлетворенно кивнула, хотя Пер, к примеру, точно знал, что Мария бедна как церковная мышь, все ее скромные средства уходили на какую-то странную деятельность, похожую на смесь благотворительности, подкупов и просто кутежей с подданными. Дикари за это обожали племянницу Калиграфка. Можно сказать, она была доступна и снисходительна, и они платили ей за это преданностью, как давно уже отметил для себя Пер.