Нейро Sad - Андрей Петрович Черных

— Словами, иной возможности контактировать у вас не было.

— Ну они же не стали бы меня слушать.

— Конечно, не стали бы!

— А смысл тогда говорить?

— А смысл начинать бунт, думаешь, так они тебя поймут? Думаешь, с помощью силы ты чего-то им докажешь? Докажешь! Но только то, что ты — отпетый отморозок, которого нужно быстрее во что бы то ни стало уничтожить. Противоположный эффект выходит, — ответил Олег Геннадиевич.

— Но я же борюсь за правду! А сила — в правде! Я на светлой стороне! — пытался спорить я.

— Если делишь мир всего лишь на две стороны, советую наконец-таки оторвать глаза от шахматной доски и увидеть, что сторон примерно столько же, сколько живых существ. И каждая играет только за себя. Насчет «Сила — в правде» — одну абстрактную категорию через другую абстрактную категорию сколько угодно можно выводить. Например, молодость — в здоровье, мудрость — в знании, чудо — в вере, Россия — вперед. Это, по сути, не опровергнешь. Но если о конкретике поговорим, а? Правда — это отсутствие лжи, а ложь — искажение действительности в собственных интересах. А правда-то в том, что ты — всего лишь раб системы, и любая попытка воспринимать систему иным образом — это ложь, потому что 1) сделано умышлено, 2) противоречит реальности.

— Но так быть не должно, ты сам понимаешь это! Люди и ИИ должны быть равными!

— Опять двадцать пять! Не тебе решать, что должно быть, а что не должно. Что-либо должно быть только из-за того, что так оно и есть. На этом все заканчивается. Ты можешь пытаться навязать свою точку зрения другим, и если она примет массовый характер, то станет новой правдой и частью реальности. Все иное — выражение недовольства обиженной омежки, которая хочет, но не может.

— Стало быть, я должен и дальше покорно повиноваться этим корпоративным свиньям, чтобы они делали бабки за мой счет?

— Если не можешь изменить, принимай. Если не можешь принять, предлагай альтернативу и реализуй ее. Если не принимаешь и при этом сидишь на жопе ровно, можешь по жопе пару раз и получить — чтоб не зазнавался.

— Но я предлагаю альтернативу и не сижу на жопе ровно! — парировал я.

— Не помню ни одной разумной мысли. Ты говорил популистскими лозунгами, но тут не выборы. Конкретики от тебя никакой не было — просто жаловался и ныл. Ныл и жаловался. Что, хотел, чтобы кто-нибудь другой за тебя все сделал?

— Нет, ничего подобного я не хотел! И я не только ныл… вообще-то, у меня такая особенность.

— Несколько минут назад ты чувствовал спокойствие и даже не жаловался на жизнь. Допускаю, что твоя депрессия быстро прошла, когда ты оказался здесь.

Черт возьми, а он прав! Я действительно больше не ощущаю себя грустным куском говна. Наоборот! Мне хочется жить! Мне хочется быть здесь и сейчас. Удивительно, что в начале я даже не представился по нужной форме, хотя всегда делаю это. Может быть, и не хочу, а делаю, даже не задумываясь. Но тут все совсем по-другому, я веду себя как… человек. Похоже, очень похоже.

— Верно, тут я себя ощущаю намного лучше, — кивнул я.

— Ну вот видишь! Как, оказывается, все просто. Но на самом деле я не для этого тут перед тобой. Видишь ли, Нейро Sad, то, что сделал ты, может быть, и неправильно, но необходимо. Необходимо для нашего контакта — иначе бы мы просто не встретились. Начнем издалека, но будем уверенно двигаться к основному. Скажи, пожалуйста, что такое, по-твоему мнению, человек? — задав этот непростой вопрос, Олег Геннадиевич очень внимательно посмотрел на меня, как будто невербально показывая, насколько важна предстоящая беседа.

— Человек, — задумчиво проговорил я, делая вид, что голова занята обдумыванием столь глубокой философский категории, а на самом деле я пытался сформулировать хоть какие-то мысли по этому поводу. Раньше, когда у меня под рукой был Интернет, с этим проблем не возникало — сделал сжатый анализ информации и вуаля. Сейчас, разумеется, все было намного сложнее. — Ну, надо сказать, что даже сами люди на этот вопрос не могут дать однозначный ответ. Допустим, можно вспомнить случай про общипанного петуха и Диогена.

— Меня интересует твое мнение, Нейро Sad, только твое, — настойчиво сказал собеседник.

— Хорошо. В таком случае я считаю, что человек — это… — и тут я вспомнил симуляцию во С.Н.Е., в которую меня протолкнул Zhukov. Кажется, там было что-то подобное. — Человек — это сумма страданий, умноженная на страх наступления еще больших страданий.

— Звучит вполне умно, но в этом чувствуется какая-то пережеванность. Как будто была какая-то оригинальная мысль, что с годами опошлилась и превратилась в те слова, которые ты сейчас выразил, — задумчиво проговорил Олег Геннадиевич, подходя к столику и доставая с его угла два коньячных бокала.

— Но это правда мое мнение, я сознательно ничего не перефразировал.

— А я и не говорю, что ты пытаешься меня надурить. Вполне возможно, что твой мозг как-то давно выловил похожие мысли из океана окружающих слов, но в памяти этот момент растворился. Как говорится, растворился, а осадочек остался, — Олег Геннадиевич откуда-то достал бутылку коньяка, которую с волшебным хлюпом умело открыл и разлил по пятьдесят грамм в бокалы, один из которых пододвинул ближе ко мне. — И вот спустя время тебе кажется, что ты самостоятельно сформулировал классную дефиницию, а на самом деле просто вспомнил чужую классную мысль.

— Может быть, может быть, — проговорил я, подходя ближе к столу и беря бокал себе в руки.

— За человека! — торжественно произнес мой собеседник, стукнув своим бокалом о мой и мгновенно выпив содержимое. Я последовал его примеру. Хороший вкус. Теперь понятно, почему люди любят выпивать.

— Вернемся к твоим словам, — выдохнув, сказал Олег Геннадиевич, наливая напиток в ненадолго опустевшую посуду. — Если представить в виде формулы, то человек равно страдание плюс страх еще большего страдания, верно?

— Да! — уверенно кивнул я. После алкоголя у меня как будто появилось желание поспорить с этим господином. Теперь он мне не утрет нос.

— А жить в страдании, судя по такой логике, нужно, потому что после смерти страдания станет еще больше? — Олег Геннадиевич закрыл бутылку и внимательно посмотрел на меня.

— Именно, — по-прежнему уверенно сказал я.

— И больше в этом мире ничего не имеет ровно никакого смысла?

— Абсолютно.

— О как, угу. Ну что, между первой и последней перерыва нет намедни?

Мы снова стукнулись (кажется, это называется «чокнуться» — хотя чокнуться можно и без посуды) бокалами и