Звёзды с корицей и перцем (СИ) - Калинина Кира Владимировна

— А где свадьба?

— Да на том конце, — взмах рукой наискось. — Пойдёте так, потом свернёте так, — ещё два маха. — А там уже видно будет.

— Не проводишь? Я тебе монетку дам.

Пока шли — до поворота, потом направо, — выяснили, что сын местного сыровара женится на дочери овцезаводчика, который приходится двоюродным братом старосте, эру Вейну. Так что на свадьбе гуляет вся деревня.

Прежде чем расплатиться, ди Ронн спросил:

— Не продашь папироску? А то мои кончились.

Сговорились на два медяка. Отдавая деньги, сторрианин заметил, что курить вредно: в груди всё забивается сажей, чернеет и гниёт.

— Ага, — фыркнул мальчик. — А вы чего тогда курите?

— Привык, — ди Ронн сделал скорбное лицо. — Отвыкать знаешь как сложно.

Взял из маленькой руки нераскуренную папиросу, бросил: «Ну, бывай», и они с Эльгой двинулись вниз по улице, туда, где сновали люди, слышался шум и вились дымы над крышами. Несколько секунд малец смотрел им вслед, потому развернулся и припустил прочь, как заяц.

— Думаешь, это убережёт его от вредной привычки? — спросила Эльга.

Ди Ронн пожал плечами:

— Уши дурачку без меня накрутят.

— Да, за то, что взял дорогие отцовские папиросы. Это Смайя, Рикард.

Сторрианин хмуро взглянул на неё, смял свою добычу и швырнул в траву у забора.

В юности Эльге случалось бывать на деревенской свадьбе, и она знала — это стихия, которой трудно противостоять.

Их заметили, едва ли не под руки втянули в открытые ворота. Во дворе, вокруг дома, в саду было полно народу, в воздухе витало возбуждение, смешанное с алкогольными парами и дымом от жаровен, на которых исходило соком и покрывалось румяной корочкой что-то мясное. Гудели дудки, бряцали бубны, заливался аккордеон, нестройные голоса начинали петь и замолкали. Веселье было в разгаре.

Прежде чем проводить к старосте, в незваных, но желанных гостей буквально силой влили по чарке сливовой наливки — за здоровье молодых.

А сам эр Вейн, невысокий, дородный, с роскошными усами, переходящими в бакенбарды, — расстроил. Телефон в Тровене не работал вторую неделю — разрыв на линии, который служба связи не торопилась чинить. Старичок пикап позавчера отбуксирован к мастерам в соседнюю деревню для ремонта карбюратора:

— Потому как не сосёт, гнида!

Большую часть автопарка Смайи составляли подержанные машины со Сторры. Местные умельцы продлевали им жизнь не на годы даже — на десятилетия, но что-то всё время барахлило и ломалось.

— Вы не переживайте, — прогудел староста густым басом. — Завтра днём на автобусе уедете, а там из города пришлёте мастера.

Его всё время отвлекали, да он и сам охотно отвлекался — на тосты, поздравления, шутки, сторонние разговоры, на то, чтобы опрокинуть в рот очередную чарку и с толком закусить тушёной бараниной. Праздник же! Наконец предложил решение. Послать мальчишку верхом к механикам, что трудились над его пикапом: пусть приедут, заменят колёса или залатают — как получится, за двойную, по срочности, плату.

Ди Ронн чиркнул на листке бумаги марку шин, диаметр дисков, ещё какие-то технические данные, чтобы сельские мастаки точно ничего не напутали, и они с Эльгой остались ждать.

Невеста, маленькая крепкая брюнетка, была в платье с открытыми плечами и длинной воздушной юбкой, долговязый жених — в чёрно-сером фраке старого кроя, нелепом и длиннохвостом. Гости оделись попроще, но тоже на городской лад, и лишь старики щеголяли нарядами из нафталинных сундуков.

— У нас такое осталось только в музеях, — качал головой ди Ронн, глядя на вышитые куртки зелёного сукна с медными пуговицами, на пышные юбки, платки, украшенные кружевом и речным жемчугом, и серебряные мониста, тяжело лежащие на тощих старушечьих грудях.

Длинные столы стояли прямо на дворе, еда была простой и вкусной, но ди Ронн быстро увёл Эльгу танцевать. Другого способа без драки уклониться от выпивки просто не было, довод «Мне ещё машину вести» никто не принимал всерьёз. Музыканты сидели под толстым раскидистым деревом, молодёжь прыгала и кружилась на вытоптанной площадке перед сыроварней, и подошвы крепких башмаков с топотом выбивали пыль из сухой почвы.

Парнишка, посланный к мастерам, вернулся уже затемно, когда из дома вынесли масляные лампы и сад наполнился метанием теней. Вести он привёз неутешительные: хозяин семейной мастерской успел поужинать, да с рюмочкой, и ехать на ночь глядя в холмы ни за какие деньги не хотел. Вот завтра с утреца — к вашим услугам, а нынче не обессудьте.

Ди Ронн рвался сам отправиться к несговорчивому механику.

Староста замахал на него руками:

— Бросьте, почтенный эр! Раз Матиас сказал, что не поедет, тут уже не переломишь. Да вы, небось, и в седле не сидели никогда. А на дворе ночь. Шею себе свернёте, как я в глаза вашей эре смотреть буду? Вы уж, эра, образумьте своего супруга...

К старосте подошла мать невесты, и через пару минут они уже задорно отплясывали на освещённом пятачке. Ночь вокруг шумела, гудела, взрывалась криками и хохотом.

— Ну что, мой супруг, тебе всё ещё нравится Смайя? — полюбопытствовала Эльга.

Окаменевшее лицо ди Ронна треснуло кривой усмешкой — и смягчилось.

— Ладно, ждём до завтра. — Сторрианин оглядел веселящуюся толпу. — Попробую найти нам приличный ночлег.

Он вдруг поймал руку Эльги и поднёс к губам, послав ей горячий взгляд:

— Дорогая супруга…

Он в самом деле попробовал. Но мать жениха, светловолосая и широкая в кости женщина, румяная от наливки, заявила, что умрёт со стыда, если «гости дорогие» уйдут спать в чужой дом.

Пришлось вернуться к танцам, хотя Эльга валилась с ног, да и ди Ронн признался, что утомлён.

Местные уже начали расходиться, когда хозяйка наконец отвела их к деревянной веранде, пристроенной на задах большого двухэтажного особняка.

— Вы не обессудьте, в доме у нас занято, родня с Видары понаехала. Да не бойтесь, ночи уже тёплые.

Ди Ронн с Эльгой переглянулись, и сторрианин закатил глаза.

Веранда делилась на две части, открытую и закрытую. «Дорогим гостям» постелили в закрытой, где стояли большие лари, в углу был свален садовый инвентарь и сильно пахло старым деревом. На окнах в полстены — никаких занавесок.

Эльга поблагодарила хозяйку раньше, чем ди Ронн успел возмутиться, и женщина ушла, унеся с собой фонарь.

— Чувствую себя болваном, — заявил сторрианин в темноте. — Мы с коллегами раз десять устраивали пикники в этих местах, и никогда ничего не случалось. Но вот я везу тебя к цветочкам и овечкам, и вместо приятного отдыха на лоне природы... Чёрт!

Мрак не был плотным, Эльга легко различала рослую фигуру ди Ронна и видела, как он прошёлся вдоль стены, налетел на ларь и остановился, проглотив ругательство.

— Просто признай, что не привык спать на полу, — она опустилась на край тюфяка и начала расшнуровывать туфли.

Сторрианин хмыкнул.

— А ты привыкла?

Это «ты» порхало между ними легко и непринуждённо — бабочкой, прилетевшей из того далёкого лета в Биене, когда всё казалось простым и ясным. Словно не было ни долгих недель приторной салонной любезности, ни десяти лет бесплодного ожидания.

— Кто бы мог подумать, — пробормотал ди Ронн, снимая куртку и бросая её на ларь, — что первую ночь с тобой я проведу не в номере роскошной гостиницы, а в вонючем сарае на гнилой подстилке.

— В номер с тобой я не пойду, — Эльга стянула гольфы и с наслаждением пошевелила босыми пальцами.

— Вот как, — он опять хмыкнул. — Тогда буду считать, что сегодня я счастливчик.

Эльга оправила блузку и аккуратно легла под полотняную простыню.

— Ты собираешься спать одетой?

— Я собираюсь спать, — Эльга сделала ударение на последнем слове, устраивая голову так, чтобы заколка не цепляла подушку.

— А я всё-таки разденусь, — сторрианин начал расстёгивать рубашку. — Надеюсь, ты не против?

Смайянские мужчины носили нательные сорочки — кто полотняные, кто батистовые, а кто и шёлковые. У ди Ронна под рубашкой оказалась майка, как было принято на Сторре. Она отчётливо белела в темноте, облегая классически мужской торс с широкой грудью и в меру узкой талией.