«Не все то золото…». Фальшивомонетничество в Российской империи. Вторая половина ХVIII – начало XX века - Алексей Николаевич Алексеев

поднесенном государю в сентябре 1861 года, министр финансов подчеркивал, что «при повсеместном появлении фальшивых кредитных билетов, представляется необходимым иметь постоянно в распоряжении Министерства финансов сумму на покрытие издержек по разысканию подделывателей кредитных билетов и монеты и переводителей фальшивых денег, ограничив сумму эту примерно тысячью рублями по каждому делу»[294], на что и получил высочайшее соизволение. Документы секретной части общей канцелярии министерства финансов свидетельствуют, что доносчики, указывающие на изготовителей и сбытчиков подделок, как правило, получали некоторые суммы на расходы, связанные с поиском доказательств преступных действий или установлением точного местоположения нелегальных мастерских. Лицам, способствовавшим поимке злоумышленников, полагались и наградные «от 150 до 1500 руб. за открытие кредитных билетов и до 300 руб. за обнаружение переводителей таких билетов» и от 15 до 150 рублей (в особых случаях до 300 рублей) за открытие «делателей и переводителей фальшивой серебряной и золотой монеты»[295]. Соответствующие суммы на расходы и в награду за успешно проведенные операции выделялись и чиновникам, назначенным для проверки поступивших сведений и ареста преступников.

Практика материального поощрения доносчиков привела к тому, что в канцелярию министерства финансов стали поступать в большом количестве ложные доносы, авторы которых рассчитывали на получение казенных денег и полномочий для якобы проводимых ими розысков. Один из таких, весьма характерных, доносов был написан неким мещанином Абрамом Шором. Обращаясь непосредственно к государю, А. Шор писал: «Нуждаясь во всем и страдая дома от голода и холода, я отправился искать себе пропитания. По дороге я узнал одну страшную вещь. Открыв первые следы, я старался разведать все тайны преступников, против которых правительство постоянно борется; но которые еще не истреблены совершенно; и Бог помог мне, может быть, именно для того, чтобы улучшить мою участь милостью ко мне. Я узнал, что в г. Ростове находится фабрика, где делают фальшивые кредитные билеты»[296]. Далее, описав открытое им «зло», доноситель просил о следующем: «Если мое письмо понравится государю, то да приказано будет выдать мне для покупки упомянутых билетов и снабдить меня почтовыми лошадьми, где бы мне ни понадобилось. Я поеду в Ростов, и не давая ничего заметить, найду как дом, где фабрика, так и людей, участвующих в деле. Я хотя человек необразованный, но очень находчивый и отвечаю своею жизнью, что открою все»[297], и подписался: «Писал в слезах Абрам Шор, мещанин Минской губернии Слуцкого уезда, местечка Розеве, живущий теперь в Елисаветграде»[298]. Прошение несостоявшегося агента А. Шора было оставлено без последствий, но некоторые просители такого рода проявляли исключительную настойчивость, добиваясь финансирования и исключительных полномочий для розыска и разоблачения преступников.

Так, в 1866 году петербургский обер-полицмейстер Ф. Ф. Трепов известил министерство финансов, что «11 августа задержаны в вагонах Московско-Рязанской дороги на Фаустовской станции по подозрению два неизвестных лица, из коих у одного была подвязана борода, а другой был одет в русское платье»[299]. Оба заявили, что выполняют возложенное на них секретное поручение. О сути этого поручения в министерство и был отправлен запрос. В ответном письме заведующий секретной частью канцелярии министерства финансов А. Н. Юревич объяснил, что крестьянин Иван Кочнов «разведывает фабрику» фальшивых кредитных билетов, а второй — мещанин Федотов — сопровождает его по собственной инициативе, хотя ему и запретили участвовать в этом предприятии. Поэтому, писал Юревич, следует, чтобы задержавшие их полицейские «не требуя от крестьянина Ивана Кочнова подробных объяснений, дозволили ему следовать беспрепятственно; мещанина же Федотова, если он не имеет при себе узаконенного вида, обязать подпискою возвратиться в С. Петербург, так как и самое задержание его в пути следует приписать неуместной его маскировке и неспособности вообще к скромному исполнению секретных поручений»[300]. События следующего года показали, с какой целью Федотов добивался участия в розыске фальшивомонетчиков. В 1867 году его самого арестовали в Боровичском уезде Новгородской губернии по подозрению в распространении фальшивок. В донесении судебного следователя говорилось, что по делу о сбыте фальшивых кредитных билетов крестьянам Боровичского уезда был арестован проживающий в дер. Мошники человек «без письменного вида», назвавший себя при допросе санкт-петербургским мещанином Григорием Ивановым Федотовым. На вопрос о цели его пребывания в самом глухом месте Боровичского уезда Федотов показал, «что он заехал в дер. Мошники собственно для того, чтобы удобнее вести секретную переписку с служащим при Секретном отделении Министерства Финансов чиновником Иваном Васильевичем Румянцевым, которым Федотову и поручен весьма важный секрет, а Румянцеву в свою очередь поручен этот секрет Полковником Пальминым, служащим при том же Секретном Отделении Министерства финансов. От объявления секрета Федотов отказался, а в сбыте фальшивых кредитных билетов виновным себя не признает <…> Федотов положительно уличается в умышленном сбыте фальшивых кредитных билетов крестьянам Боровичского уезда при покупке у них скота»[301]. В ответе на запрос, отправленный в министерство финансов об этом «секретном агенте», было сказано, что никто ему ничего не поручал, а в прошлом году, когда он вместе с крестьянином Кочновым предлагал свои услуги в розыске фальшивомонетчиков, ему в этом было отказано, поскольку «по собранным о Федотове сведениям, он оказался нетрезвого поведения и вообще неблагонадежным»[302].

Очевидно, что статус правительственного агента являлся настолько надежным прикрытием для осуществления мошеннических операций с поддельными кредитными билетами, что в министерство финансов регулярно обращались подобные «добровольцы». Некоторые из них были отмечены несомненным талантом аферистов высшей пробы.

Мещанин Ново-Александровского уезда Ковенской губернии Ефраим Шерфер в октябре 1861 года сообщил чиновнику особых поручений надворному советнику Пальмину об изготовлении в г. Вильно поддельных 3- и 5-рублевых кредитных билетов, получив при этом 200 рублей на расходы по делу[303]. Чем закончилось дело — неизвестно, но уже в январе следующего года он лично докладывал губернатору Виленской, Гродненской и Ковенской губерний В. И. Назимову[304] об открытых им преступлениях. Войдя в доверие к губернатору, Е. Шерфер получил от него 150 рублей и открытый лист[305]. Затем в феврале 1862 года он отправился в Минск, явился к временному военному губернатору Минской губернии С. Е. Кушелеву, предъявил документ, подписанный В. И. Назимовым, и потребовал 200 рублей на продолжение расследования. Кушелев ему отказал и послал запрос в Вильно о личности доносителя. В течение 10 дней, пока ждали ответ на запрос, Шерфер ежедневно являлся к губернатору, умоляя помочь ему хотя бы незначительной суммой, утверждая, «что от этого зависит огромное открытие». И выпросил-таки у генерала 30 рублей из его собственных денег. «Конечно, — как писал Кушелев в министерство, — с тех пор не являлся. Ответ — “отобрать у него открытый лист” — получен был мною слишком поздно, и, вероятно, теперь Шерфер разъезжает по Минской губернии