Бронекатера Сталинграда. Волга в огне - Владимир Першанин

Полчаса патефон наигрывал берущие за душу русские песни, а затем начиналась мясорубка. Били минометы, орудия. Самолеты, снижаясь, сыпали десятки осколочных бомб и простреливали окопы из всех стволов.

Шрапнель рвалась в воздухе на высоте полусотни метров, и трудно было найти спасение от града металлических шариков даже на дне окопа. Люди лихорадочно рыли норы в стенах траншей, забивались в землянки, но уцелеть было трудно.

На почти голых полях, окружавших поселок Купоросный, сложно было найти строительный материал для надежных укрытий. Разбирали остатки домов, спиливали телеграфные столбы и редкие тополя. Но крыша из двух-трех накатов бревен и метрового слоя земли легко пробивалась даже легким фугасным снарядом, не говоря о гаубичных чушках калибра 105 или 150 миллиметров.

К грохоту орудий присоединялся рев «ишаков» – шестиствольных реактивных минометов, швыряющих по площадям одновременно десятки мин весом тридцать пять килограммов. Казалось, что в этом месте участок берега целиком поднимало на воздух, а пелена дыма застила все вокруг, сползая к реке.

От прямых попаданий в землянках и блиндажах гибли целые отделения и взводы, которые и так насчитывали не более четверти положенного состава. Из укрытий выползали оглушенные, засыпанные землей бойцы, мучительно откашливая ядовитую гарь взрывчатки.

Жизнь научила их во время обстрелов держать оружие рядом с собой, обматывая затворы тряпками. Забитый пылью казенник пулемета или винтовки и последующий отказ оружия были смертельно опасны.

– Нажрались? – интересовались с той стороны. – Теперь готовьтесь. Как там у вас поется? «И как один умрем в борьбе за это…»

И начиналась очередная атака. Стремительные, хорошо подготовленные штурмовые группы наиболее опытных немецких солдат под прикрытием пулеметного огня снова пытались ворваться в русские траншеи, добить остатки оглушенных, контуженных красноармейцев.

Но трудно одолеть врага (чертовых русских!), когда он прижат к воде, нет хода назад, а слова «за Волгой земли для нас нет» стали уже давно не громкой фразой, а реальностью. Русские бойцы несли потери и вдвое, и впятеро больше, чем немцы. Но упрямо стучали выстрелы «трехлинеек», сыпали скупые очереди «дегтяревы», и вчерашние сопливые новобранцы уже постигли науку убивать врага.

Хорошо экипированные и вооруженные, перепоясанные портупеями тела германских солдат устилали берег. Кричали, прося помощи, тяжело раненные, но их безжалостно добивали. Немцев старались подпустить поближе, чтобы ночью подползти, забрать оружие, патроны, снять добротные сапоги и заменить их на свои истоптанные вдрызг ботинки.

Такое происходило на многих участках, но командира дивизиона торпедных катеров Кращенко вызвали в штаб фронта и доходчиво объяснили обстановку на южном фланге у разрушенного, почти целиком занятого немцами поселка Купоросный.

– Гляди сюда, – показывали ему на карту. – Берег, начиная от устья Царицы, немцы уже заняли. Выбьют оборону у Купоросного, считай, Горная Поляна и Бекетовка перед ними как на ладони. Хлынут потоком, и вся южная часть города будет в их руках. Кроме того, мы не афишируем, но линия фронта там проходит на островах. А это ненадежное место, сам понимаешь.

– Ясно, – кивал Кращенко.

– Для наступления сил у нас пока нет, но подкрепление мы подбрасываем каждый день. Стараемся подбрасывать… Баржи и паромы там не пройдут, сплошные мели, да и ширина реки всего километр. Утопят, едва из затонов выйдут. В общем, готовь три катера. Перебросим свежий батальон, боеприпасы, заберем раненых.

– Придется под обстрелом почти двадцать километров идти, – осторожно напомнил Кращенко. – Могут и по дороге на дно пустить, особенно в районе центральной переправы.

– Могут, – коротко согласились с ним. – Но задание не отменяется. Срок сообщим отдельно. Не позже чем через сутки-двое. Батальон полностью сформирован, вооружен, твое дело – доставка. Готовься. И не вздумай на неисправности ссылаться. Отказ техники в наступлении приравнивается к трусости и дезертирству.

Видя, что командир дивизиона нервничает, представитель фронта смягчился:

– Неплохо твои речные эсминцы действуют. И настроение у бойцов поднимают. Броня, орудия в башнях, зенитные пулеметы.

– Какие там эсминцы? – с усилием выдавил улыбку Кращенко. – Длина от носа до кормы двадцать пять метров, а броня – одно название. Любой снаряд ее пробивает, разве что пули держит.

– Ты эти слабости при себе держи, – снова изменил тон представитель штаба фронта. – В нашем флоте слабой брони не бывает, а изредка встречаются слабые командиры. Ну, ты не такой, я думаю, Анатолий Олегович. Корабли поведет кто-то из руководства дивизиона, а лучше ты сам, лично. Задание, сам понимаешь, важное. Ну все, свободен. Удачи!

Кращенко четко козырнул, ответил «есть» и вышел из помещения. Октябрь уже полностью вступил в свои права. Ночью прошел очередной дождь, дул холодный восточный ветер, обычный для здешних краев. Но капитан-лейтенант холода не чувствовал. Вытер взмокшее от пота лицо и кивнул вестовому:

– Пошли, чего ждешь? Орден на грудь?

– Я бы не против, – засмеялся молодой жизнерадостный старшина второй статьи.

– Тут скорее пулю в лоб дождешься…

Вестовой мгновенно замолчал. Сообразил, что разговор был не простой и дивизиону предстоит какое-то опасное задание. Но вопросы задавать не рискнул. Когда понадобится, комдив сам скажет. А Кращенко, качая головой, шел следом за вестовым и едва не вслух возмущался: «Эсминцы… капитана «Шахтера» прямо в рубке снарядом разорвало, да и Морозов на «Верном» чудом уцелел. Снаряд насквозь рубку пробил через обе стенки. Вот тебе и броня!»

В октябре Паулюс еще больше активизировал действия своих войск. Участились авианалеты и артиллерийский обстрел левого берега, причалов, стоянок кораблей. Кращенко разделил дивизион на две группы, чтобы не создавать в дневные часы излишней скученности. Но проблемы это не решало.

Катера и другие военные и гражданские суда толклись на сравнительно небольшом участке. Укрывались в затонах под большими деревьями, среди островов или в узких заливах, из которых с трудом выбирались, царапая дно.

Ремонтная база, без которой невозможно было обеспечить нормальную работу судов, в то же время демаскировала корабли. Постоянное движение судов на ремонт и выход из ремонта, причалы, скопление людей, яркие искры сварки, несмотря на принимаемые меры маскировки, привлекали усиленное внимание немецкой авиационной разведки.

Генерал-полковнику Рихтгофену было указано, что авиация 4-го воздушного флота слишком увлекается бомбежкой развалин города. А так как расстояние между окопами противника и немецких частей порой не превышает ста метров, то бомбы достаются и солдатам вермахта.

Полеты над пустынной в дневное время Волгой мало что дают. Целесообразно больше действовать над левым берегом, откуда ведет огонь русская артиллерия, где сосредоточены корабли, резервные и маршевые части, размещены склады боеприпасов и продовольствия.

Ранним утром над Ахтубой пронеслась пара «мессершмиттов», затем последовал один и второй налет «юнкерсов». В устье реки уже дежурили бронекатера, перегораживая путь авиации.

Кроме пулеметов винтовочного калибра на катерах «Каспиец» и «Быстрый», имевших по одной орудийной башне, были дополнительно установлены зенитные орудия калибра 76 миллиметров (по одной зенитке на катер). Первым отличился на боевом дежурстве «Каспиец».

«Юнкерс-87» буквально нарвался на снаряд «трехдюймовки». Взрыв разметал крыло и примыкающую к нему часть фюзеляжа. Ненавистный «лаптежник», разваливаясь на куски, рухнул в лес. Оба летчика, видимо, были убиты, выкарабкаться и открыть парашют никто не успел.

Второй Ю-87 сбросил скопом несколько стокилограммовок. Прицелиться ему толком не дали. «Трехдюймовка» «Каспийца» посылала снаряд за снарядом, вели огонь все пулеметы. Винтовочный калибр не представлял опасности на высоте пятисот-шестисот метров, но разноцветные трассы добавляли растерянности, тем более внизу огромным костром горели обломки сбитого «юнкерса».

Третий из звена пикировщиков решил все же взять реванш и прорываться к ремонтной базе. Нарушая маскировку, по нему ударил прямо со стоянки «Шахтер», которым командовал пониженный в должности лейтенант Зайцев. А следом, взяв с него пример, приказал открыть огонь из крупнокалиберных пулеметов капитан «Верного» мичман Морозов.

Слишком выгодным был момент, и Костя Ступников, сидевший у готовых к бою ДШК, его не пропустил. Сдвоенная трасса хлестнула по корпусу «юнкерса». И не в брюхо, где была особенно сильная броня, а в борт. Командир «Верного» Николай Морозов имел опыт дай бог каждому, а натренированный им за последние недели расчет понимал командира с полуслова.

«Юнкерс», получив не меньше десятка попаданий, резко пошел вверх, сорвался, завалившись набок, но, взревев всей мощностью двигателя, стал стремительно набирать высоту, разворачиваясь в обратную сторону. Вслед ему вели огонь несколько пулеметов и орудие «Каспийца».